А на возвышении посреди зала, словно выставленные на обозрение сокровища, гордо сияли начищенными боками медные ковши, глиняные крынки, берестяные ларцы и прочая хозяйственная утварь.
Из растерянной задумчивости (что делать, если это постоянное состояние Рэна в первые дни его пребывания в незнакомом мире) юношу вывел пронзительный, даже истеричный окрик:
— Ваш билетик, молодой человек!
Как ни странно, этот властный, громоподобный вопль издала маленькая сухонькая старушечка благообразного вида. В умеренно длинной юбке и шлепающих по полу тряпичных туфлях. Правда, простоволосая. Кудреватые кудельки на ее голове возмущенно тряслись.
Рэн сдержанно поклонился и попытался объяснить, что хотел бы поговорить со святым отцом, помолиться, ну и всякое такое.
Не тут-то было. Старушонка непонимающе выпучивала глазки и верещала о все том же Билете, о какой-то Экспозиции, о Комсомоле, о свихнувшейся молодежи, о Психах, о Мартеновских Печах и Разгрузке Машин С Хлебом, о войне, а так же упоминала неких Сталина и Бординских. Все слова были настолько незнакомы, что запись ее речи для Рэна состояла бы практически из одних пробелов.
Возможно, столь активное возмущение старушки во многом подпитывалось страхом: мало того, что псих, так еще, похоже, вооруженный.
В глубине храма хлопнули двери, и к исполненной драматизма сцене бегом присоединились двое мужчин. Очевидно, упоминаемые с настойчивостью заклинания господа Сталин и Бординских. То, что одеты они были так же странно, как и все на улицах, можно и не говорить. Но что-то подсказывало Рэну: это не священники. Возможно, бордовая припухшая физиономия старшего, хриплое дыхание которого было ароматизировано спиртным перегаром. Однако, именно он был главным. Во всяком случае, к нему старушка бросилась с причитаниями, в которых настойчиво повторялись слова «издеваться»и «билет».
Бордовая рожа то ли Сталина, то ли Бординских на глазах начала бордоветь еще пуще, хотя куда дальше — не понятно. Ожидать дальнейшего было бессмысленно, и Рэн ушел, не пытаясь понять, что же такое все-таки «музей», «храм культуры», «билет», «наркоманы», «крематорий», «КПДН», «милиция»и «доктор исторических наук».
На лестнице его догнал второй:
— Эй, братушка! Тебе что, церковь нужна? Ты — иногородний, что ли? Иностранец? Или так, попусту стебаешься?
Второй оказался молодым парнем лет на пять-шесть старше Рэна. Он протянул худощавую с на нет обстриженными ногтями руку:
— Данила.
У Данилы были льняно-светлые волосы с прямым пробором, довольно длинные по местным меркам, и очки в тоненькой оправе, как у Шеза. Он весело скалился в тридцать два острых хищных зуба, — Ты на шефа не обижайся. Характер у него, конечно, не сахар. Но, что кандидат исторических — это правда. А действующих церквей у нас три. И мужской монастырь. А если иконостас посмотреть хочешь, так он, вон — в Богоявленке.
Указав Рэну направление, Данил озадаченно покачал головой, глядя ему вслед: «Нет, ну надо же — „Рэн О' Ди Мэй“. Первый раз в Солике живого толкиениста вижу. Хотя, что толкиенисту в церкви делать? И имя, опять же… Во „Властелине Колец“такого персонажа нет. Может, и в правду — шизик, — и Данила, снова покачав головой, отправился в соседнее здание художественного отдела Краеведческого музея города Солнцекамска, вести экскурсию по выставке Рериха: „Нет, ну надо же! Полный музей нормальных людей. Так нет, на единственное хамло парень наткнулся!“
ГЛАВА 2
Церковь, которая оказалась неподалеку произвела на Рэна еще более угнетающее впечатление. Прежде всего тем, что мало отличалась от музея. Та же пустота и тишина. Те же цепные старушки, такой же красный как у господина Бординских, нос у священника.
Правда, у ограды щелкали семечки нищие (одной рукой щелкали, другой крестились, подаяние же собирали в кепки). И люди сюда время от времени все же заходили. Женщины в платках.
Тихонько проходили к редко развешанным разнокалиберным иконам и, будто стесняясь, быстро ставили свечки. Такое впечатление, что все здесь собрано с миру по нитке. Впрочем, если это так , то это даже как-то хорошо. Особенно тронули Рэна расстеленные по полу храма самотканые половики.
Сложное впечатление, немного грустное. Первоначально думавший остановиться в монастыре Рэн передумал.
Проходя мимо рынка, молодой человек заметил прислоненную к боку фиолетового чудища-повозки дощечку с надписью: «Куплю золото, ордена, медали, иконы, антиквариат». Не самое приятное дело — продавать фамильные драгоценности, но в чужом мире без денег, — еще меньшее удовольствие.
