Не обещал ли я ему
чего-нибудь лишнего, когда исторгал этот немыслимый звук?
Но что, собственно, обещает собаке человек, когда произносит "пцу-пцу"?
Да ровно ничего, кроме сухарика и легкого потрепывания за ухо. И Милорд
получил это сразу же, в лодке. На всякий случай он побежал за мной к
автобусу, ожидая, не перепадет ли ему еще чего-нибудь.
И ему перепало второе "пцу-пцу", решающее. И он ринулся в автобус.
Он выбрал меня, он порвал с прошлым. И я принял его.
Судьба точным движением свела нас в одной точке.
Самое же удивительное было то, что отец сказал "сам". Это слово
подтверждало точное движение судьбы. Она свела нас в одной точке в тот самый
момент, когда Милорду был нужен я, мне - он и когда отец не мог ничего
возразить.
Судьба точным движением свела нас в одной точке, и точку эту надо было
понемногу расширять. Брат мой Боря разговаривал по-английски, а мы расширяли
точку. Впрочем, пока не до : безумных размеров. Ыы гуляли у Красных ворот.
У Красных ворот стоял наш дом - серый и шестиэтажный,
эпохи модернизма. Но не в серости его и шестиэтажности было дело. Важно
было, что он стоял у Красных ворот.
Я гордился тем, что живу у Красных ворот.
В детстве у меня была даже такая игра. Я выбегал к метро и спрашивал у
прохожих:
- Ты где живешь?
- На Земляном или на Садовой, - отвечали прохожие.
- А я у Красных ворот. Это звучало сильно.
Обидно было, конечно, что никаких ворот на самом деле не было, не
существовало. Они стояли здесь когда-то давно-давно, а теперь на их месте
построили станцию метро. Эта станция, построенная в эпоху серого модернизма,
могла сойти и за ворота, но то были ворота под землю, а ворота под землю
никогда не могут заменить ворот на земле.
Не было, не было Красных ворот, и все-таки они были. Я не знаю, откуда
они брались, но они были на этом месте всегда. Они дажс как будто разрослись
и встали над метро и над нашим домом.
Гениальная свадьба моего брата Бори разыгралась не на шутку.
Стол был завален невиданным количеством куриных ног и салатов. Всюду
сияли фрукты.
Известный в те годы в Москве гитарист-хулиган Ленечка играл на гитаре
"чесом" "Свадебный марш" Мендельсона. У рояля строго безумствовал маэстро
Соломон Мироныч.
Было много гладиолусов.
Невеста с божественным именем Ляля была воздушна.
Крик "горько" бушевал как прибой, плавно переходя временами в "Тонкую
рябину".
Боже, кого только не было на этой сногсшибательной свадьбе! Были,
конечно, и Голубь, и Литвин. Был величайший человек нашего дома, а
впоследствии дипломатического мира, блистательный Сережа Дивильковский. Была
Танька Меньшикова, были Мишка Медников и Вовочка Андреев... Нет, постой,
Вовочки вроде не было. А кто же тогда играл на аккордеонечетвертинка?
А вот Бобы Моргунова не было. Боба должен был бы быть на моей свадьбе,
которая впоследствии не состоялась.
Ну уж а Витька-то был. Как же не быть Витьке-то по прозвищу Старик?!
Был Витька, был!
Со двора в открытые окна врывался свист шпаны. Шпана свистела весь
вечер, но это было слишком. Я уже вынес ей три бутылки портвейна, сала и
пирогов.
После полуночи послышались крики:
- "Мальчик веселый"! "Мальчик веселый"!
Это на эстраду вызывали меня. Это озуачало, что "Темная ночь" и
"Бесамемуча" уже отгорели. Требовался "Мальчик веселый", и я вылетел под
свет свадебных прожекторов.
Маэстро Соломон Мироныч ударил вступление, гитаристхулиган прошелся
"чесом", Боря ласково улыбнулся мне.
Эту песню про веселого мальчика меня заставляли петь всегда. Считалось,
что я пою ее изумительно и особенно с того места, где начинается "Ай-я-яй".
Эту песню я люто ненавидел и особенно с того места, где начиналось
"Ай-я-яй".
Но вступление было сыграно, Боря улыбнулся, а я никогда в жизни не мог
его подвести.
Лихо надета набок папаха,
Эхо разносит топот коня, -
начал я тоненьким голосочком, в котором чувствовался некоторый грядущий
топот копыт, -
Мальчик веселый из Карабаха,
Так называют люди меня.
И далее следовало чудовищное по своей безумной и неудобоваримой силе
"Ай-я-яй".
Меня слушали недоверчиво и тупо, как вообще слушают
подростков-переростков, но я-то понимал, что на предпоследнем еяй" слушатели
лягут. И слушатели это недоверчиво понимали и тупо хотели лечь, только лишь
бы я это сделал. И я это сделал, и они легли.
