после долгого пути сквозь саванну его холодный порядок казался отталкивающим. Жак появился минуты через две-три. Губы его были плотно сжаты, глаза смотрели жестко и зло. Но это длилось лишь мгновение. Он шумно вздохнул, с усилием улыбнулся в ответ на вопросительные взгляды Петра и Анджея.
— Так… ничего… Одна старая история с моим прежним бизнесом.
Он опять улыбнулся, уже более естественно, взял большой бронзовый ключ с деревянной грушей, протянутый ему портье, и кивнул:
— Парни, пошли!
Они вышли из холла, Жак — первым. В дверях Петр пропустил Войтовича вперед. Тот шутливо отказался, и пока они топтались на месте, Петр, случайно обернувшись, увидел, как из-за стойки портье вынырнула невысокая плотная фигура африканца в просторной национальной одежде и сейчас же юркнула вверх по лестнице, ведущей на второй этаж.
Петру почудилось было в этом человеке что-то знакомое, но Войтович подтолкнул его к двери, и Петр забыл о нем.
Шале оказалось маленьким симпатичным домиком неподалеку от «Сентрала». Седобородый старик северянин в новенькой красной феске из фетра, с поклоном встретивший их у входа, взял тяжелый ключ, отпер рассохшуюся дверь и поспешно принялся распахивать крашенные желтой краской деревянные ставни, прикрывавшие окна. За день крытый гофрированным железом домик раскалился, в нем было душно.
Тусклая лампочка без абажура осветила голые стены пыльного холла. Три плетеных кресла, грубый колченогий столик да пустые деревянные полки — вот и вся меблировка.
— Ничего? — весело спросил Жак, окидывая насмешливым взглядом холл.
— Чудесно!
Войтович тотчас же принялся расставлять по пыльным полкам бронзовые чаши мастеров Бинды, покрытые тонкой искусной резьбой, — главный трофей этой поездки.
— Чудесно, — повторял он, прикрепляя к гвоздям, покрытым все той же желтой краской и торчавшим из стены, пушистую, потрескавшуюся шкуру гепарда.
В комнате стало уютнее, но все равно в голову так и лезла угрюмая мысль, что здесь давно уже никто не останавливался.
Петр заглянул в спальню. Две огромные, унылые кровати, покрытые грязноватыми парашютами москитных сеток, в которых запутались и высохли многочисленные насекомые, напоминали катафалки. На полу лежал толстый слой пыли.
Но вот вернулся старик сторож, ходивший куда-то за бельем. Он постелил хрустящие пестрые простыни, включил видавший виды холодильник. Холодильник затрясся, загрохотал и вдруг деловито загудел, заурчал совсем по-домашнему.
И Анджей и Петр уже успели вымыться под тепловатым (холоднее вода не бывала!) душем. Жак к этому времени разложил на столе луисскую газету, а на ней нехитрый ужин — привезенные с собой консервы.
Старик, спросив, не нужно ли чего еще, вышел.
— Да, — вдруг вспомнил Жак, — Питер, я тут видел для тебя подарок. Кити. Пусси-кэт. Не сбежал ли?
Он исчез и через минуту вернулся, держа под мышкой белого пушистого котенка. У котенка были большие розовые изнутри уши и красные глаза.
— Отличное животное!
Котенок, прижавшись к полу, беспокойно принюхивался. Затем разинул зубастую пасть и протяжно мяукнул.
— Шарман! — восхитился Жак. — Прелесть.
— Хорош, — согласился Петр.
3
Котенок противно орал всю ночь. Войтович сладко похрапывал, не обращал ни на что внимания. Петр же ворочался с боку на бок. Котенок замолкал, но через некоторое время начинал орать снова.
Наконец, зажав голову между двумя тощими подушками, Петр провалился в тяжелый сон. И сейчас же проснулся.
Было уже светло. Войтович шагал, громко топая, по комнате в пижаме, украшенной непонятными зелеными цветочками, и громко пел нарочито скрипучим голосом:
— Окити-пупа, секондари-скул…
Слова были полнейшей бессмыслицей. «Окити-пупа» — название одного из глухих городишек Гвиании, «секондари-скул» — школа второй ступени.
Анджей пел, когда бывал в хорошем настроении. Сейчас громче обычного, явно, чтобы разбудить Петра. Вот он остановился, повернул к Петру свой облупившийся нос. Его золотые очки весело сверкали.
Петр выругался и сел на кровати.
— Проклятый кот! Орал, не давал спать…
— Разве?
Анджей искренне удивился.
— А я вот тут встал пораньше и подумал, коллега… Когда он начинал утренний разговор такой фразой, Петр испытывал нечто вроде зубной боли. Эта фраза означала, что сейчас в тщательно разработанный маршрут будет внесено еще одно — уже которое за время поездки! — изменение.
