Что, если она смогла разглядеть все его разорванные в клочья чувства, все то, что случилось с ним в Хэллоуин, все порванные нити памяти, которые он все еще был не в состоянии связать вместе?
Стараясь избежать ее взгляда, он наклонился, чтобы поднять корзину, и в то же мгновение едва не задохнулся от острого приступа боли. Дьявольщина! Кажется, его нога стала еще хуже, чем была до всех этих событий. Или ему это только кажется после вчерашнего, такого короткого, пьянящего ощущения свободы?
Сжав зубы, он протянул корзину матери. Если она и заметила, что что-то не так, то была достаточно мудра, чтобы не показать этого.
— Как я рада видеть тебя, Валентин, — сказала она. — Твой отец только на днях сокрушался, что ты нечасто бываешь дома с тех пор, как поселился так далеко от замка.
Вэл вздохнул. У него очень болела нога, и все-таки он постарался ответить терпеливо, как обычно:
— Далеко, мама? Ведь я живу всего лишь на другом конце деревни.
— Но ты же знаешь своего отца, дорогой!
— Еще бы. Я совершенно уверен, что, если бы у него была такая возможность, он бы вечно держал всю семью в замке за запертыми дверьми, а сам сторожил бы нас, подобно старому огнедышащему дракону.
Мэдлин усмехнулась.
— Никогда не думала о твоем отце с этой точки зрения. Но, полагаю, он действительно очень похож на дракона.
— Не сомневаюсь, что он для того и отправился на север, чтобы рычать и дышать огнем на беднягу Мариуса, пока тот не согласится вернуться в безопасное лоно Торрекомба.
— Боюсь, что так. Твой отец и Мариус всегда были скорее братьями, чем просто кузенами. Но, надеюсь, Мариус все равно будет рад ему, даже если Анатоль немного и порычит. — Мэдлин улыбнулась, но ее глаза оставались грустными. — Это довольно глупо, я знаю. Мы не виделись всего один день, и все же я ужасно скучаю по моему «дракону», когда он уезжает…
«Еще бы ей не скучать!» — подумал Вэл. Даже прожив тридцать три года в браке, Анатоль и Мэдлин Сентледжи были так же страстно влюблены друг в друга, как в первый год после свадьбы, что, кстати, полностью соответствовало легенде. Да, собственно, они сами и были легендой: ведь Мэдлин нашел и привез в замок Ледж самый мудрый из всех Искателей невест — Септимус Фитцледж, дедушка Эффи. Два сердца соединились в одно мгновение, две души полностью слились… Впрочем, так было и у его брата Ланса с прекрасной Розалиндой, и у кузена Калеба с женой, у всех его сестер и еще у двух десятков других Сентледжей.
«Да, все они совершенно счастливы. Но какую же тебе отвели роль в этой чудесной фамильной сказке? — спросил себя Вэл. — Думаешь, хоть один из них заметил, как ты одинок и несчастен? Ты как будто стал невидимкой для своей семьи».
Эти размышления были настолько горькими и тревожными, что Вэлу пришлось провести рукой по лицу, чтобы справиться с ними незаметно для матери.
Но разве может что-то укрыться от материнских глаз?
— Валентин?
Он опустил руку и убедился, что Мэдлин внимательно смотрит на него, на этот раз не скрывая тревоги.
— Мой мальчик, что-нибудь случилось?
— Ничего, — ответил Вэл — слишком поспешно, как он сам понял, — и заставил себя улыбнуться. — Я просто устал и поэтому немного не в себе.
Какая ложь! Проблема-то как раз и заключается в том, что он слишком «в себе»! Слишком терпеливый, как всегда, слишком смиренный… и слишком искалеченный. И болит не только его нога, но и душа — из-за этой проклятой легенды.
Вэл подумал об этом с такой мрачной яростью, что сам был потрясен. Словно кристалл был все еще у него на шее и Вэл чувствовал его пульсацию в своей крови. Нет, надо как можно скорее избавиться от этой проклятой штуки!
— Мама, Ланс сейчас дома?
— Да, думаю, он в кабинете.
— Хорошо. Мне надо кое-что с ним обсудить. Вэл неловко наклонился, поцеловал мать в лоб, а затем поспешно развернулся и направился к дому. Ему совсем не хотелось отвечать на встревоженные материнские вопросы, которые, как он понял по ее взгляду, она уже готова была ему задать.
Мэдлин смотрела вслед поспешно уходящему от нее сыну, чувствуя, как в душе поднимается тревога. Матери не полагается иметь любимчиков, и она горячо любила всех своих детей: и проказника Ланса, и трех очень разных дочек. Но все же в ее сердце был особенный уголок для ее тихого младшего сына, для ее Валентина, который с самых ранних лет разделял ее страсть к книгам, ее любовь к учению. Она наблюдала, как из кроткого, ласкового мальчика он превратился в мужчину, чья спокойная сила и удивительная отвага могла сравниться лишь с его беспредельным терпением и чувством сострадания.
