Под конец Таул проверил руки и ноги. Мириады лопнувших вен и артерий загораживали ему путь, как поваленные стволы. Блейз наградил его множеством синяков — некоторые были едва заметны, но вся левая голень представляла собой сплошной желтеющий кровоподтек. Таул усердно работал, проталкивая кровь в сосуды, которым грозила закупорка, и отводя ее из тех, которые были слишком слабы, чтобы выдержать напор.
Свои кольца он оставил напоследок. Ожог заживал медленно. Вокруг струпьев нарастала новая кожа — розовая, блестящая и нежная, как у новорожденного младенца. Пройдет много месяцев, прежде чем его рука обретет былой вид. Таул ничем не мог ускорить заживление — Вальдис тоже не всемогущ.
Закончив осмотр, Таул перевел сознание в другое русло. При этом он почувствовал легкое головокружение. Лекари хорошо потрудились. У него прибавилось шрамов, но калекой он не стал. Жесткая улыбка тронула его губы: одному человеку, пожалуй, не под силу его убить.
Хвата не было видно. Шастает где-то, занимается своим промыслом и нарывается на неприятности. Таул снова улыбнулся, на этот раз шире. Хват — непревзойденный мастер нарываться на неприятности.
На столе лежал полный мех с элем. Таул откупорил его и стал лить пиво в огонь. Когда мех наполовину опустел, Таул поднес его ко рту и хлебнул глоток. Никогда он больше не станет напиваться допьяна, но и святого из себя корчить не намерен. Выпил глоток — и довольно, а остальное тоже в огонь.
Настало время свести счеты с прошлым. Заткнув нож за пояс, Таул вышел на кухню. Хорошенькая служаночка показала ему, где выход, и намекнула, что по вечерам почти всегда свободна. Он низко поклонился ей, польщенный ее предложением, но решил не принимать его. Она слишком молода, слишком невинна. Он лишил бы ее всех иллюзий.
На улице было холодно. Ветер обжигал щеки, унося последние остатки сонливости. Грудь все еще побаливала. Часовые у ворот выпустили его беспрепятственно. Тени все удлинялись, а когда он перешел через площадь, они слились воедино и стали называться ночью.
Бевлина больше нет, и продолжать странствия бессмысленно — ведь он, Таул, не знает, почему мальчик, которого он искал, так важен и что предназначила ему судьба. Таул отвел волосы с глаз. Вот с этого простого, казалось бы, действия он и начнет. Надо навести порядок в своей жизни. Он больше не рыцарь — но он так долго жил по законам Вальдиса, что сделался таким, какой есть. Дисциплина и чувство долга въелись в его плоть и кровь, потребность быть достойным — еще глубже. Эс ниль хесрл. Я недостоин. Это последние слова каждого рыцаря, и он тоже умрет с ними на устах. Вальдис будет преследовать его до могилы.
Таул поднял забинтованную руку. Должен же быть какой-то способ исправить свои ошибки. Не перед другими — его давно перестало заботить людское мнение, — а перед самим собой. Прощения ему не видать никогда — он может лишь надеяться понять когда-нибудь, что совершил свои грехи не напрасно. И единственное, на что он может опереться, — это клятва, которую он недавно принес герцогу. По крайней мере у него появилась возможность послужить кому-то верой и правдой — а если судьба благословит, то и с честью.
Он принес клятву, в полной мере сознавая ее значение. Он не был пьян, не был оглушен, и голова у него не кружилась от потери крови. Он был трезв и тверд как камень. Клятва положила конец его рыцарству и его странствиям. В каком-то смысле она стала лишь публичным подтверждением того, что он знал с той ночи, когда убил Бевлина: обратной дороги нет. Этой клятвой он пресек все связи с прошлым.
Завернув за угол, Таул оказался на узкой улочке с темными домами. Полная луна, уже взошедшая на небо, скрывалась за трубами и скатами крыш. Позади послышались чьи-то шаги — легкие, как у птицы. Рука Таула бессознательно потянулась к ножу. За ним шли двое. Ветер донес до него их разные запахи, и они вспугивали больше крыс, чем делал бы один человек.
Нож без единого звука вышел наружу. Таул замедлил шаг, позволяя преследователям нагнать его. Он досчитал до дюжины и повернулся им навстречу. Он надеялся, что они хорошо вооружены, — ему хотелось умереть в бою. Он бросился вперед, и тогда один из двоих крикнул ему:
— Эй, Таул, брось! Мы не для того тащились сюда из самого Рорна, чтобы ты убил нас в темном переулке, — верно, Заморыш?
— Верно, Мотылек.
Таул никак не мог прийти в себя. Зачем люди Старика пришли сюда за ним? Миг спустя он нашел ответ: они пришли убить его за то, что он убил Бевлина. Но они как-то не похожи на его будущих убийц.
— Я вижу, ты наконец-то раздобыл себе приличное оружие, — сказал Мотылек, разглядывая его нож. — Но у Заморыша все равно лучше, верно, Заморыш? — Заморыш покивал. — Я вижу, тебя удивило наше появление, друг мой, — продолжал Мотылек. — Мы и сами несколько удивлены, что оказались здесь. Никогда не думали, что увидим неприступные стены Брена, — верно, Заморыш?
— Нет, не думали, Мотылек.
Таул не знал, что сказать. Одной его половине хотелось пожать им руки и повести куда-нибудь выпить. Другая же половина, крайне пристыженная, могла только ждать, что будет дальше. Многое ли известно Старику?
— Трудненько было тебя выследить, друг мой. Если бы не Заморыш, мы бы ввек тебя не нашли.
— Почему, Мотылек? — спросил Заморыш.
— Ну, это же ты предложил прогуляться при полной луне.
— И правда я, Мотылек, — гордо улыбнулся Заморыш.
— Значит, тебе и честь.
— Но заметил-то его ты, Мотылек.
— И то верно, Заморыш. Скажем так: Старик может гордиться нами обоими.
— Но зачем вы здесь? — спросил Таул, чувствуя, что, если дать Мотыльку с Заморышем волю, они будут продолжать в том же духе до утра. — Чтобы доставить меня к Старику?
— Ничего подобного, друг мой. Ты бы тут не стоял, если бы у нас это было на уме, — верно, Заморыш?
Тут Мотылек был прав. В прошлую их встречу Таул даже не слышал, как они подошли.
— У нас для тебя письмо — верно, Заморыш?
У Таула по обе стороны лба начали пульсировать жилы. Запах бойни наполнил ноздри.
— От кого оно?
Мотылек снял шапку и побудил к тому же Заморыша, пихнув его локтем.
— От трагически почившего в недавнем времени Бевлина.
Таул не мог смотреть им в глаза. В горле стоял сухой ком.
— Но почему вы принесли письмо мне?
— Потому что оно тебе адресовано, мой друг. Перед самой своей смертью славный мудрец написал Старику, приложив к посланию вот это, второе, письмо. И дал Старику указание — как бишь он выразился, Заморыш?
— Чтобы в случае его смерти второе письмо передали рыцарю.
— Прекрасно, Заморыш, — ты запомнил все слово в слово.
Таулу стало муторно. Он зашел слишком далеко, он принес клятву, сделав себя проклятым навеки, и только что кое-как примирился со своей новой судьбой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149