А я-то жаловался. Сара уверена, что открыла тайну зарождения живого, и это знание пропадает зря, никому до него и дела нет. Чтобы солидно выглядеть и чтобы никто не мешал заниматься наукой, она уродовала себя, создавала вокруг себя вакуум и преуспела в этой обороне и самоизоляции даже больше, чем хотела. Ее никто не любил, родная мать довольствуется тем, что аккуратно приносит цветы на могилу, незавершенные работы валяются в архиве, и только один-единственный человек иногда воскрешает ее в памяти, разжигая себя в постели.
– Так я рассчитываю на тебя, Жак! Сюси-ан-Бри, сто сорок четвертая ячейка!
Как я могу ей отказать? Жан-Ми с супругой кончили, и я остаюсь один. Сара! Где ты? Сара!
– Кто первый пойдет мыться: ты или я?
– Ты уже встал, ну так иди. Зачем зря спрашивать?
– Что ты цепляешься ко мне на каждом слове?
– Хватит, Жан-Ми! Сколько можно!
– Да катись ты…
Сара нагрузила меня своей болячкой, но сама ничем не помогла мне, ни во что не вникла. Она ничего и не может для меня сделать, так же как я для нее. Однако это только первая проба. Теперь моя душа лишилась невинности, и возможно, в следующий раз я буду действовать более умело…
Слышно, как течет вода, открываются дверцы шкафчика, жужжит механическая зубная щетка, и все.
Я с нетерпением поджидаю нового прилива желания у Жана-Ми, но Одиль уже заснула, а он развернул «Экип» и тоже потихоньку проваливается в сон и видит перед собой чьи-то карабкающиеся на гору ноги. Похоже, следующей встречи с Сарой мне придется ждать до завтрашнего вечера. Без помощи Жана-Ми я не могу ухватить ее, как бы интенсивно о ней ни думал.
* * *
Что ж, я снова свободен. И снова один. Зову на помощь, но никто не идет. Нет больше сил болтаться на обочине, вот уж буквально между небом и землей. Наверное, я не смог извлечь урок из пройденных испытаний, не смог понять посланные мне знаки. Если так и застряну на опушке, в отстойнике, который питает эротические фантазии и религиозные убеждения, так и буду игрушкой для бредней Туссен и спазмов Одили поочередно, кончу как Сара, но у нее-то есть свои причины торчать у самой границы и биться в стены – она распростилась с телом, не достигнув цели, к которой сводился смысл ее жизни. Я же все завершил. После меня осталось пустое место, и оно уже начинает заполняться, остались раны – они уже заживают, воспоминания – они никого не терзают. Мне можно присоединиться к ушедшим раньше меня, пусть только скажут как. Раз Сара на привязи из-за своих проблем, а мама и предки смотрят, как я тут маюсь, и безмолвствуют, надо найти другого помощника. Общение с мертвыми вполне возможно, теперь-то я знаю, они проявляют себя более или менее ощутимо: от голоса «за сценой», как старушка, которую отпевали вместо меня, до цветоречи Сары. Но они обе желали говорить только о себе, я же должен найти душу, которую интересовал бы именно я, духа, который пытался войти в контакт со мной, еще когда я был жив.
И тут во мне ожило стершееся за годы воспоминание. Может быть, весь путь, который я прошел со вторника, вел меня назад, в май 1989 года… В тот год я сам встретился с духом. Я, конечно, пустил в ход здравый смысл, списал все на свое желание поверить в то, чего на самом деле не было, и мало-помалу начисто забыл. Однако семь лет назад, на берегу Средиземного моря, мне единственный раз была протянута рука из потустороннего мира, к которому я теперь принадлежу… Если розовая вилла еще цела и тогдашняя девушка-призрак – вот кто легко вступал в общение с любым случайно подвернувшимся человеком – все еще там, то я наверняка найду ход на небо.
Это было наше первое летнее путешествие, Фабьена непременно захотела воспользоваться трейлером, чтобы папа видел, что его свадебный подарок пригодился. Я выбрал наудачу – четырехзвездочный кемпинг в Жуан-ле-Пене. Однако сумасшедшие цены ничем не оправдывались, единственной имевшейся в наличии роскошью были автомобили постояльцев. Я с тревогой замечал, что, помимо нежных словечек и болтовни по поводу кухни, игры в мяч или музыкальных групп, мне в общем-то не о чем говорить с Фабьеной. А тут еще она по сто раз на дню спрашивала: «О чем ты думаешь?» Я думал о холстах и мольберте, оставленных в Эксе, чтобы освободить место для нее. И знал, что она думает о раскаленных летним солнцем опущенных железных шторах на витринах нашего магазина с табличкой «Закрыто на каникулы». Она чувствовала себя такой же неприкаянной без клиентов, как я – без своих кистей. Пожертвовав друг для друга каждый своим индивидуальным счастьем, мы оба были несчастны и составляли гармоничную пару.