И они еще лежали, когда я предложил им:
Пейте, кони мои!
Пейте, кони мои!
Лежащих надо было поднимать, надо было их напоить, и им самим хотелось
подняться и нагиться, только лишь бы я зто сделал. И я это сделал, и они
поднядись и напились, и каждый второй из них чувствовал себя вороным коцем.
Рухнул аплодисмент, кони кинулись к влаге, мелькнуло несколько
гладиолусов, а я уже и сам-то ничего не понимал. Понимал только, что уже
утро, рассвет, что, держа в руках бутылку мадеры, меня и Милорда ведет к
себе ночевать Ленечка, известный в те годы в Москве гитарист-хулиган.
Боря, мой единственный брат, уехал от нас навечно. Он уехал к своей
воздушной невесте, к которой мы так спешили тогда с подлещиками и с
Милордом. А мне этого не сказали, что Боря уехал навечно, я думал, что
ненадолго, как будто в военный лагерь, на переподготовку. И я его ждал
ежедневно, потому что жить без него я никогда в жизни не мог.
Иногда Боря вдруг приезжал и ласково смотрел на меня, расспрашивал про
Милорда и про те другие важные дела, которые мне предстояли, но родители
быстро перехватывали у меня брата и долго разговаривали с ним, и Боря
уезжал.
И все изменилось в жизни, все изменилось, но я еще не понимал, что все
изменилось, я толковал себе, что Боря как бы в военном лагере на
переподготовке.
А Боря жил теперь у Ляли. И это было далеко от Красных ворот. Он жил
теперь на Смоленском бульваре.
И если долго-долго, полдня, идти по Садовому кольцу налево - можно
дойти пешком до Смоленского бульвара, А если долго-долго, полдня, идти по
Садовому кольцу направо - тоже можно дойти до Смоленского бульвара.
В метро и в троллейбус с Милордом меня нс пускали, и мы ходили по
Садовому - то налево, то направо - и всегда добирались до Смоленского
бульвара.
Самое удивительное, что никакого бульвара на Смоленском бульваре не
было. Там, на Садовом кольце, стояли только серые и желтые дома. И все-таки
он был, был там бульвар. Были и деревья и листья, только не было их видно,
как не было видно и наших Красных ворот.
Боря меня ласково встречал, и Ляля кормила воздушным обедом, а мне уже
пора было домой, на обратную дорогу оставалось полдня.
1 2 3 4 5 6 7 8
чего-нибудь лишнего, когда исторгал этот немыслимый звук?
Но что, собственно, обещает собаке человек, когда произносит "пцу-пцу"?
Да ровно ничего, кроме сухарика и легкого потрепывания за ухо. И Милорд
получил это сразу же, в лодке. На всякий случай он побежал за мной к
автобусу, ожидая, не перепадет ли ему еще чего-нибудь.
И ему перепало второе "пцу-пцу", решающее. И он ринулся в автобус.
Он выбрал меня, он порвал с прошлым. И я принял его.
Судьба точным движением свела нас в одной точке.
Самое же удивительное было то, что отец сказал "сам". Это слово
подтверждало точное движение судьбы. Она свела нас в одной точке в тот самый
момент, когда Милорду был нужен я, мне - он и когда отец не мог ничего
возразить.
Судьба точным движением свела нас в одной точке, и точку эту надо было
понемногу расширять. Брат мой Боря разговаривал по-английски, а мы расширяли
точку. Впрочем, пока не до : безумных размеров. Ыы гуляли у Красных ворот.
У Красных ворот стоял наш дом - серый и шестиэтажный,
эпохи модернизма. Но не в серости его и шестиэтажности было дело. Важно
было, что он стоял у Красных ворот.
Я гордился тем, что живу у Красных ворот.
В детстве у меня была даже такая игра. Я выбегал к метро и спрашивал у
прохожих:
- Ты где живешь?
- На Земляном или на Садовой, - отвечали прохожие.
- А я у Красных ворот. Это звучало сильно.
Обидно было, конечно, что никаких ворот на самом деле не было, не
существовало. Они стояли здесь когда-то давно-давно, а теперь на их месте
построили станцию метро. Эта станция, построенная в эпоху серого модернизма,
могла сойти и за ворота, но то были ворота под землю, а ворота под землю
никогда не могут заменить ворот на земле.
Не было, не было Красных ворот, и все-таки они были. Я не знаю, откуда
они брались, но они были на этом месте всегда. Они дажс как будто разрослись
и встали над метро и над нашим домом.
Гениальная свадьба моего брата Бори разыгралась не на шутку.
Стол был завален невиданным количеством куриных ног и салатов. Всюду
сияли фрукты.
Известный в те годы в Москве гитарист-хулиган Ленечка играл на гитаре
"чесом" "Свадебный марш" Мендельсона. У рояля строго безумствовал маэстро
Соломон Мироныч.
