— Не входи, не начертав знака Огня на теле своем, иначе демон Огня, живущий там, уничтожит тебя". — Двойник поднял глаза от книги, ожидая найти надменное выражение на желтой образине молодого мага, но ничего такого не обнаружил. А жаль: Двойник с удовольствием сбил бы с Казариса спесь. — Так это демон вызывает огонь?
— Да — смотри! — Чародей выбросил вперед руки, точно забрасывая в море невод, и в воздухе перед ним действительно явилась сеть.
Огонь снова вспыхнул, но колдовская сеть прошла сквозь него невредимо, ударилась о дальнюю стену — и на карнизе над дверью показалось сидящее на корточках существо. В нем было не меньше десяти футов росту, а из оскаленной клыкастой пасти вырывались языки пламени. Телом оно напоминало дракона, но лицо было совсем как у человека.
Люди Двойника в ужасе попятились. Но Казариса не смутило это адское видение — он взмахнул своей сетью и набросил ее на демона, туго опутав его. Нечеловеческий рев прокатился по залу, и чудовище забилось в неводе. Но Казарис держал крепко — и чем туже сжимал он сеть, тем слабее трепыхался демон, точно рыба, которую тянут из воды, и наконец совсем затих. Тогда Казарис стал выбирать сеть, сворачивая ее в шар, — сначала величиной с тыкву, потом с комок пряжи, потом с мраморный шарик. Наконец на ладони у чародея остался совсем крохотный комочек, лопнувший со слабым хлопком.
— Теперь можем идти смело, — сказала Казарис. Все стояли, разинув рты.
— А как же насчет знаков Огня? — спросил Двойник, тыча пальцем в книгу.
— Нам не обязательно следовать указаниям Иллгилла, — вскинул бровь Казарис и шагнул вперед. Огненной вспышки не последовало, и остальные с опаской двинулись за ним, оглядывая сумрачный зал: нет ли где засады?
Двойник остановился у сожженных тел, уже превратившихся в пузырящиеся смрадные лужи. Опознать сгоревших было невозможно: вряд ли завоеватель Тралла способен погибнуть столь бесславно. Потом на глаза Двойнику попалась обгоревшая лакированная маска — вроде той, которую носил тот жрец. Жрец и Таласса наверняка тоже прошли здесь: все указывало на это. Но опять-таки невозможно было определить, — та это маска или не та. Двое самых ненавистных Двойнику людей скорее всего остались невредимы. Пусть так — он и не думал, что обойдется без боя. И у него есть два громадных преимущества: книга и Казарис.
Казарис. Двойник раздраженно поморщился. Без колдуна они наверняка бы погибли. Двойник уже видел, что его преисполненная ужасом шайка питает к Казарису больше уважения, чем к нему. В прошлом, во время самых дерзких набегов, которыми он командовал, ни один из этих отпетых головорезов не осмеливался ослушаться его. Теперь дело иное: не успели они пройти по городу, как разбойники стали видеть своего спасителя не в нем, а в Казарисе. Это надо поломать — да побыстрее. Нельзя позволить своей правой руке взять над собой верх.
Двойник еще разделается с ним — но после. Пока что книга и Казарис дают ему перевес, какого нет ни у Фарана, ни у того урода — жреца. Только раскрыв тайну гробницы и отомстив обоим, сведет он счеты с Казарисом. Впереди загадка Маризиана — загадка, только единожды разрешенная в памяти живых, а теперь ожидающая его. Он найдет Сферу и отыщет на ней, где находится Жезл.
Двойник махнул своим людям, и они начали сходить в глубину.
ГЛАВА 35. МАРИЗИАНОВ ЛАБИРИНТ
Уртред и его спутники спускались, к сердцу пирамиды не менее получаса по сырой лестнице, крутыми витками уходящей вниз. Уртреду казалось, что они теперь уже ниже Города Мертвых.
Ступени были широкие и сравнительно низкие, а по косым стенам тянулись фрески, замеченные Уртредом еще в самом начале пути вниз. Там живопись была сильно повреждена сыростью, но здесь находилась в лучшем, состоянии. Заметны стали золотые надписи над картинами — в верхней части лестницы они совсем осыпались. Золото приятно поблескивало при свете факелов. Уртреду хотелось остановиться и рассмотреть эти надписи поближе, но тут Сереш вскинул руку: ступени внезапно кончились, и путники вышли на ровную площадку, от которой отходило несколько коридоров.
— Погребальная палата должна быть где-то близко, — понизив голос, сказала Аланда.
— И пора бы — не то мы дойдем до самого центра земли, — ответил Сереш. Уртред тем временем изучал золотые буквы над фресками.