Они с Валентином всегда были очень близки, и Мэдлин в смятении подумала, что сегодня в первый раз сын солгал ей. И неважно, что он пытался все отрицать; она-то сразу поняла: с ее любимцем случилось что-то очень плохое.
Вэл сбросил плащ на руки одного из лакеев и направился к старому кабинету в задней части дома. С силой сжимая ручку трости, он двигался с большим трудом, и когда добрался до места, то почувствовал себя совершенно разбитым. Ему даже показалось, что с каждым его шагом кристалл становится все тяжелее. «Какая глупость! — одернул себя Вэл. — Кажется, у меня слишком разыгралось воображение. Ведь это всего-навсего маленький кусочек камня».
Очевидно, он постучал слишком тихо, потому что не услышал никакого ответа и просто повернул ручку двери.
Кабинет представлял собой явно мужскую комнату, обшитую темными панелями из английского дуба. На стенах висели картины со сценками охоты и охотничьи трофеи. Ланс сидел в дальнем конце комнаты, склонившись над письменным столом, и что-то писал. Его одежда была в некотором беспорядке, и чувствовалось, что он раздражен. Возможно, все дело было в том, что Ланс занимался далеко не любимым делом: он предпочитал управлять поместьем, сидя верхом на своем жеребце.
Тем не менее он был полностью погружен в свою работу и даже не поднял головы, возможно не заметив, что в кабинете есть кто-то еще. Это дало Вэлу редкую возможность внимательно разглядеть своего брата. Обычно Ланс был весь в движении и не мог оставаться на одном месте дольше чем несколько секунд — даже когда позировал для фамильного портрета.
Когда— то это был отчаянный плут, не знающий страха солдат, беспутный повеса. Однако брак с любимой женщиной и заботы, которые отец возложил на него, несколько укротили его бешеный нрав. И улыбка, которая сводила с ума многих женщин, теперь предназначалась только для его любимой и обожаемой жены Розалинды.
Однако в остальном, к восхищенному изумлению Вэла, Ланс к своим тридцати двум годам изменился очень мало. Он казался таким же молодым и не знающим устали, как когда-то.
Бледный свет, струящийся сквозь высокие узкие окна, высветил широкие плечи Ланса и сильные мускулистые руки, обнаженные по локоть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Стараясь избежать ее взгляда, он наклонился, чтобы поднять корзину, и в то же мгновение едва не задохнулся от острого приступа боли. Дьявольщина! Кажется, его нога стала еще хуже, чем была до всех этих событий. Или ему это только кажется после вчерашнего, такого короткого, пьянящего ощущения свободы?
Сжав зубы, он протянул корзину матери. Если она и заметила, что что-то не так, то была достаточно мудра, чтобы не показать этого.
— Как я рада видеть тебя, Валентин, — сказала она. — Твой отец только на днях сокрушался, что ты нечасто бываешь дома с тех пор, как поселился так далеко от замка.
Вэл вздохнул. У него очень болела нога, и все-таки он постарался ответить терпеливо, как обычно:
— Далеко, мама? Ведь я живу всего лишь на другом конце деревни.
— Но ты же знаешь своего отца, дорогой!
— Еще бы. Я совершенно уверен, что, если бы у него была такая возможность, он бы вечно держал всю семью в замке за запертыми дверьми, а сам сторожил бы нас, подобно старому огнедышащему дракону.
Мэдлин усмехнулась.
— Никогда не думала о твоем отце с этой точки зрения. Но, полагаю, он действительно очень похож на дракона.
— Не сомневаюсь, что он для того и отправился на север, чтобы рычать и дышать огнем на беднягу Мариуса, пока тот не согласится вернуться в безопасное лоно Торрекомба.
— Боюсь, что так. Твой отец и Мариус всегда были скорее братьями, чем просто кузенами. Но, надеюсь, Мариус все равно будет рад ему, даже если Анатоль немного и порычит. — Мэдлин улыбнулась, но ее глаза оставались грустными. — Это довольно глупо, я знаю. Мы не виделись всего один день, и все же я ужасно скучаю по моему «дракону», когда он уезжает…
«Еще бы ей не скучать!» — подумал Вэл. Даже прожив тридцать три года в браке, Анатоль и Мэдлин Сентледжи были так же страстно влюблены друг в друга, как в первый год после свадьбы, что, кстати, полностью соответствовало легенде. Да, собственно, они сами и были легендой: ведь Мэдлин нашел и привез в замок Ледж самый мудрый из всех Искателей невест — Септимус Фитцледж, дедушка Эффи. Два сердца соединились в одно мгновение, две души полностью слились… Впрочем, так было и у его брата Ланса с прекрасной Розалиндой, и у кузена Калеба с женой, у всех его сестер и еще у двух десятков других Сентледжей.