Было много гладиолусов.
Невеста с божественным именем Ляля была воздушна.
Крик "горько" бушевал как прибой, плавно переходя временами в "Тонкую
рябину".
Боже, кого только не было на этой сногсшибательной свадьбе! Были,
конечно, и Голубь, и Литвин. Был величайший человек нашего дома, а
впоследствии дипломатического мира, блистательный Сережа Дивильковский. Была
Танька Меньшикова, были Мишка Медников и Вовочка Андреев... Нет, постой,
Вовочки вроде не было. А кто же тогда играл на аккордеонечетвертинка?
А вот Бобы Моргунова не было. Боба должен был бы быть на моей свадьбе,
которая впоследствии не состоялась.
Ну уж а Витька-то был. Как же не быть Витьке-то по прозвищу Старик?!
Был Витька, был!
Со двора в открытые окна врывался свист шпаны. Шпана свистела весь
вечер, но это было слишком. Я уже вынес ей три бутылки портвейна, сала и
пирогов.
После полуночи послышались крики:
- "Мальчик веселый"! "Мальчик веселый"!
Это на эстраду вызывали меня. Это озуачало, что "Темная ночь" и
"Бесамемуча" уже отгорели. Требовался "Мальчик веселый", и я вылетел под
свет свадебных прожекторов.
Маэстро Соломон Мироныч ударил вступление, гитаристхулиган прошелся
"чесом", Боря ласково улыбнулся мне.
Эту песню про веселого мальчика меня заставляли петь всегда. Считалось,
что я пою ее изумительно и особенно с того места, где начинается "Ай-я-яй".
Эту песню я люто ненавидел и особенно с того места, где начиналось
"Ай-я-яй".
Но вступление было сыграно, Боря улыбнулся, а я никогда в жизни не мог
его подвести.
Лихо надета набок папаха,
Эхо разносит топот коня, -
начал я тоненьким голосочком, в котором чувствовался некоторый грядущий
топот копыт, -
Мальчик веселый из Карабаха,
Так называют люди меня.
И далее следовало чудовищное по своей безумной и неудобоваримой силе
"Ай-я-яй".
Меня слушали недоверчиво и тупо, как вообще слушают
подростков-переростков, но я-то понимал, что на предпоследнем еяй" слушатели
лягут. И слушатели это недоверчиво понимали и тупо хотели лечь, только лишь
бы я это сделал. И я это сделал, и они легли.
И они еще лежали, когда я предложил им:
Пейте, кони мои!
Пейте, кони мои!
Лежащих надо было поднимать, надо было их напоить, и им самим хотелось
подняться и нагиться, только лишь бы я зто сделал. И я это сделал, и они
поднядись и напились, и каждый второй из них чувствовал себя вороным коцем.
Рухнул аплодисмент, кони кинулись к влаге, мелькнуло несколько
гладиолусов, а я уже и сам-то ничего не понимал. Понимал только, что уже
утро, рассвет, что, держа в руках бутылку мадеры, меня и Милорда ведет к
себе ночевать Ленечка, известный в те годы в Москве гитарист-хулиган.
Боря, мой единственный брат, уехал от нас навечно. Он уехал к своей
воздушной невесте, к которой мы так спешили тогда с подлещиками и с
Милордом. А мне этого не сказали, что Боря уехал навечно, я думал, что
ненадолго, как будто в военный лагерь, на переподготовку. И я его ждал
ежедневно, потому что жить без него я никогда в жизни не мог.
Иногда Боря вдруг приезжал и ласково смотрел на меня, расспрашивал про
Милорда и про те другие важные дела, которые мне предстояли, но родители
быстро перехватывали у меня брата и долго разговаривали с ним, и Боря
уезжал.
И все изменилось в жизни, все изменилось, но я еще не понимал, что все
изменилось, я толковал себе, что Боря как бы в военном лагере на
переподготовке.
А Боря жил теперь у Ляли. И это было далеко от Красных ворот. Он жил
теперь на Смоленском бульваре.
И если долго-долго, полдня, идти по Садовому кольцу налево - можно
дойти пешком до Смоленского бульвара, А если долго-долго, полдня, идти по
Садовому кольцу направо - тоже можно дойти до Смоленского бульвара.
В метро и в троллейбус с Милордом меня нс пускали, и мы ходили по
Садовому - то налево, то направо - и всегда добирались до Смоленского
бульвара.
Самое удивительное, что никакого бульвара на Смоленском бульваре не
было. Там, на Садовом кольце, стояли только серые и желтые дома. И все-таки
он был, был там бульвар. Были и деревья и листья, только не было их видно,
как не было видно и наших Красных ворот.
Боря меня ласково встречал, и Ляля кормила воздушным обедом, а мне уже
пора было домой, на обратную дорогу оставалось полдня.
1 2 3 4 5 6 7 8