Петр был не против изменений вообще, но хотел знать о них заранее. И вообще, он в последнее время не любил неожиданностей.
— Это у тебя чиновничье, — поддевал его Войтович. Не преминул он заявить это и теперь.
— Ничего не поделаешь, — согласился Петр. — Ты сам себе хозяин. А у меня в Луисе целое бюро. Штат. Сейчас наверняка натащили уже кучу счетов: и за бумагу, и за краску для ротатора. А телетайп наверняка опять испортился. Так где этот мерзкий котище?
— Жрет. Отдал ему банку сливок. Так вот что я придумал…
В этот момент у самой двери трижды подряд торопливо просигналил «пежо». И сейчас же ворвался возбужденный Жак.
— Я всегда говорил, что в этой чертовой стране порядка никогда не будет! — заорал он с порога. — В стране переворот. Убиты премьер Севера — Бенда, Запада — Олутола, и… — он задержал дыхание… — и, кажется, премьер Гвиании сэр Табукар.
Жак молчал, наслаждаясь произведенным эффектом.
— Кто? — наконец вырвалось у Петра.
— Молодые офицеры. Ночью. Сейчас в городе патрули, но никто пока толком ничего не знает.
Петр бросился одеваться.
— Недаром кот так орал ночью, — пробормотал он.
Они поспешно вскочили в машину. Шофер Дарамола был сер от страха. Даже перышко на его франтоватой шляпе, казалось, поникло.
— Дрожишь? — поддразнил его Жак. — А все твои земляки, южане. Их работа! Вот подожди — сейчас эмиры объявят джихад…
Дарамола молчал. В его выпуклых глазах был неподдельный ужас.
— Поехали ко дворцу Победы, — резко приказал ему Жак.
— Но… солдаты…
— Нужен ты им! — фыркнул Жак. — Ну!
Мимо шале по улице промчался разрисованный желто-зелеными разводами броневик. На пыльной броне устроились угрюмые солдаты, настороженно уставив во все стороны стволы автоматов.
Навстречу то и дело попадались легкие танки с закрытыми люками. Они кружили по городу, весело лязгая гусеницами. Неподалеку, на поле учебного аэродрома, ревели моторы. Три старых «фокке-вульфа» взлетели и принялись барражировать над притихшим городом.
Дарамола вел машину неуверенно, прижимаясь к домам. Однако ко дворцу проехали беспрепятственно.
Петр хорошо знал этот дворец — белоснежный купол, старинные пушки у решетчатых ворот. В нем жил человек, имя которого на Юге Гвиании произносили с ненавистью, а на Севере — с благоговением и восторгом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Так… ничего… Одна старая история с моим прежним бизнесом.
Он опять улыбнулся, уже более естественно, взял большой бронзовый ключ с деревянной грушей, протянутый ему портье, и кивнул:
— Парни, пошли!
Они вышли из холла, Жак — первым. В дверях Петр пропустил Войтовича вперед. Тот шутливо отказался, и пока они топтались на месте, Петр, случайно обернувшись, увидел, как из-за стойки портье вынырнула невысокая плотная фигура африканца в просторной национальной одежде и сейчас же юркнула вверх по лестнице, ведущей на второй этаж.
Петру почудилось было в этом человеке что-то знакомое, но Войтович подтолкнул его к двери, и Петр забыл о нем.
Шале оказалось маленьким симпатичным домиком неподалеку от «Сентрала». Седобородый старик северянин в новенькой красной феске из фетра, с поклоном встретивший их у входа, взял тяжелый ключ, отпер рассохшуюся дверь и поспешно принялся распахивать крашенные желтой краской деревянные ставни, прикрывавшие окна. За день крытый гофрированным железом домик раскалился, в нем было душно.
Тусклая лампочка без абажура осветила голые стены пыльного холла. Три плетеных кресла, грубый колченогий столик да пустые деревянные полки — вот и вся меблировка.
— Ничего? — весело спросил Жак, окидывая насмешливым взглядом холл.
— Чудесно!
Войтович тотчас же принялся расставлять по пыльным полкам бронзовые чаши мастеров Бинды, покрытые тонкой искусной резьбой, — главный трофей этой поездки.
— Чудесно, — повторял он, прикрепляя к гвоздям, покрытым все той же желтой краской и торчавшим из стены, пушистую, потрескавшуюся шкуру гепарда.
В комнате стало уютнее, но все равно в голову так и лезла угрюмая мысль, что здесь давно уже никто не останавливался.
Петр заглянул в спальню. Две огромные, унылые кровати, покрытые грязноватыми парашютами москитных сеток, в которых запутались и высохли многочисленные насекомые, напоминали катафалки. На полу лежал толстый слой пыли.
Но вот вернулся старик сторож, ходивший куда-то за бельем. Он постелил хрустящие пестрые простыни, включил видавший виды холодильник. Холодильник затрясся, загрохотал и вдруг деловито загудел, заурчал совсем по-домашнему.
