..
– Я был дураком, когда согласился сюда прийти! А теперь, когда меня почистили, отобрали ствол и пропустили сюда голенького, да еще пинком наградили, я вообще кажусь себе последним лохом...
«Орда» отозвалась криками одобрения. «Разоружение» многим не понравилось. Боксер почувствовал поддержку, это его еще больше воодушевило.
– Мы все лоханулись, братаны! Вы о чем собрались думать? Какой-то ментовский пидор хочет на нас наехать! Вы хотите поверить ментам? Верьте! Но запомните – долго те не живут, кто им верит!
«Пехотинцы», внимательно слушавшие Боксера, все больше и больше напрягались. Участие в этом сходняке теперь не просто казалось им ошибкой, они были уверены, что, действительно, лоханулись... Овраг напряженно молчал, наливаясь готовностью к активным действиям... К каким? Никто из пехотинцев этого еще не представлял... К любым.
– Кто-то, не спросясь нас, поделил Москву... – продолжал выражать «народное» настроение Боксер. – Наши бригадиры выбрали какого-то лоха своим авторитетом. Опять – не спросясь нас. Я был против этого лохастого Шкипера... Я не верил ему! Я не верю этим парням с автоматами, что нас сейчас разоружали...
Боксер окинул возбужденным взглядом внимавшую ему «орду» и сформулировал вывод, который уже сам по себе сформировался в голове каждого пехотинца:
– Отсюда надо делать ноги! Но нас теперь хер выпустят отсюда. Это ловушка, братаны!... Ствол у кого-нибудь остался?
Овраг ответил молчанием. Если кому-то и удалось незаметно пронести пистолет, тот не спешил объявлять об этом всему оврагу...
– Парни! Если дернем все разом, они не сумеют нас задержать!
Атмосфера была готова прорваться массовым бегством с места сходки... Не хватало всего лишь повода, какого-то резкого движения, которое показало бы путь выхода из оврага сгустившейся до взрывоопасной концентрации психической энергии.
Боксер уже готов был совершить такое движение и задержался только потому, что вынужден был решить, как именно лучше «сделать отсюда ноги» – ломануться вверх по оврагу и пробиваться к железнодорожной ветке, или рвануть вниз и попытаться, перебравшись через Кровянку, уйти в сторону Даниловского кладбища...
Ему не хватило каких-нибудь пятнадцати секунд, чтобы дать старт массовому бегству из оврага. Но Боксер упустил свой момент, чем круто изменил свою дальнейшую судьбу. Сквозь напряженное молчание застывшей на старте «орды» донесся рокот мотора, и на краю овражного склона показались две «канарейки»... Бежать было поздно. Готовность дать деру сменилась желанием узнать, что же будет дальше... Любопытством, смешанным со страхом.
Коробов с Никитиным прибыли на двух машинах, остановившихся на склоне оврага. Коробов вышел сначала сам, затем открыл заднюю дверь откровенно милицейского уазика канареечного цвета и вытащил наружу трех арестованных бригадиров. Руки их за спинами были сцеплены наручниками, рты заклеены скотчем... Лица были темными от синяков и кровоподтеков. Все трое горбились и еле переступали ногами. Коробов распорядился найти опергруппу, начальником которой был капитан Аверин перед тем, как уйти на нелегальную работу, и прошлой ночью отдал ребятам трех бригадиров, сказав, что они замочили их бывшего командира. Предупредив, что все трое нужны ему наутро живыми... Живы те остались. Но не больше... Коробов вывел их на небольшой обрывчик, который было видно всей овражной «аудитории». Один автоматчик в камуфляже, который их сопровождал, ударами приклада по ногам поставил всех троих на колени перед сходкой...
Гудение оврага стало напряженным и угрожающим. Коробов вытащил пистолет и крикнул:
– А ну тихо! Они сегодня умрут, хотите вы этого или нет. Но первым я застрелю того, кто к ним подойдет... Ну! Желающие есть?
Несмотря на гудение, желающих, однако, не было... Коробов удовлетворенно сплюнул себе под ноги и сунул пистолет в кобуру.
– Прежде, чем они будут расстреляны, вы узнаете, в чем их вина...
Коробов оглядел овраг и, удовлетворившись его сдержанной реакцией на картину униженных и грозных для «пехоты» бригадиров, оглянулся на машины, стоящие на краю оврага и крикнул:
– Алексей Степанович!
Из второй машины вышел Никитин и решительной, размашистой походкой подошел к стоящим на коленях бригадирам... Он встал рядом с ними и внимательно оглядел овраг, заполненный замоскворецкими бандитами, вглядываясь в напряженно смотрящие на него из-под коротко стриженных лбов глаза. Боксер так и застрял посередине оврага, на самом видном месте. Он уже и не хотел бы привлекать к себе лишнее внимание, но деваться было некуда.
