Анджей развернул карту. Квадрат, который пересекала жирная синяя лента, — река Бамуанга.
Жак обернулся на шелест бумаги. Белокурый, зеленоглазый, с кожей, желтоватой от противомалярийных таблеток, он почему-то казался здесь не от мира сего рядом с чернокожим Дарамолой, Петром и Анджеем, красным от солнечных ожогов.
— Если мятежники победили в Луисе, — сказал он, — мы проедем через мост спокойно. Если нет, то, будь я командиром первой бригады, я бы этот мост взорвал.
— До него четыреста миль от Каруны! Даже… — Войтович любил точность. Он пошевелил обветренными губами, подсчитывая. — Даже… четыреста двадцать семь…
— У них есть авиация! — возразил Жак. — Остатки люфтваффе, старые немецкие «фокке-вульфы». Другое дело — смогут ли они попасть в мост.
Никто ему не ответил.
Темнело. Сначала растворились контуры дальних деревьев. Затем расплылись кусты. Темнота стремительно надвигалась из саванны. Дарамола включил фары. И сейчас же в их свете мелькнули два больших шара, мелькнули и погасли.
— Буш-беби, — меланхолично констатировал Анджей. — Из отряда приматов. — Он обернулся к Петру: — Дорогой коллега, все надо воспринимать относительно.
Говорил он это так, будто бы продолжал с Петром давно затеянный разговор. И Петр с удивлением поймал себя на том, что он тоже уже долгое время ведет этот разговор с поляком — молча, в душе.
— Иногда личные шишки приходится просто забывать.
«Но почему нас? Ведь это непоправимо. Очередь. Удар. И темнота. Так нелепо и так… просто».
Это был внутренний голос Петра, который вел разговор с Анджеем с того самого момента — у канавы.
— Я понимаю, — вслух сказал Петр.
— Понимаешь ли? Ведь эти люди совершили неслыханное! Они подняли мятеж и убили премьера — человека, которого считали здесь чуть ли не наместником аллаха на земле! Побудь-ка на минуту в их шкуре. И представь: ты мятежник, ты в патруле, в саванне. Ты не знаешь, как идут дела в Каруне, как ведет себя гарнизон в Зандире, что — в Кадо. Быть может, конница эмиров уже движется на Каруну. А что в Луисе? Чья там власть?
Он помолчал. Жак, полузакрыв глаза, неподвижно сидел на переднем сиденье.
— Чего ж ты от них ждешь, коллега? Эти ребята сами еще не знают, будут ли живы завтра. И в конце концов, они же нас не расстреляли!
Войтович замолчал, вглядываясь в темноту:
— Кажется, подъезжаем к Куранчану. Вот и огни…
— Куранчан? Жак потянулся.
— Приедем — ужинать и спать. Ночью ехать нельзя. Как бы не подстрелили с перепугу. Да и бензин кончается… — Он обернулся к шоферу: — В рест-хаус!
Многоопытный Дарамола хорошо знал дорогу. Вот уже почти пять лет вместе с Жаком он гонял по просторам всей этой огромной африканской страны.
«Пежо» лихо остановился у темного домика с деревянными колоннами, у крутого многоступенчатого крыльца, ведущего на бетонную веранду. В темноте веранды кто-то заворочался. Полицейский в форме деревенской полиции — в красной феске, босой и с дубинкой — поднялся с пола.
— Ужин и ночлег! — крикнул Жак на местном наречии.
— Йе, са, — покорно ответил полицейский и зашлепал босыми ногами куда-то за угол дома.
Затем в доме мелькнул желтый огонек — чиркнули спичкой. Зажегся свет и поплыл из глубины дома к стеклянной двери. Дверь отворилась. На пороге стоял заспанный африканец с керосиновой лампой в руках.
Он поставил лампу на пол и пошел к машине.
— Салям алейкум! — сказал Жак.
— Алейкум салям! — ответил африканец, помогая Дарамоле вытаскивать из багажника чемоданы.
Жак рассмеялся.
— Люблю я северян! Честные, трудолюбивые, покладистые! — Он хлопнул африканца по плечу. — Ты ведь из племени нупе? Так, папа?
— Нупе…
Африканец был средних лет, но ему явно льстило, что его называют папой.
— Никаких новостей, все спокойно?
— Какие тут новости, маста…
— Они ничего не знают.
Жак еще раз хлопнул нупе по плечу:
— Папа, три ужина и радио. Есть у вас радио?
— Йе, са… — равнодушно кивнул нупе. — И пиво?
— Конечно! Еще лет тридцать назад гостям предложили бы не пиво, а орехи кола. Таков был обычай. Теперь же по всей Африке понастроено пивных заводов. Цивилизация диктует свои условия! — усмехнулся Жак.
Все трое вошли в дом следом за африканцем. Это был рест-хаус — дом для приезжих, нечто вроде маленькой гостиницы. Целая сеть таких рест-хаусов была разбросана по всей Гвиании. Их строили англичане для служб колониальной администрации, когда страна была еще колонией, и все здесь сохранилось с тех пор в прежнем виде.
Петр во время своих поездок по стране останавливался уже в добром десятке таких заведений. Они были построены по одному плану, и иногда казалось, что каждый раз приезжаешь в один и тот же рест-хаус. На стене обязательно висели плохо отпечатанные портреты премьер-министра и главного министра провинции, губернаторов. Иногда текст государственного гимна. Здесь же реклама местного пива «Стар» — сияющий гвианиец пьет из высокого стакана.
Меню тоже обязательное. По утрам корнфлекс или порридж — овсянка. Яйца — вареные или жареные, с сосиской или с ветчиной. Можно было заказать жареную селедку. И обязательно тосты, джем, плохой кофе. Масло было соленым — местного производства, самым дешевым.
Обеды такие же безвкусные — порошковый суп «магги», волокнистое мясо с приправой из консервированных овощей, непонятно из чего сделанное желе. Иногда водянистое мороженое.
Все это подавалось в «главном здании». Вокруг него стояли одноэтажные дома, называвшиеся почему-то по-французски — шале. Здесь и останавливались проезжие. Плату с них брали вперед — таково было правило.
Петр опустился в старое пыльное кресло, просиженное и продавленное, и обвел глазами помещение. Оно ничем не отличалось от виденных прежде. Только без фена — огромного пропеллера на потолке: в Куранчане не было электричества.
Нупе — он же и повар, и администратор, и бармен — принес холодное пиво.
Петр потрогал запотевшую бутылку.
— Сегодня утром привезли лед, маста, — объяснил нупе. Анджей молча налил пиво в высокие стаканы — точно такие же, как на рекламе «Стар».
Сейчас же появился неунывающий Жак. Он вырос в проеме двери — на фоне ночи, залитой лунным светом.
— В рест-хаусе никого, — объявил он. — Похоже, что действительно здесь никто не знает о восстании.
Он подошел к грубому столику, на котором стоял поднос с бутылками, и принялся жадно пить.
Затем нупе принес радио. Это был громоздкий ящик, работающий на батареях.
Жак переставил бутылки на пол, и ящик был водружен на столик. Сначала он не подавал никаких признаков жизни. Жак слегка по нему пристукнул. Затем — сильнее. Ящик захрипел. Жак покрутил ручки. Послышалась музыка. Военный марш.
— Каруна.
Петр и не заметил, как за его спиной оказалось человек пять заспанных африканцев — официантов, уборщиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61