И Анджей и Петр уже успели вымыться под тепловатым (холоднее вода не бывала!) душем. Жак к этому времени разложил на столе луисскую газету, а на ней нехитрый ужин — привезенные с собой консервы.
Старик, спросив, не нужно ли чего еще, вышел.
— Да, — вдруг вспомнил Жак, — Питер, я тут видел для тебя подарок. Кити. Пусси-кэт. Не сбежал ли?
Он исчез и через минуту вернулся, держа под мышкой белого пушистого котенка. У котенка были большие розовые изнутри уши и красные глаза.
— Отличное животное!
Котенок, прижавшись к полу, беспокойно принюхивался. Затем разинул зубастую пасть и протяжно мяукнул.
— Шарман! — восхитился Жак. — Прелесть.
— Хорош, — согласился Петр.
3
Котенок противно орал всю ночь. Войтович сладко похрапывал, не обращал ни на что внимания. Петр же ворочался с боку на бок. Котенок замолкал, но через некоторое время начинал орать снова.
Наконец, зажав голову между двумя тощими подушками, Петр провалился в тяжелый сон. И сейчас же проснулся.
Было уже светло. Войтович шагал, громко топая, по комнате в пижаме, украшенной непонятными зелеными цветочками, и громко пел нарочито скрипучим голосом:
— Окити-пупа, секондари-скул…
Слова были полнейшей бессмыслицей. «Окити-пупа» — название одного из глухих городишек Гвиании, «секондари-скул» — школа второй ступени.
Анджей пел, когда бывал в хорошем настроении. Сейчас громче обычного, явно, чтобы разбудить Петра. Вот он остановился, повернул к Петру свой облупившийся нос. Его золотые очки весело сверкали.
Петр выругался и сел на кровати.
— Проклятый кот! Орал, не давал спать…
— Разве?
Анджей искренне удивился.
— А я вот тут встал пораньше и подумал, коллега… Когда он начинал утренний разговор такой фразой, Петр испытывал нечто вроде зубной боли. Эта фраза означала, что сейчас в тщательно разработанный маршрут будет внесено еще одно — уже которое за время поездки! — изменение.
Петр был не против изменений вообще, но хотел знать о них заранее. И вообще, он в последнее время не любил неожиданностей.
— Это у тебя чиновничье, — поддевал его Войтович. Не преминул он заявить это и теперь.
— Ничего не поделаешь, — согласился Петр. — Ты сам себе хозяин. А у меня в Луисе целое бюро. Штат. Сейчас наверняка натащили уже кучу счетов: и за бумагу, и за краску для ротатора. А телетайп наверняка опять испортился. Так где этот мерзкий котище?
— Жрет. Отдал ему банку сливок. Так вот что я придумал…
В этот момент у самой двери трижды подряд торопливо просигналил «пежо». И сейчас же ворвался возбужденный Жак.
— Я всегда говорил, что в этой чертовой стране порядка никогда не будет! — заорал он с порога. — В стране переворот. Убиты премьер Севера — Бенда, Запада — Олутола, и… — он задержал дыхание… — и, кажется, премьер Гвиании сэр Табукар.
Жак молчал, наслаждаясь произведенным эффектом.
— Кто? — наконец вырвалось у Петра.
— Молодые офицеры. Ночью. Сейчас в городе патрули, но никто пока толком ничего не знает.
Петр бросился одеваться.
— Недаром кот так орал ночью, — пробормотал он.
Они поспешно вскочили в машину. Шофер Дарамола был сер от страха. Даже перышко на его франтоватой шляпе, казалось, поникло.
— Дрожишь? — поддразнил его Жак. — А все твои земляки, южане. Их работа! Вот подожди — сейчас эмиры объявят джихад…
Дарамола молчал. В его выпуклых глазах был неподдельный ужас.
— Поехали ко дворцу Победы, — резко приказал ему Жак.
— Но… солдаты…
— Нужен ты им! — фыркнул Жак. — Ну!
Мимо шале по улице промчался разрисованный желто-зелеными разводами броневик. На пыльной броне устроились угрюмые солдаты, настороженно уставив во все стороны стволы автоматов.
Навстречу то и дело попадались легкие танки с закрытыми люками. Они кружили по городу, весело лязгая гусеницами. Неподалеку, на поле учебного аэродрома, ревели моторы. Три старых «фокке-вульфа» взлетели и принялись барражировать над притихшим городом.
Дарамола вел машину неуверенно, прижимаясь к домам. Однако ко дворцу проехали беспрепятственно.
Петр хорошо знал этот дворец — белоснежный купол, старинные пушки у решетчатых ворот. В нем жил человек, имя которого на Юге Гвиании произносили с ненавистью, а на Севере — с благоговением и восторгом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61