– Я просил вас собраться здесь... – Никитин подчеркнул первое слово. – Я не собираюсь вам угрожать. Но и не боюсь ничьих угроз. В том числе и ваших... И то, что сейчас вот этих вот...
Он махнул рукой на покорно стоящих на коленях бригадиров.
– ...Я расстреляю на ваших глазах – это не угроза. Это – мои условия. Я мог бы перестрелять, передавить, передушить вас всех. У нас на каждого из вас есть материал. Но вы до сих пор на свободе... Мало того – вы продолжаете свою трудную и опасную работу на улицах, проспектах и площадях Москвы. И вас не трогают... Даже напротив – предлагают: украсть хочешь? Кради! Убить тебе кого-то нужно? Убивай! Но помни всегда – ты в Москве не один. Это не твой личный город, в котором ты сам устанавливаешь порядки. Порядки эти существовали до тебя. Останутся и после тебя... Иногда порядки меняются... Но это не вашего ума дело! Порядки устанавливает кто-то другой. Вам даже и знать не нужно – кто? Ваше дело – выполнять... Вы-пол-ня-ать!.. А не обсуждать приказ. И, тем более, не пытаться установить свой порядок... Это будет стоить вам головы. И не только вам... Любому. Не зависимо от места, которое он занимает у вас... Или у нас... И если ваши авторитеты договорились с нашими – не ваше собачье дело – как они договорились... Это не ваш договор. Вы должны хорошо запомнить единственную вещь – в чем суть договора... Но какой-то козел...
Никитин возвысил голос.
– ...решил, что он самый умный! И всех вас подставил...
До Боксера доходило, обычно, не очень быстро, но надежно. Слово «козел», приложенное к нему лично, приводило его в состояние бешенства. И едва он понял, что ментовский генерал говорит обо всех собравшихся в овраге, значит, и о нем, о Боксере – пусковой механизм его взрывного характера сработал.
– Это кто козел? – перебил он Никитина. – Ты кого козлом назвал, придурок?..
И Боксер бросился вверх по склону, собираясь применить свой единственный и неопровержимый аргумент – прямой справа снизу в челюсть. Он успел сделать шагов пять, и это были последние шаги в его жизни...
Никитин даже головы в его сторону не повернул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Я был дураком, когда согласился сюда прийти! А теперь, когда меня почистили, отобрали ствол и пропустили сюда голенького, да еще пинком наградили, я вообще кажусь себе последним лохом...
«Орда» отозвалась криками одобрения. «Разоружение» многим не понравилось. Боксер почувствовал поддержку, это его еще больше воодушевило.
– Мы все лоханулись, братаны! Вы о чем собрались думать? Какой-то ментовский пидор хочет на нас наехать! Вы хотите поверить ментам? Верьте! Но запомните – долго те не живут, кто им верит!
«Пехотинцы», внимательно слушавшие Боксера, все больше и больше напрягались. Участие в этом сходняке теперь не просто казалось им ошибкой, они были уверены, что, действительно, лоханулись... Овраг напряженно молчал, наливаясь готовностью к активным действиям... К каким? Никто из пехотинцев этого еще не представлял... К любым.
– Кто-то, не спросясь нас, поделил Москву... – продолжал выражать «народное» настроение Боксер. – Наши бригадиры выбрали какого-то лоха своим авторитетом. Опять – не спросясь нас. Я был против этого лохастого Шкипера... Я не верил ему! Я не верю этим парням с автоматами, что нас сейчас разоружали...
Боксер окинул возбужденным взглядом внимавшую ему «орду» и сформулировал вывод, который уже сам по себе сформировался в голове каждого пехотинца:
– Отсюда надо делать ноги! Но нас теперь хер выпустят отсюда. Это ловушка, братаны!... Ствол у кого-нибудь остался?
Овраг ответил молчанием. Если кому-то и удалось незаметно пронести пистолет, тот не спешил объявлять об этом всему оврагу...
– Парни! Если дернем все разом, они не сумеют нас задержать!
Атмосфера была готова прорваться массовым бегством с места сходки... Не хватало всего лишь повода, какого-то резкого движения, которое показало бы путь выхода из оврага сгустившейся до взрывоопасной концентрации психической энергии.
Боксер уже готов был совершить такое движение и задержался только потому, что вынужден был решить, как именно лучше «сделать отсюда ноги» – ломануться вверх по оврагу и пробиваться к железнодорожной ветке, или рвануть вниз и попытаться, перебравшись через Кровянку, уйти в сторону Даниловского кладбища...