Х х х
— Пиво? — бутылка из коричневого стекла с яркой этикеткой на боку, заляпанная отпечатками потных пальцев. Ноги, загорелые, с облупившимся на ногтях серебряным лаком, бесконечность которых прервана обтягивающими шортами. Загорелый же живот, подергивающийся в такт орущей на весь рынок музыке и короткая маечка с надписью по-английски «Целуй меня!». Тяжелая круглая грудь, повисшая двумя арбузиками в сетке майки. Золотой крестик и капелька пота, стекающая вглубь декольте вдоль цепочки. Рэн вскидывает голову.
«А девочка пьяна
Уже который день…»
— Пиво будешь? — у нее короткие фиолетовые волосы и грубоватый голос. Еще она постоянно что-то жует. Но, вообще, она потрясающая.
— Че смотришь?
— Первый раз вижу такую вблизи, — совершенно искренне ответил Рэн.
— Ммм?! — выразительно промычала девица и шлепнулась рядом на бордюр, плотно прилипнув к куртке Рэна горячей кожей плеча, — Вика.
— Рэн.
— Обалдеть! — девица залпом залила свои эмоции по поводу имени пивной пеной. Вика хотела было предложить на брудершафт, но шкуркой почуяла, что парень, увы, не прост, и, возможно из тех, что без конца сидят в интернете, читают книжки, поступают в институты. В общем, не ботаник, так нефор. Лучше, конечно, сразу свалить — и толку не будет и братва знакомства не одобрит. Но Вика влюбилась. И, возможно, даже навсегда, на весь вечер.
От парня пахло незнакомо: травой, дорожной пылью, металлом. Ох, е-мое! Мужиком. Вика сходу примерилась на глазок к его губам — нормальный мальчик.
— Обалдеть… — с задумчивой улыбкой покачал головой Рэн, — От всего этого мира легко можно обалдеть. Тебя как, хозяин не заругает, что от торговли отвлекаешься?
— Да ну. Я за мамку стою. Она в тубзик убежала, да похавать. У нее нормальная выручка. За пять минут личной жизни не обеднеем.
Все это время Вика жадно обшаривала глазами фигуру, лицо, прикид парня. Тряпки были странные, но явно все натуральное и импорт: кожа куртки и сапог, шерстяная ткань штанов.
…По уши влюблена
в чужие прелести…
А все заклепки, зараза, подозрительно напоминали серебро. И в целом мальчик — просто загадка. Невозмутимый как железобетон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Из растерянной задумчивости (что делать, если это постоянное состояние Рэна в первые дни его пребывания в незнакомом мире) юношу вывел пронзительный, даже истеричный окрик:
— Ваш билетик, молодой человек!
Как ни странно, этот властный, громоподобный вопль издала маленькая сухонькая старушечка благообразного вида. В умеренно длинной юбке и шлепающих по полу тряпичных туфлях. Правда, простоволосая. Кудреватые кудельки на ее голове возмущенно тряслись.
Рэн сдержанно поклонился и попытался объяснить, что хотел бы поговорить со святым отцом, помолиться, ну и всякое такое.
Не тут-то было. Старушонка непонимающе выпучивала глазки и верещала о все том же Билете, о какой-то Экспозиции, о Комсомоле, о свихнувшейся молодежи, о Психах, о Мартеновских Печах и Разгрузке Машин С Хлебом, о войне, а так же упоминала неких Сталина и Бординских. Все слова были настолько незнакомы, что запись ее речи для Рэна состояла бы практически из одних пробелов.
Возможно, столь активное возмущение старушки во многом подпитывалось страхом: мало того, что псих, так еще, похоже, вооруженный.
В глубине храма хлопнули двери, и к исполненной драматизма сцене бегом присоединились двое мужчин. Очевидно, упоминаемые с настойчивостью заклинания господа Сталин и Бординских. То, что одеты они были так же странно, как и все на улицах, можно и не говорить. Но что-то подсказывало Рэну: это не священники. Возможно, бордовая припухшая физиономия старшего, хриплое дыхание которого было ароматизировано спиртным перегаром. Однако, именно он был главным. Во всяком случае, к нему старушка бросилась с причитаниями, в которых настойчиво повторялись слова «издеваться»и «билет».
Бордовая рожа то ли Сталина, то ли Бординских на глазах начала бордоветь еще пуще, хотя куда дальше — не понятно. Ожидать дальнейшего было бессмысленно, и Рэн ушел, не пытаясь понять, что же такое все-таки «музей», «храм культуры», «билет», «наркоманы», «крематорий», «КПДН», «милиция»и «доктор исторических наук».
На лестнице его догнал второй:
— Эй, братушка! Тебе что, церковь нужна? Ты — иногородний, что ли? Иностранец? Или так, попусту стебаешься?