«Да, все они совершенно счастливы. Но какую же тебе отвели роль в этой чудесной фамильной сказке? — спросил себя Вэл. — Думаешь, хоть один из них заметил, как ты одинок и несчастен? Ты как будто стал невидимкой для своей семьи».
Эти размышления были настолько горькими и тревожными, что Вэлу пришлось провести рукой по лицу, чтобы справиться с ними незаметно для матери.
Но разве может что-то укрыться от материнских глаз?
— Валентин?
Он опустил руку и убедился, что Мэдлин внимательно смотрит на него, на этот раз не скрывая тревоги.
— Мой мальчик, что-нибудь случилось?
— Ничего, — ответил Вэл — слишком поспешно, как он сам понял, — и заставил себя улыбнуться. — Я просто устал и поэтому немного не в себе.
Какая ложь! Проблема-то как раз и заключается в том, что он слишком «в себе»! Слишком терпеливый, как всегда, слишком смиренный… и слишком искалеченный. И болит не только его нога, но и душа — из-за этой проклятой легенды.
Вэл подумал об этом с такой мрачной яростью, что сам был потрясен. Словно кристалл был все еще у него на шее и Вэл чувствовал его пульсацию в своей крови. Нет, надо как можно скорее избавиться от этой проклятой штуки!
— Мама, Ланс сейчас дома?
— Да, думаю, он в кабинете.
— Хорошо. Мне надо кое-что с ним обсудить. Вэл неловко наклонился, поцеловал мать в лоб, а затем поспешно развернулся и направился к дому. Ему совсем не хотелось отвечать на встревоженные материнские вопросы, которые, как он понял по ее взгляду, она уже готова была ему задать.
Мэдлин смотрела вслед поспешно уходящему от нее сыну, чувствуя, как в душе поднимается тревога. Матери не полагается иметь любимчиков, и она горячо любила всех своих детей: и проказника Ланса, и трех очень разных дочек. Но все же в ее сердце был особенный уголок для ее тихого младшего сына, для ее Валентина, который с самых ранних лет разделял ее страсть к книгам, ее любовь к учению. Она наблюдала, как из кроткого, ласкового мальчика он превратился в мужчину, чья спокойная сила и удивительная отвага могла сравниться лишь с его беспредельным терпением и чувством сострадания.
Они с Валентином всегда были очень близки, и Мэдлин в смятении подумала, что сегодня в первый раз сын солгал ей. И неважно, что он пытался все отрицать; она-то сразу поняла: с ее любимцем случилось что-то очень плохое.
Вэл сбросил плащ на руки одного из лакеев и направился к старому кабинету в задней части дома. С силой сжимая ручку трости, он двигался с большим трудом, и когда добрался до места, то почувствовал себя совершенно разбитым. Ему даже показалось, что с каждым его шагом кристалл становится все тяжелее. «Какая глупость! — одернул себя Вэл. — Кажется, у меня слишком разыгралось воображение. Ведь это всего-навсего маленький кусочек камня».
Очевидно, он постучал слишком тихо, потому что не услышал никакого ответа и просто повернул ручку двери.
Кабинет представлял собой явно мужскую комнату, обшитую темными панелями из английского дуба. На стенах висели картины со сценками охоты и охотничьи трофеи. Ланс сидел в дальнем конце комнаты, склонившись над письменным столом, и что-то писал. Его одежда была в некотором беспорядке, и чувствовалось, что он раздражен. Возможно, все дело было в том, что Ланс занимался далеко не любимым делом: он предпочитал управлять поместьем, сидя верхом на своем жеребце.
Тем не менее он был полностью погружен в свою работу и даже не поднял головы, возможно не заметив, что в кабинете есть кто-то еще. Это дало Вэлу редкую возможность внимательно разглядеть своего брата. Обычно Ланс был весь в движении и не мог оставаться на одном месте дольше чем несколько секунд — даже когда позировал для фамильного портрета.
Когда— то это был отчаянный плут, не знающий страха солдат, беспутный повеса. Однако брак с любимой женщиной и заботы, которые отец возложил на него, несколько укротили его бешеный нрав. И улыбка, которая сводила с ума многих женщин, теперь предназначалась только для его любимой и обожаемой жены Розалинды.
Однако в остальном, к восхищенному изумлению Вэла, Ланс к своим тридцати двум годам изменился очень мало. Он казался таким же молодым и не знающим устали, как когда-то.
Бледный свет, струящийся сквозь высокие узкие окна, высветил широкие плечи Ланса и сильные мускулистые руки, обнаженные по локоть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108