Ему не хватило каких-нибудь пятнадцати секунд, чтобы дать старт массовому бегству из оврага. Но Боксер упустил свой момент, чем круто изменил свою дальнейшую судьбу. Сквозь напряженное молчание застывшей на старте «орды» донесся рокот мотора, и на краю овражного склона показались две «канарейки»... Бежать было поздно. Готовность дать деру сменилась желанием узнать, что же будет дальше... Любопытством, смешанным со страхом.
Коробов с Никитиным прибыли на двух машинах, остановившихся на склоне оврага. Коробов вышел сначала сам, затем открыл заднюю дверь откровенно милицейского уазика канареечного цвета и вытащил наружу трех арестованных бригадиров. Руки их за спинами были сцеплены наручниками, рты заклеены скотчем... Лица были темными от синяков и кровоподтеков. Все трое горбились и еле переступали ногами. Коробов распорядился найти опергруппу, начальником которой был капитан Аверин перед тем, как уйти на нелегальную работу, и прошлой ночью отдал ребятам трех бригадиров, сказав, что они замочили их бывшего командира. Предупредив, что все трое нужны ему наутро живыми... Живы те остались. Но не больше... Коробов вывел их на небольшой обрывчик, который было видно всей овражной «аудитории». Один автоматчик в камуфляже, который их сопровождал, ударами приклада по ногам поставил всех троих на колени перед сходкой...
Гудение оврага стало напряженным и угрожающим. Коробов вытащил пистолет и крикнул:
– А ну тихо! Они сегодня умрут, хотите вы этого или нет. Но первым я застрелю того, кто к ним подойдет... Ну! Желающие есть?
Несмотря на гудение, желающих, однако, не было... Коробов удовлетворенно сплюнул себе под ноги и сунул пистолет в кобуру.
– Прежде, чем они будут расстреляны, вы узнаете, в чем их вина...
Коробов оглядел овраг и, удовлетворившись его сдержанной реакцией на картину униженных и грозных для «пехоты» бригадиров, оглянулся на машины, стоящие на краю оврага и крикнул:
– Алексей Степанович!
Из второй машины вышел Никитин и решительной, размашистой походкой подошел к стоящим на коленях бригадирам... Он встал рядом с ними и внимательно оглядел овраг, заполненный замоскворецкими бандитами, вглядываясь в напряженно смотрящие на него из-под коротко стриженных лбов глаза. Боксер так и застрял посередине оврага, на самом видном месте. Он уже и не хотел бы привлекать к себе лишнее внимание, но деваться было некуда.
– Я просил вас собраться здесь... – Никитин подчеркнул первое слово. – Я не собираюсь вам угрожать. Но и не боюсь ничьих угроз. В том числе и ваших... И то, что сейчас вот этих вот...
Он махнул рукой на покорно стоящих на коленях бригадиров.
– ...Я расстреляю на ваших глазах – это не угроза. Это – мои условия. Я мог бы перестрелять, передавить, передушить вас всех. У нас на каждого из вас есть материал. Но вы до сих пор на свободе... Мало того – вы продолжаете свою трудную и опасную работу на улицах, проспектах и площадях Москвы. И вас не трогают... Даже напротив – предлагают: украсть хочешь? Кради! Убить тебе кого-то нужно? Убивай! Но помни всегда – ты в Москве не один. Это не твой личный город, в котором ты сам устанавливаешь порядки. Порядки эти существовали до тебя. Останутся и после тебя... Иногда порядки меняются... Но это не вашего ума дело! Порядки устанавливает кто-то другой. Вам даже и знать не нужно – кто? Ваше дело – выполнять... Вы-пол-ня-ать!.. А не обсуждать приказ. И, тем более, не пытаться установить свой порядок... Это будет стоить вам головы. И не только вам... Любому. Не зависимо от места, которое он занимает у вас... Или у нас... И если ваши авторитеты договорились с нашими – не ваше собачье дело – как они договорились... Это не ваш договор. Вы должны хорошо запомнить единственную вещь – в чем суть договора... Но какой-то козел...
Никитин возвысил голос.
– ...решил, что он самый умный! И всех вас подставил...
До Боксера доходило, обычно, не очень быстро, но надежно. Слово «козел», приложенное к нему лично, приводило его в состояние бешенства. И едва он понял, что ментовский генерал говорит обо всех собравшихся в овраге, значит, и о нем, о Боксере – пусковой механизм его взрывного характера сработал.
– Это кто козел? – перебил он Никитина. – Ты кого козлом назвал, придурок?..
И Боксер бросился вверх по склону, собираясь применить свой единственный и неопровержимый аргумент – прямой справа снизу в челюсть. Он успел сделать шагов пять, и это были последние шаги в его жизни...
Никитин даже головы в его сторону не повернул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49