Как-то раз я пошел выбросить мусор. Контейнеры стояли в жидком сосняке на дальнем конце пляжа. Меленький белый песок ласкал босые ступни, покалывание сухих сосновых иголок унимало мигрень, звуки за спиной становились все тише. Я погружался в траву и зелень, как купальщики там, на пляже, в морские волны. Даже птицы смолкали, когда я проходил рядом.
Сосны кончились, пошел подлесок погуще, редкие стволы пальм и эвкалиптов были оплетены жимолостью и плющом, на колючках боярышника остались висеть клочья пластиковых пакетов. Пляжные крики окончательно утонули в населенной странным шуршанием тишине – насекомые и змеи укрылись здесь от толчеи кемпинга. Было что-то успокоительное и затягивающее в этих пышных зарослях, и я шел все глубже. С каждым шагом усиливалось впечатление неожиданных так близко от пляжного многолюдья джунглей и какой-то неопределенной опасности, и от этого подмывало бежать, позабыв обо всем на свете.
Вдруг на очередном повороте тропинки или, вернее, извилистой просеки в колючих кустах показался увитый плющом дом. Розовая штукатурка выцвела и потрескалась. На обшарпанной террасе стоял старомодный шезлонг с обвисшим от дождей полотняным сиденьем. На подлокотник была надета старая, но целехонькая соломенная шляпа. Плитка на полу потрескалась, паркет рассыпался, двери и черепица с крыши сорваны запасливыми людьми. Посреди гостиной выросла акация. Однако в комнате была и обстановка, как будто упрямый скваттер пытался восстановить в развалинах прежний антураж. Перед камином с выломанной решеткой, где на куче пепла лежали две-три черные головешки, скособочилось вольтеровское кресло. Рядом стоял низкий столик с кипой женских журналов пятидесятых годов. Почти новые бархатные занавеси обрамляли единственное уцелевшее окно.
Я замер под пологом налитых светом листьев, приглядываясь и прислушиваясь в поисках кого-то, чье присутствие было явно ощутимо. Ни одной паутины в этом заброшенном жилище. Разграбить дом могли и неделю назад, навести уют – тоже. Но акации было не меньше десяти лет. Я подошел и хлопнул ладонью по клеенчатой обивке кресла – пыли вылетело самая малость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
– Так я рассчитываю на тебя, Жак! Сюси-ан-Бри, сто сорок четвертая ячейка!
Как я могу ей отказать? Жан-Ми с супругой кончили, и я остаюсь один. Сара! Где ты? Сара!
– Кто первый пойдет мыться: ты или я?
– Ты уже встал, ну так иди. Зачем зря спрашивать?
– Что ты цепляешься ко мне на каждом слове?
– Хватит, Жан-Ми! Сколько можно!
– Да катись ты…
Сара нагрузила меня своей болячкой, но сама ничем не помогла мне, ни во что не вникла. Она ничего и не может для меня сделать, так же как я для нее. Однако это только первая проба. Теперь моя душа лишилась невинности, и возможно, в следующий раз я буду действовать более умело…
Слышно, как течет вода, открываются дверцы шкафчика, жужжит механическая зубная щетка, и все.
Я с нетерпением поджидаю нового прилива желания у Жана-Ми, но Одиль уже заснула, а он развернул «Экип» и тоже потихоньку проваливается в сон и видит перед собой чьи-то карабкающиеся на гору ноги. Похоже, следующей встречи с Сарой мне придется ждать до завтрашнего вечера. Без помощи Жана-Ми я не могу ухватить ее, как бы интенсивно о ней ни думал.
* * *
Что ж, я снова свободен. И снова один. Зову на помощь, но никто не идет. Нет больше сил болтаться на обочине, вот уж буквально между небом и землей. Наверное, я не смог извлечь урок из пройденных испытаний, не смог понять посланные мне знаки. Если так и застряну на опушке, в отстойнике, который питает эротические фантазии и религиозные убеждения, так и буду игрушкой для бредней Туссен и спазмов Одили поочередно, кончу как Сара, но у нее-то есть свои причины торчать у самой границы и биться в стены – она распростилась с телом, не достигнув цели, к которой сводился смысл ее жизни. Я же все завершил. После меня осталось пустое место, и оно уже начинает заполняться, остались раны – они уже заживают, воспоминания – они никого не терзают. Мне можно присоединиться к ушедшим раньше меня, пусть только скажут как. Раз Сара на привязи из-за своих проблем, а мама и предки смотрят, как я тут маюсь, и безмолвствуют, надо найти другого помощника. Общение с мертвыми вполне возможно, теперь-то я знаю, они проявляют себя более или менее ощутимо: от голоса «за сценой», как старушка, которую отпевали вместо меня, до цветоречи Сары. Но они обе желали говорить только о себе, я же должен найти душу, которую интересовал бы именно я, духа, который пытался войти в контакт со мной, еще когда я был жив.