— Это Язык Огня, — сказала из-за его плеча Таласса, подошедшая так близко, что Уртред ощутил на затылке ее легкое дыхание.
— Да, — пробормотал он, уставясь на фреску. Она знала древний язык! Это, впрочем, не столь уж удивительно — она могла выучиться ему от Аланды еще в детстве. Но Язык Огня был известен очень немногим, и это опять-таки выделяло Талассу из общего ряда. Уртред сосредоточил свое внимание на поблекшей росписи — фрески делились на множество огромных картин, последняя из которых представляла Маризиана в виде сурового старца. На сотне предыдущих картин, как заметил Уртред, изображалась жизнь Маризиана, начиная от его прибытия к утесам Тралла: возведение города, где великаны таскали глыбы тесаного камня, а гномы врывались глубоко под землю, созидая дворцы и храмы; ниже Маризиан вручал обе священные книги первым жрецам Ре и Исса. Там он был изображен еще сравнительно молодым человеком, но на этой последней фреске предстал белым как лунь и дряхлым. Маризиан состарился, как и все смертные, только вместо десятилетий у него на это ушли века.
Кроме возраста Маризиана, на фресках менялся и цвет солнца. В ранних сценах оно светило на лазурном небе ярко, будто яичный желток, а в более поздних, как и во внешнем мире, меркло и блекло; поля сохли и бурели. Ветви деревьев никли, плоды увядали на них, и все было исполнено глубокой грусти. Уртред дивился этому: ведь люди начали замечать, что солнце угасает, лишь пятьсот лет назад, а не в то время, когда писались эти картины. Неужто Маризиан знал, какая участь постигнет мир после его кончины, и предсказал это на фресках своей гробницы.
На последней картине старец сидел у окна где-то городе, быть может, в разрушенной ныне цитадели: оттуда открывался вид на болотистую равнину и зубчатую гряду Огненных Гор, показанных в неумелой перспективе. Однако Маризиан смотрел не на этот вид, а в зеркальце, которое держал в руке, и это зеркальце, повернутое к зрителю, не отражало его черт и было совершенно пустым.
Уртред подошел поближе. В зеркале что-то шевелилось! Оно было не нарисованным, а настоящим. В поблекшей за много веков амальгаме отражались он и Таласса: красавица и демон.
— Что это значит? — прошептала Таласса.
Уртред прищурился, стараясь разобрать в полумраке надпись над картиной, и начал читать вслух, без труда переводя с древнего языка:
Солнце старится в небе,
Как старюсь и я в моей башне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
— Да — смотри! — Чародей выбросил вперед руки, точно забрасывая в море невод, и в воздухе перед ним действительно явилась сеть.
Огонь снова вспыхнул, но колдовская сеть прошла сквозь него невредимо, ударилась о дальнюю стену — и на карнизе над дверью показалось сидящее на корточках существо. В нем было не меньше десяти футов росту, а из оскаленной клыкастой пасти вырывались языки пламени. Телом оно напоминало дракона, но лицо было совсем как у человека.
Люди Двойника в ужасе попятились. Но Казариса не смутило это адское видение — он взмахнул своей сетью и набросил ее на демона, туго опутав его. Нечеловеческий рев прокатился по залу, и чудовище забилось в неводе. Но Казарис держал крепко — и чем туже сжимал он сеть, тем слабее трепыхался демон, точно рыба, которую тянут из воды, и наконец совсем затих. Тогда Казарис стал выбирать сеть, сворачивая ее в шар, — сначала величиной с тыкву, потом с комок пряжи, потом с мраморный шарик. Наконец на ладони у чародея остался совсем крохотный комочек, лопнувший со слабым хлопком.
— Теперь можем идти смело, — сказала Казарис. Все стояли, разинув рты.
— А как же насчет знаков Огня? — спросил Двойник, тыча пальцем в книгу.
— Нам не обязательно следовать указаниям Иллгилла, — вскинул бровь Казарис и шагнул вперед. Огненной вспышки не последовало, и остальные с опаской двинулись за ним, оглядывая сумрачный зал: нет ли где засады?
Двойник остановился у сожженных тел, уже превратившихся в пузырящиеся смрадные лужи. Опознать сгоревших было невозможно: вряд ли завоеватель Тралла способен погибнуть столь бесславно. Потом на глаза Двойнику попалась обгоревшая лакированная маска — вроде той, которую носил тот жрец. Жрец и Таласса наверняка тоже прошли здесь: все указывало на это. Но опять-таки невозможно было определить, — та это маска или не та. Двое самых ненавистных Двойнику людей скорее всего остались невредимы. Пусть так — он и не думал, что обойдется без боя. И у него есть два громадных преимущества: книга и Казарис.
