Но Элдреда колотит лихорадка, он обмяк, согнувшись в седле, и не в состоянии отозваться на оклик. Осберт подъезжает ближе, протягивает руку, нежно касается лба короля… и отшатывается, так как Элдред горяч, как огонь.
— Он не может ехать, — говорит он, командир отряда личной гвардии короля.
— Должен! — кричит Бургред, перекрывая ветер. — Они нас догоняют!
И Элдред поднимает голову с большим усилием и бормочет что-то, что они не слышат. Он одной рукой указывает на запад, дергая за повод коня, чтобы двинуться вперед. И едва не падает из седла при этом. Осберт достаточно близко, чтобы его поддержать, их кони стоят бок о бок.
Два тана обмениваются взглядами поверх обмякшего тела человека, который теперь стал их королем.
— Он умрет, — говорит Осберт. Элдреду, сыну Гадемара, всего двадцать лет.
Ветер воет, струи дождя хлещут, впиваясь в плечи, словно иглы. Очень темно, люди едва различают друг друга. Через долгое мгновение Бургред Денфертский вытирает с лица воду и кивает головой.
— Хорошо. Мы всемером поскачем дальше с королевским знаменем. Постараемся, чтобы нас заметили, уведем их на запад. А ты найди где-нибудь хижину и молись.
Осберт кивает головой.
— Встретимся в Беортферте, на острове, среди соленых топей. Когда сможем.
— Болота опасны. Ты сможешь пробраться через них?
— Может, и нет. Пошли кого-нибудь нам навстречу.
Бургред снова кивает, смотрит на друга их детства, на другого юношу, сгорбившегося на коне. Элдред в бою был грозен, он командовал левым флангом войска и стражниками. И левый фланг устоял, только это теперь не имеет значения.
— Да проклянет Джад этот день, — говорит Бургред. Затем поворачивается, и шесть человек следуют за ним через открытое поле в темноте. Один несет знамя. Они снова скачут на запад, но медленнее, не так быстро, как раньше.
Осберт, сын Кутвульфа, оставшись наедине с королем, наклоняется к нему и снова ласково шепчет:
— Дорогой мой, у тебя осталось хоть немного сил? Мы сейчас поедем искать укрытие, и, похоже, нам ехать недалеко.
Он понятия не имеет, так ли это, не имеет четкого представления, где они находятся, но если здесь есть дома или фермы, они должны находиться к северу отсюда. И когда Элдред, сделав еще одно невероятное усилие, выпрямляется, смотрит на него мутным взором и кивает головой — он дрожит и все еще не в силах разговаривать, — именно на север поворачивает Осберт. Они покидают вязы и едут навстречу ветру.
Он на всю жизнь запомнит следующие часы, а Элдред, страдающий от первого приступа лихорадки, их не запомнит. Становится все холоднее, начинает идти снег, снежная крупа впивается в лицо. Они оба ранены, промокли от пота, плохо одеты, и Элдред пускает в ход последние остатки своей железной воли, чтобы просто не выпасть из седла. Осберт слышит за ветром вой волков; он постоянно прислушивается, не донесется ли топот копыт, и знает, что если услышит его, значит, пришли эрлинги и все кончено. Не видно никаких огней: не горит ни одна печь угольщика у леса, ни один крестьянин не зажжет свечу или очаг так поздно ночью. Осберт всматривается в темноту и молится, как велел ему Бургред. Король дышит прерывисто. Осберт его слышит — хриплое, тяжелое дыхание. Ничего не видно, кроме падающего снега, черного леса на западе и голых зимних полей, по которым они едут. Ночь, достойная конца света. Вокруг волки, и волки-эрлинги охотятся за ними где-то в темноте.
А затем, все еще дрожа от лихорадки, Элдред поднимает голову. Несколько секунд сидит так, глядя в никуда, а потом произносит первые четкие слова за все время ночного бегства:
— Налево. К западу от нас, да поможет мне Джад. — Его голова снова падает на грудь. Кружит снег, дует ветер, больше похожий на молот, чем на кинжал.
Элдред позднее будет утверждать, что не помнит, как произнес эти слова. Осберт скажет, что, когда король заговорил, он услышал и почувствовал присутствие бога.
Он поворачивает на запад, ни о чем не спрашивая, ведет за повод коня Элберта рядом со своим конем. Ветер дует справа, гонит их на юг. Руки Осберта застыли, он почти не чувствует ремней, которые держит, своего и королевского. Замечает впереди что-то черное. Это лес. Они не могут ехать туда.
А затем появляется хижина. Прямо перед ними, близко от деревьев, прямо у них на пути. Он поехал бы на север и проехал мимо нее. Ему требуется несколько секунд, чтобы понять, что он видит, потому что он и сам очень устал, а потом Осберт начинает беспомощно всхлипывать, руки его дрожат.
Святой Джад все-таки не покинул их в этой тьме.
Они не смеют зажечь огонь. Коней спрятали подальше от посторонних глаз в лесу, привязав к одному дереву, чтобы они грели друг друга. Снег кружится и метет, следов не останется. Не может остаться никаких следов их появления рядом с этим домом. Эрлинги привыкли к снегу и ледяным ветрам. Их берсерки и разбойники, словно волки, упиваются такой погодой, закутавшись в звериные шкуры, в их глазах нет ничего человеческого, пока из них не уйдет ярость. Они появятся здесь вместе с ветром, придут охотиться, так как северяне теперь уже знают, что один из семьи Ательберта ушел с Камбернского поля живым. В каком-то смысле это не должно иметь значения. Если земля захвачена и побеждена, армия разбита, какое значение может иметь король?
Но в другом смысле это значит очень много, это может значить очень много, и они захотят убить Элдреда самым жестоким способом, какой сумеют придумать. Поэтому не зажгли очаг в хижине свинопаса, где испуганные пастух и его жена, разбуженные громким стуком в дверь в ненастную ночь, уступили узкую кровать дрожащему, горящему в лихорадке человеку, который, как им сказали, является их королем, помазанником святого Джада.
То ли из-за относительного покоя в этих тонких стенах, укрывших от завывающего ветра, то ли из-за усилившейся болезни (Осберт не лекарь, он не знает), король начинает громко кричать. Сначала выкрикивает имена, потом издает хриплый боевой клич, произносит несколько слов на языке древней Тракезии, а потом на языке Родиаса из священных книг. Элдред — человек ученый, он побывал в самом Родиасе.
Но его крики могут погубить их сегодня ночью.
Поэтому в темноте и в холоде Осберт, сын Кутвулфа, ложится рядом с другом и начинает что-то нашептывать ему, как можно шептать возлюбленной или ребенку, и каждый раз, когда король прерывистым вздохом втягивает воздух, чтобы закричать в мучительном забытьи, его друг прижимает окровавленную ладонь к его рту и заглушает этот крик, снова и снова, плача при этом от жалости.
Потом они и в самом деле слышат крики снаружи, в белой ночи, и Осберту, лежащему рядом с королем в этой промерзшей хижине (настолько промерзшей, что, наверное, все вши погибли), кажется, что настал их конец, пришел рок, от которого не уйти ни одному человеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134