Второй оказался молодым парнем лет на пять-шесть старше Рэна. Он протянул худощавую с на нет обстриженными ногтями руку:
— Данила.
У Данилы были льняно-светлые волосы с прямым пробором, довольно длинные по местным меркам, и очки в тоненькой оправе, как у Шеза. Он весело скалился в тридцать два острых хищных зуба, — Ты на шефа не обижайся. Характер у него, конечно, не сахар. Но, что кандидат исторических — это правда. А действующих церквей у нас три. И мужской монастырь. А если иконостас посмотреть хочешь, так он, вон — в Богоявленке.
Указав Рэну направление, Данил озадаченно покачал головой, глядя ему вслед: «Нет, ну надо же — „Рэн О' Ди Мэй“. Первый раз в Солике живого толкиениста вижу. Хотя, что толкиенисту в церкви делать? И имя, опять же… Во „Властелине Колец“такого персонажа нет. Может, и в правду — шизик, — и Данила, снова покачав головой, отправился в соседнее здание художественного отдела Краеведческого музея города Солнцекамска, вести экскурсию по выставке Рериха: „Нет, ну надо же! Полный музей нормальных людей. Так нет, на единственное хамло парень наткнулся!“
ГЛАВА 2
Церковь, которая оказалась неподалеку произвела на Рэна еще более угнетающее впечатление. Прежде всего тем, что мало отличалась от музея. Та же пустота и тишина. Те же цепные старушки, такой же красный как у господина Бординских, нос у священника.
Правда, у ограды щелкали семечки нищие (одной рукой щелкали, другой крестились, подаяние же собирали в кепки). И люди сюда время от времени все же заходили. Женщины в платках.
Тихонько проходили к редко развешанным разнокалиберным иконам и, будто стесняясь, быстро ставили свечки. Такое впечатление, что все здесь собрано с миру по нитке. Впрочем, если это так , то это даже как-то хорошо. Особенно тронули Рэна расстеленные по полу храма самотканые половики.
Сложное впечатление, немного грустное. Первоначально думавший остановиться в монастыре Рэн передумал.
Проходя мимо рынка, молодой человек заметил прислоненную к боку фиолетового чудища-повозки дощечку с надписью: «Куплю золото, ордена, медали, иконы, антиквариат». Не самое приятное дело — продавать фамильные драгоценности, но в чужом мире без денег, — еще меньшее удовольствие.
Х х х
— Пиво? — бутылка из коричневого стекла с яркой этикеткой на боку, заляпанная отпечатками потных пальцев. Ноги, загорелые, с облупившимся на ногтях серебряным лаком, бесконечность которых прервана обтягивающими шортами. Загорелый же живот, подергивающийся в такт орущей на весь рынок музыке и короткая маечка с надписью по-английски «Целуй меня!». Тяжелая круглая грудь, повисшая двумя арбузиками в сетке майки. Золотой крестик и капелька пота, стекающая вглубь декольте вдоль цепочки. Рэн вскидывает голову.
«А девочка пьяна
Уже который день…»
— Пиво будешь? — у нее короткие фиолетовые волосы и грубоватый голос. Еще она постоянно что-то жует. Но, вообще, она потрясающая.
— Че смотришь?
— Первый раз вижу такую вблизи, — совершенно искренне ответил Рэн.
— Ммм?! — выразительно промычала девица и шлепнулась рядом на бордюр, плотно прилипнув к куртке Рэна горячей кожей плеча, — Вика.
— Рэн.
— Обалдеть! — девица залпом залила свои эмоции по поводу имени пивной пеной. Вика хотела было предложить на брудершафт, но шкуркой почуяла, что парень, увы, не прост, и, возможно из тех, что без конца сидят в интернете, читают книжки, поступают в институты. В общем, не ботаник, так нефор. Лучше, конечно, сразу свалить — и толку не будет и братва знакомства не одобрит. Но Вика влюбилась. И, возможно, даже навсегда, на весь вечер.
От парня пахло незнакомо: травой, дорожной пылью, металлом. Ох, е-мое! Мужиком. Вика сходу примерилась на глазок к его губам — нормальный мальчик.
— Обалдеть… — с задумчивой улыбкой покачал головой Рэн, — От всего этого мира легко можно обалдеть. Тебя как, хозяин не заругает, что от торговли отвлекаешься?
— Да ну. Я за мамку стою. Она в тубзик убежала, да похавать. У нее нормальная выручка. За пять минут личной жизни не обеднеем.
Все это время Вика жадно обшаривала глазами фигуру, лицо, прикид парня. Тряпки были странные, но явно все натуральное и импорт: кожа куртки и сапог, шерстяная ткань штанов.
…По уши влюблена
в чужие прелести…
А все заклепки, зараза, подозрительно напоминали серебро. И в целом мальчик — просто загадка. Невозмутимый как железобетон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125