Казарис. Двойник раздраженно поморщился. Без колдуна они наверняка бы погибли. Двойник уже видел, что его преисполненная ужасом шайка питает к Казарису больше уважения, чем к нему. В прошлом, во время самых дерзких набегов, которыми он командовал, ни один из этих отпетых головорезов не осмеливался ослушаться его. Теперь дело иное: не успели они пройти по городу, как разбойники стали видеть своего спасителя не в нем, а в Казарисе. Это надо поломать — да побыстрее. Нельзя позволить своей правой руке взять над собой верх.
Двойник еще разделается с ним — но после. Пока что книга и Казарис дают ему перевес, какого нет ни у Фарана, ни у того урода — жреца. Только раскрыв тайну гробницы и отомстив обоим, сведет он счеты с Казарисом. Впереди загадка Маризиана — загадка, только единожды разрешенная в памяти живых, а теперь ожидающая его. Он найдет Сферу и отыщет на ней, где находится Жезл.
Двойник махнул своим людям, и они начали сходить в глубину.
ГЛАВА 35. МАРИЗИАНОВ ЛАБИРИНТ
Уртред и его спутники спускались, к сердцу пирамиды не менее получаса по сырой лестнице, крутыми витками уходящей вниз. Уртреду казалось, что они теперь уже ниже Города Мертвых.
Ступени были широкие и сравнительно низкие, а по косым стенам тянулись фрески, замеченные Уртредом еще в самом начале пути вниз. Там живопись была сильно повреждена сыростью, но здесь находилась в лучшем, состоянии. Заметны стали золотые надписи над картинами — в верхней части лестницы они совсем осыпались. Золото приятно поблескивало при свете факелов. Уртреду хотелось остановиться и рассмотреть эти надписи поближе, но тут Сереш вскинул руку: ступени внезапно кончились, и путники вышли на ровную площадку, от которой отходило несколько коридоров.
— Погребальная палата должна быть где-то близко, — понизив голос, сказала Аланда.
— И пора бы — не то мы дойдем до самого центра земли, — ответил Сереш. Уртред тем временем изучал золотые буквы над фресками.
— Это Язык Огня, — сказала из-за его плеча Таласса, подошедшая так близко, что Уртред ощутил на затылке ее легкое дыхание.
— Да, — пробормотал он, уставясь на фреску. Она знала древний язык! Это, впрочем, не столь уж удивительно — она могла выучиться ему от Аланды еще в детстве. Но Язык Огня был известен очень немногим, и это опять-таки выделяло Талассу из общего ряда. Уртред сосредоточил свое внимание на поблекшей росписи — фрески делились на множество огромных картин, последняя из которых представляла Маризиана в виде сурового старца. На сотне предыдущих картин, как заметил Уртред, изображалась жизнь Маризиана, начиная от его прибытия к утесам Тралла: возведение города, где великаны таскали глыбы тесаного камня, а гномы врывались глубоко под землю, созидая дворцы и храмы; ниже Маризиан вручал обе священные книги первым жрецам Ре и Исса. Там он был изображен еще сравнительно молодым человеком, но на этой последней фреске предстал белым как лунь и дряхлым. Маризиан состарился, как и все смертные, только вместо десятилетий у него на это ушли века.
Кроме возраста Маризиана, на фресках менялся и цвет солнца. В ранних сценах оно светило на лазурном небе ярко, будто яичный желток, а в более поздних, как и во внешнем мире, меркло и блекло; поля сохли и бурели. Ветви деревьев никли, плоды увядали на них, и все было исполнено глубокой грусти. Уртред дивился этому: ведь люди начали замечать, что солнце угасает, лишь пятьсот лет назад, а не в то время, когда писались эти картины. Неужто Маризиан знал, какая участь постигнет мир после его кончины, и предсказал это на фресках своей гробницы.
На последней картине старец сидел у окна где-то городе, быть может, в разрушенной ныне цитадели: оттуда открывался вид на болотистую равнину и зубчатую гряду Огненных Гор, показанных в неумелой перспективе. Однако Маризиан смотрел не на этот вид, а в зеркальце, которое держал в руке, и это зеркальце, повернутое к зрителю, не отражало его черт и было совершенно пустым.
Уртред подошел поближе. В зеркале что-то шевелилось! Оно было не нарисованным, а настоящим. В поблекшей за много веков амальгаме отражались он и Таласса: красавица и демон.
— Что это значит? — прошептала Таласса.
Уртред прищурился, стараясь разобрать в полумраке надпись над картиной, и начал читать вслух, без труда переводя с древнего языка:
Солнце старится в небе,
Как старюсь и я в моей башне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134