И тут во мне ожило стершееся за годы воспоминание. Может быть, весь путь, который я прошел со вторника, вел меня назад, в май 1989 года… В тот год я сам встретился с духом. Я, конечно, пустил в ход здравый смысл, списал все на свое желание поверить в то, чего на самом деле не было, и мало-помалу начисто забыл. Однако семь лет назад, на берегу Средиземного моря, мне единственный раз была протянута рука из потустороннего мира, к которому я теперь принадлежу… Если розовая вилла еще цела и тогдашняя девушка-призрак – вот кто легко вступал в общение с любым случайно подвернувшимся человеком – все еще там, то я наверняка найду ход на небо.
Это было наше первое летнее путешествие, Фабьена непременно захотела воспользоваться трейлером, чтобы папа видел, что его свадебный подарок пригодился. Я выбрал наудачу – четырехзвездочный кемпинг в Жуан-ле-Пене. Однако сумасшедшие цены ничем не оправдывались, единственной имевшейся в наличии роскошью были автомобили постояльцев. Я с тревогой замечал, что, помимо нежных словечек и болтовни по поводу кухни, игры в мяч или музыкальных групп, мне в общем-то не о чем говорить с Фабьеной. А тут еще она по сто раз на дню спрашивала: «О чем ты думаешь?» Я думал о холстах и мольберте, оставленных в Эксе, чтобы освободить место для нее. И знал, что она думает о раскаленных летним солнцем опущенных железных шторах на витринах нашего магазина с табличкой «Закрыто на каникулы». Она чувствовала себя такой же неприкаянной без клиентов, как я – без своих кистей. Пожертвовав друг для друга каждый своим индивидуальным счастьем, мы оба были несчастны и составляли гармоничную пару.
Как-то раз я пошел выбросить мусор. Контейнеры стояли в жидком сосняке на дальнем конце пляжа. Меленький белый песок ласкал босые ступни, покалывание сухих сосновых иголок унимало мигрень, звуки за спиной становились все тише. Я погружался в траву и зелень, как купальщики там, на пляже, в морские волны. Даже птицы смолкали, когда я проходил рядом.
Сосны кончились, пошел подлесок погуще, редкие стволы пальм и эвкалиптов были оплетены жимолостью и плющом, на колючках боярышника остались висеть клочья пластиковых пакетов. Пляжные крики окончательно утонули в населенной странным шуршанием тишине – насекомые и змеи укрылись здесь от толчеи кемпинга. Было что-то успокоительное и затягивающее в этих пышных зарослях, и я шел все глубже. С каждым шагом усиливалось впечатление неожиданных так близко от пляжного многолюдья джунглей и какой-то неопределенной опасности, и от этого подмывало бежать, позабыв обо всем на свете.
Вдруг на очередном повороте тропинки или, вернее, извилистой просеки в колючих кустах показался увитый плющом дом. Розовая штукатурка выцвела и потрескалась. На обшарпанной террасе стоял старомодный шезлонг с обвисшим от дождей полотняным сиденьем. На подлокотник была надета старая, но целехонькая соломенная шляпа. Плитка на полу потрескалась, паркет рассыпался, двери и черепица с крыши сорваны запасливыми людьми. Посреди гостиной выросла акация. Однако в комнате была и обстановка, как будто упрямый скваттер пытался восстановить в развалинах прежний антураж. Перед камином с выломанной решеткой, где на куче пепла лежали две-три черные головешки, скособочилось вольтеровское кресло. Рядом стоял низкий столик с кипой женских журналов пятидесятых годов. Почти новые бархатные занавеси обрамляли единственное уцелевшее окно.
Я замер под пологом налитых светом листьев, приглядываясь и прислушиваясь в поисках кого-то, чье присутствие было явно ощутимо. Ни одной паутины в этом заброшенном жилище. Разграбить дом могли и неделю назад, навести уют – тоже. Но акации было не меньше десяти лет. Я подошел и хлопнул ладонью по клеенчатой обивке кресла – пыли вылетело самая малость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70