Так что он объяснил дочери, что придется весьма искусно лавировать между сочувствием и прощением, но вместе с тем соблюдать твердость. На внимательно слушала, точнее, притворялась, что внимательно слушает, но он видел, что в ее потупленных глазах таится усмешка. Он никогда не улыбался; при улыбке слишком многое отдаешь другим. Правда, он никогда и не был особенно хорош собой, а Шарра очень, даже чересчур хороша. И для нее улыбка — а то и усмешка — была инструментом, даже оружием; он это понимал, однако старался при любых обстоятельствах собственное достоинство сохранить.
Ему и сейчас, на пути к Парас Дервалю, приходилось прилагать к тому немалые усилия, стоило вспомнить ту, исполненную превосходства усмешку несносной Шарры. Об этом стоит подумать, сказал он себе и через несколько мгновений сформулировал очередной афоризм. Он снова поднял руку в перчатке, и через мгновение Разиэль уже скакал рядом, еще более несчастный и совершенно ошалевший от верховой езды, и записывал светлую мысль своего господина в особую книгу. После чего Шальхассан заставил себя на время забыть о дочери, глянул искоса на полуденное солнце и решил, что они уже близки к цели. Он выпрямился, посвободнее расправил спадающий с плеч тяжелый плащ, пригладил свою бороду, заплетенную в две аккуратные косы, и приготовился отдать соответствующий приказ, чтобы тяжелая конница и боевые колесницы, ряды которых несколько растянулись за время пути, нарушая строгий порядок следования, обрели прежний воинственный вид и подобрались при въезде в столицу Бреннина, совершенно не готовую к ТАКОМУ прибытию Шальхассана. Ничего, пусть видят, с кем им придется иметь дело!
Однако примерно в лиге пути от Парас Дерваля все вдруг пошло вкривь и вкось.
Во-первых, оказалось, что по дороге ни проехать, ни пройти нельзя. Когда почетная стража, скакавшая в авангарде, вынуждена была остановиться, да и его возничий тоже постепенно притормозил колесницу, Шальхассан и сам наконец посмотрел вперед, моргая на слепящем солнце, отражавшемся от белых снегов. Остановилось уже все войско. Лошади перетаптывались и всхрапывали на морозе, и Шальхассан в душе уже проклинал все на свете, хотя внешне что-либо заметить по его непроницаемому лицу было невозможно. Дорогу им преграждал отряд вооруженных всадников, аккуратно одетых в коричневую с золотом военную форму. Отряд в высшей степени почтительно отсалютовал Шальхассану, потрясая мечами и копьями, где-то в тылах протрубил, пропел нежным и чистым голосом рог, и мгновенно всадники выстроились в две шеренги по обе стороны широкой дороги, пропуская вперед шестерых детей в одинаковых красных одеяниях, ярко выделявшихся на белом снегу. Двое малышей, пройдя мимо почетной стражи и ничуть не пугаясь храпящих и нервно переступающих с ноги на ногу коней, преподнесли Шальхассану Катальскому в знак приветствия цветы Бреннина.
С мрачным видом он принял этот дар. «Интересно, откуда у них цветы посреди такой жестокой зимы?» — подумал он и, повернувшись, увидел знаменитый и поистине бесценный гобелен Бреннина; его, высоко поднимая на длинных шестах, несли четверо детей. Это было творение совершеннейшего ткаческого искусства и дети так гордо поднимали его над головой, что перед этим бесхитростным жестом бессильно было любое королевское могущество. Здесь, на этой открытой всем силам природы дороге, дети развернули перед ним Шальхассаном, гобелен, на котором изображена была сцена битвы под горой Рангат — точнее, схватка у моста Вальгринд. Тот самый момент, воспетый в Катале великое множество раз, когда Ангирад, лучший из воинов доблестного катальского войска, ступил на мост, перешагнув через труп поверженного Унгарха, чтобы вести свое войско на Старкадх.
Итак, ему оказали двойную честь. Шальхассан потупился; он был тронут до глубины души, хотя и старался не показать охватившего его волнения; вдруг он увидел какого-то человека, который следом за детьми, несшими гобелен, подошел и остановился прямо перед ним. И тут он понял, что честь ему была оказана даже тройная и что он самым позорным образом просчитался.
В белоснежном плаще, подбитом мехом и ниспадавшем великолепными тяжелыми складками почти до земли, перед ним стоял Дьярмуд, брат нового короля и его наследник. «Ну вот, еще и этот прощелыга!» — подумал Шальхассан, стараясь побороть почти ошеломляющее впечатление, которое произвела на него безупречная элегантность Дьярмуда. Перчатки на принце тоже были белые, как и сапоги, выглядывавшие из-под белого мехового плаща, а его золотоволосую голову украшала белая меховая шапка, и единственным ярким пятном во всем этом белом великолепии было красное перо птицы диены на шапке, и красный цвет пера в точности совпадал с цветом одеяний детей, приветствовавших Шальхассана.
Вся картина была исполнена столь точно рассчитанного великолепия, что трудно было бы не понять всей важности этой церемонии, и вряд ли кто-то из присутствующих смог бы впоследствии забыть о ней и не поведать благодарным слушателям о том, как все это происходило.
Принц шевельнул пальцем, и над покрытыми снегом бескрайними просторами зазвучала изысканная и трогательная музыка — ренабаэль, песнь светлых альвов, зовущая воинов на битву с врагом и некогда созданная Ра-Термаином, величайшим из правителей альвов и величайшим из тех их мастеров, что умеют ткать столь дивные мелодии.
Затем этот принц в белоснежных одеждах снова шевельнул пальцем, и музыка смолкла; и как только в холодном застывшем воздухе прозвучало ее эхо, вперед вышел исполнитель. Он был еще более благороден и прекрасен, чем принц Дьярмуд; впервые в жизни Шальхассан Катальский, не веря собственным глазам, смотрел на одного из светлых альвов.
Принц и альв учтиво поклонились правителю Катала. Над их головами, на гобелене, окровавленный Ангирад, стоя на коленях, именем Света предъявлял свои права на мост Вальгринд.
Шальхассан Катальский сошел с колесницы на дорогу и тоже склонил голову в низком поклоне.
Пятеро стражников из Сереша уже давно умчались вперед, без сомнения, испытывая громадное облегчение от того, что данное им поручение было, таким образом, практически лишено смысла, ибо последнюю лигу перед воротами Парас Дерваля катальская армия преодолела в сопровождении не только почетной стражи, состоявшей из людей принца Дьярмуда, очень четко, надо сказать, выполнявшей свои обязанности и поистине великолепной, но и самого принца, который вышагивал по одну сторону от колесницы Шальхассана, а также На-Бренделя, повелителя Кестрельской марки из Данилота, который шел по другую сторону его колесницы.
Нечего было даже и думать, чтобы как-то ускорить столь торжественное продвижение войска к столице, ибо чем ближе они подходили к Парас Дервалю, тем больше людей выстраивалось вдоль дороги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106