— Садитесь, мистер Шарвиль.
Коплан сел, про себя думая, что он, по первому впечатлению, ничего не может сказать о своем собеседнике. Маленький, сухой, крепкий, с жесткими короткими волосами, он почти ничем не отличался от своих сограждан. Возраст его тоже был неопределенным.
Между двадцатью пятью и сорока пятью, точнее сказать было трудно.
— Дорогой господин, — начал Тукамото, — моя секретарша сообщила мне о вашем желании встретиться с мистером Баутеном, чтобы передать ему некоторые документы. Это так?
— Да.
— Речь идет о документах, принадлежащих некоему мистеру Кельбергу, который, как вы говорите, скончался?
— Именно так.
— Как эти документы попали к вам, мистер Шарвиль?
— Это долго объяснять, мистер Тукамото. Кроме того, боюсь, что вы этого не поймете.
— Почему?
— Потому что это частное дело мистера Баутена, не имеющее никакого отношения к «Трансконтиненталь Азия филмз».
— Меня касается все, что касается мистера Баутена, — возразил японец. — Я — его директор.
— Раньше мистер Баутен занимался торговлей предметами искусства. Мой визит связан с прошлым периодом его жизни.
— Я прошу вас передать мне документы.
— Сожалею, но я дал обещание передать их лично мистеру Баутену. Я предупредил об этом вашу секретаршу.
— Мистер Баутен сейчас очень занят. Мы готовим новую серию фильмов на исторические сюжеты, за которую он отвечает.
— Я подожду другого случая.
Тукамото взглянул на часы, и лицо его превратилось в гримасу:
— Мне бы не хотелось, чтобы вы теряли время. Я хотел бы сделать вам предложение.
— Пожалуйста.
— Мистер Баутен работает сейчас над декорациями к некоторым фильмам в Шинагаве. Это примерно в десяти километрах отсюда. Бели вы не против, я отвезу вас к нему.
— Охотно, — согласился Коплан.
Тукамото отдал несколько приказов по внутреннему телефону.
— Мы можем идти, — сказал он, вставая.
Лифт остановился в подвале здания, где находились гаражи. Внизу их ждал шофер.
Выбравшись сложными путями из центра, машина выехала на автостраду, которую Коплан, обладая удивительной визуальной памятью, определил как магистраль, соединяющую столицу с международным аэропортом Ханеда.
Съехав с автострады, машина повернула направо и въехала в жалкое предместье со старыми деревянными домишками.
«Датсун» остановился на окраине рабочего предместья.
За пустырем, на котором играли мальчишки в лохмотьях, стояли другие деревянные лачуги, но они были необитаемы и их отделяла от пустыря изгородь с колючей проволокой.
В сопровождении Тукамото Коплан прошел в этот загон. Японец объяснил:
— Мы купили деревню, которая должна была исчезнуть, чтобы проводить съемки в естественных декорациях. Для снижения расходов мы всегда снимаем одновременно несколько фильмов.
Они вышли на главную улицу искусственной деревни. Место было абсолютно безлюдным.
— Мы пришли, — внезапно сообщил Тукамото, толкая дверь домика в самом центре улицы.
Как и во всех других домах, в нем была одна-единственная комната на первом этаже и точно такая же на втором. Деревянные голые стены, в доме не было никакой мебели.
Зато там находился человек, которого Коплан сразу узнал: это был Гельмут Баутен. Эта встреча, от которой за версту отдавало ловушкой, была заранее запланированной.
Тукамото представил их друг другу. Гельмут Баутен сразу перешел к делу.
— Ваш визит меня очень удивляет и интригует, мистер Шарвиль, — сказал он по-английски очень холодным тоном. — Я не имею чести вас знать и никогда о вас не слышал.
Гельмут Баутен абсолютно не изменился за два года. Как и на снимке, хранившемся в папке СВДКР, немецкий чиновник был высок, худощав, с красивым, как у первых любовников, лицом. Его голубые глаза, однако, были более жесткими, чем на фотографии.
— Действительно, — признал Франсис, — мы никогда не имели прямых контактов. Я узнал ваше имя от друзей.
— Вы хотите мне передать конфиденциальные документы Людвига Кельберга?
— Да, — ответил Франсис, вынимая из кармана толстый конверт. — Вот они. Это секретные шифровки покойного Кельберга.
Немец вскрыл конверт и вынул из него два блокнота. Ему хватило беглого взгляда, чтобы убедиться в их подлинности.
— Откуда у вас эти документы?
— Мне передал их один коллега.
— У вас есть еще другие документы?
— Да.
— Вы их не принесли?
— Нет. Они остались в моем чемодане в отеле. Они предназначены для Ганса Бюльке, и я рассчитываю на ваше содействие, чтобы встретиться с ним.
— Людвиг Кельберг действительно мертв?
— Да, он был убит в бухарестской тюрьме.
— Вы можете представить мне доказательства его смерти?
— Нет, но вы можете мне верить. У меня нет никаких оснований вам лгать.
Баутен смерил Коплана проницательным взглядом:
— На каком основании я должен вам верить? Может быть, Кельберг содержится во французской тюрьме?
— Вы можете думать что угодно. Я оставлю свои аргументы для Бюльке и... свои предложения.
Тукамото слушал этот диалог с повышенным вниманием. Его лицо выражало одновременно гнев и настороженность. Обращаясь к Баутену, он сказал несколько фраз по-японски. Выслушав его, немец сухо спросил Коплана:
— Кто вы на самом деле, мистер Шарвиль? Франсис ответил, не колеблясь ни секунды:
— Я — агент французских секретных служб.
— Вы — смелый человек, — заметил немец, — может быть, даже слишком смелый...
— Это моя профессия.
— Какие предложения вы собираетесь сделать Бюльке?
— Он сообщит вам об этом сам, если сочтет нужным.
— Вы лично знали Кельберга?
— Это второстепенная деталь, — небрежно сказал Коплан. — Я все объясню Бюльке. Мне интересно знать, намерены ли вы свести меня с ним.
— А чем, на ваш взгляд, занимается Бюльке?
— Нам известно из надежных источников, что он руководит разведывательной организацией, работающей на Японию. Однако нас это нисколько не смущает. Мы хотим только заполнить пробел в наших собственных службах, образовавшийся вследствие исчезновения Кельберга, который был для нас ценным осведомителем, в некотором смысле незаменимым.
— Бели я вас правильно понял, вы хотите предложить Бюльке дружбу и сотрудничество?
— Именно так.
Сумерки сгущались, и дом постепенно погружался в темноту.
Тукамото изрек что-то по-японски, вышел из комнаты и минуту спустя вернулся с керосиновой лампой, которую повесил на крюк, укрепленный в деревянном потолке. Желтоватое пламя осветило действующих лиц этой сцены.
Гельмут Баутен размышлял.
Закурив сигарету, он сказал с иронией:
— Видите ли, мистер Шарвиль, чтобы играть в покер, недостаточно ловкости и самообладания. Нужно также минимум везения.
Сделав небольшую паузу, он продолжал:
— К сожалению, это не ваш случай.
— Неважно, — возразил Коплан, — я не играю в покер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30