— Они сказали, что мы иностранцы, — недовольно протянула его супруга. — Они просто спятили, папочка. Это мы-то иностранцы?
— Ну, если посмотреть на это под их углом, то мы, пожалуй, действительно для них иностранцы, мамочка, — примирительно сказал полковник Джим. Обернувшись к Тарранту, он продолжил: — Итак, вам теперь должно быть все ясно. Мы начнем с Англии, а стало быть, вы должны будете поставить нам необходимое сырье.
— Не совсем вас понял, — солгал Таррант.
— Я попросил эксперта оценить досье, которые проходят через вас лично. Выходит, что вы получаете много всякого компромата. А потому, если хорошенько поднапряжетесь, то вспомните пятьдесят-шестьдесят фамилий, которые мне очень даже пригодятся.
— Это абсурд…
— Человек в вашем положении, на самой верхушке, должен обладать хорошей памятью, мистер Таррант. Он должен представлять себе общую картину. Вы видите одну мелочь тут, другую там, потом у вас в голове что-то щелкает, вы вспоминаете, что когда-то читали еще кое о чем в этом роде, и посылаете ваших ребят проверить. Верно? Так вот, это нам и нужно. Вы вспомните весь компромат, а также имена — и нам расскажете. — Полковник Джим снова улыбнулся до ушей. — И совесть у вас будет чиста. Потому как мне не нужны государственные секреты — про бомбы и торпеды. Только компромат. Грязь.
Таррант попытался что-то сказать, но полковник Джим поднял руку:
— Еще одно. Очень богатый клиент — это хорошо, но мы не брезгуем и рыбешкой поменьше. Мы ведь как поступаем — сначала просчитываем возможности клиента, потом начинаем оказывать давление, но не так, чтобы брызнули семечки. — Он сделал движение, словно сжимал в руке апельсин. — Мы останавливаемся задолго до красной черты. И за это клиент платит нам установленную сумму. Регулярно. И еще говорит спасибо за проявленное понимание.
— Регулярно? Они соглашаются платить?
— Девяносто восемь процентов. На сегодняшний момент. Только трое клиентов остались недовольны условиями и обратились в полицию. Но все полицейские расследования неминуемо замыкаются на нашем агентстве, получающем деньги. И мы сразу узнаем о неприятностях… Тогда за дело берется мистер Секстон.
— Он предает огласке компромат?
— Он убивает недовольных. Причем так, что со стороны это похоже на несчастный случай. Тут он собаку съел. Да вы, наверно, уже и сами убедились.
— Но ведь ваше агентство могут вычислить…
— Оно за границей. И не так-то легко под него подкопаться. Кроме того, у нас есть неплохой метод защиты. К примеру, ФБР или Интерпол начинают разнюхивать, наводить справки. Наш агент удивляется: о чем вы говорите?! Он вспоминает, что действительно некий клиент в течение определенного времени вносил определенные суммы в благотворительный фонд. Значит, теперь этот тип передумал и хочет забрать деньги обратно? Он рассказывает какие-то безумные истории? Ну, что ж, вот чек на его деньги. Пусть забирает. И мы отказываемся впредь иметь дело с этим человеком…
Полковник Джим махнул рукой, потом опять осклабился.
— Но пока суд да дело, этот клиент отдает Богу душу. Так? И полицейские начинают думать, а не пытался ли им заморочить голову какой-нибудь псих. Какой шантажист пожелает расстаться с деньгами? Какой шантажист не обольет грязью заупрямившегося клиента? — Он затянулся сигарой и рассудительно покачал головой. — Полицейских легко сбить с толку. Конечно, если бы такое случилось раз десять-пятнадцать, они всерьез заинтересовались бы. Но подобного я не допускаю. Я неплохо провожу маркетинг и назначаю разумные цены, посильные для клиентов.
Таррант понадеялся, что он сумел скрыть свои чувства. Главная опасность таилась в кажущемся успокоении, что, дескать, если из него и вырвут какие-то секреты, это не будет иметь отношения к государственной тайне, и безопасность его страны не пострадает. Нет, стоит только начать говорить, как уже трудно остановиться. Кроме того, следовало критически отнестись к заверениям полковника Джима насчет узкой специализации его шантажа. А вдруг это лишь тонкий психологический ход, уловка, суть которой состоит в том, чтобы усыпить бдительность, а затем уже двинуться в том направлении, которое больше всего устраивает полковника? Кроме того, стоит им вытрясти необходимые сведения, ему конец. Это столь же верно, как дважды два…
— У меня нет никакой информации, которой я мог бы с вами поделиться, — сухо ответил Таррант.
— Я так и знал, — кивнул полковник Джим. — Что ж, не будем торопить вас, мистер Таррант. Подумайте несколько дней. — Он встал и подошел к своей супруге, приговаривая: — Ну-ка подними свою попку и посиди на коленках у папочки.
Блондинка хихикнула, и они оба устроились в кресле.
— Две минуты, мистер Секстон, — сказал полковник Джим. Человек в черном, походивший на викинга или крестоносца, подошел к Тарранту и взял его за руку. Таррант ахнул от удивления, поскольку не подозревал, что в человеке может таиться такая жуткая сила. Мистер Секстон рывком поднял его на ноги, а затем ткнул пальцем дважды — в плечо и в бедро. Это, скорее, походило на удар стальным прутом, и каждый выпад точно поражал нервный центр. В руке и ноге вспыхнула страшная парализующая боль. Таррант упал на пол, а мистер Секстон махнул ногой, ударив его носком по колену.
Это было сочетание боли и унижения. Мистер Секстон действовал уверенно, споро, с заученной точностью, словно работал на хорошо известном ему станке. Он прекрасно понимал, как причинить боль, не нанеся при этом непоправимого ущерба беспомощной жертве. Он был мастером своего мрачного дела.
Таррант оказывался то на полу, то на коленях, то, на какое-то короткое время, на ногах. Однажды он очутился на четвереньках, и пока мистер Секстон готовился к новому ходу, Таррант вдруг с удивительной четкостью увидел мордочку супруги полковника Джима, которая масляными глазками следила за происходящим и ерзала от наслаждения.
Физическая боль могла сравниться только с душевными муками, которые вызывало чувство полной беспомощности, неспособности помешать этой экзекуции на глазах вульгарной блондинки… Когда же мистер Секстон закончил и отступил от своей жертвы на несколько шагов, Таррант услышал собственное тяжелое дыхание, напоминавшее, скорее, стоны, обратил внимание, что по щекам его непроизвольно текут слезы. Это был такой позор, хуже которого уже ничего нельзя было вообразить.
Снова оказавшись в темнице, Таррант попытался как-то возродить поруганное достоинство. Он призывал на помощь гнев, ненависть, надежду — словом, все, что могло восстановить его "я".
Теперь-то ты понимаешь, с презрением обращался он к себе, чем кончается порой то путешествие, в которое ты постоянно отправлял и отправляешь своих сотрудников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58