— Похоже, что доброе, — быстро произнес Танненбаум и, нагнувшись ко мне, добавил:
— Похоже, мы обнаружили вора.
— Да ну?
— Ну да! Светлана (кивок на журналистку) видела, как Татьяна прячет ее платье в свой шкаф…
"Господи, — подумал я, — опять шкаф?
Какой еще шкаф? Разве мало одного «сюрприза» в шкафу?"
— Какой еще шкаф? — спросил я, и Танненбаум, поняв, о чем я подумал, усмехнулся.
Света затараторила и рассказала, что она с Валей живет в номере семь… счастливый номер, правда?., а напротив, в номере восемь, живет Татьяна. Она одна живет. Сегодня утром, буквально пять минут назад, Света заглянула к Тане, чтобы попросить утюг.
И вдруг увидела, что Таня поспешно прячет в шкаф ее, Светино, платье… понимаете?
— Понимаю, — сказал я. — А вы, Светлана, не ошиблись?
— Ну что вы! Тут ошибиться невозможно. Платье — эксклюзив, сшито в единственном экземпляре, в мастерской Козлевича.
— Это наш местный, екатеринбургский Юдашкин, — сказал Танненбаум. — Талант, талант! Гений. Его работами Запад восхищен. Какие письма он получает от ведущих кутюрье мира! Какие приглашения! Но — патриот! Патри-о-от. Никуда не едет, работает для своих!… Пойдемте?
— Куда? — спросил я.
— Как же… к подозреваемой Татьяне.
Найдем платье — решится вопрос. Отпадут ненужные сомнения.
— А если не найдем?
— Найдем! ~ горячо сказала Света. — Обязательно найдем. Ей деть-то платье некуда: дверь Валя караулит. Если только в окно выбросить, но ведь все равно платье далеко не улетит… верно?
Я пожал плечами, подумал: «Опять шкаф», — и мы пошли наверх.
Напротив двери восьмого номера стояла Валя — караулила. Вид у нее был решительный, чувствовалось, что она готова задержать воровку драгоценного, уникального платья любой ценой. Я был настроен скептически. «Скорее всего, — думал я, — показалось платьишко-то Свете в условиях всеобщей подозрительности…»
Танненбаум постучал в дверь с латунной цифрой восемь, и дверь сразу распахнулась.
Я стоял последним, участвовать в этом фарсе мне не хотелось… Дверь распахнулась, и в проеме показалась Татьяна — миловидная блондинка лет тридцати. На лице у нее была улыбка, которая, впрочем, сразу же и пропала. Еще бы! Лица Танненбаума и двух журналисток из седьмого номера не предвещали ничего хорошего.
— Татьяна, — строго, как комиссар продотряда кулаку, сказал Женя. — Нужно объясниться.
— Объясниться?
— Да. Скажите, Татьяна… э-э… Марковна, есть ли в вашем номере не принадлежащие вам предметы? — строго спросил Танненбаум.
— Не принадлежащие мне? Полно! Перечислить?
— Да уж, будьте так любезны.
Татьяна Марковна ухмыльнулась. Толковая, видно, тетка и сразу просекла, что к чему. И теперь издевалась.
— Буду так любезна, Евгений Кириллович. В этой комнате мне не принадлежит диван, кровать, телевизор, стол и стулья, ваза… с цветами вместе, шторы, люстра, торшер, шкаф…
— Стоп! — сказал Танненбаум зло. — Давайте-ка на шкафу и остановимся.
— Ага, — ответила Татьяна, глядя с прищуром, — на шкафу? Мы с вами? Или все вместе?
— Вопрос серьезный, Татьяна Марковна. Дело, собственно, в том, что есть основания… есть, видите ли, серьезные основания…
— Ну что же вы, господин Танненбаум? Наберитесь решимости. Вы же мужчина… Про что вы хотите спросить? Про бинокль? Про парик?
Танненбаум кашлянул в кулак. Я подумал, что он испытывает неловкость, вспоминая, как мы воровались к нему накануне вечером.
— Про платье, милочка, — сказала, выдвигаясь вперед, Светлана. — Про мое платье, которое ты прячешь в этом самом шкафу.
Пришла очередь удивляться Татьяне Марковне.
— Про платье? — спросила она удивленно.
— Про платье. Когда я зашла за утюжком, ты как раз поспешно прятала его в шкаф.
— Я действительно вешала платье в шкаф. Поспешно? Не думаю, чтобы я куда-то спешила… Зачем мне спешить, если я убираю в шкаф свое платье?
— Твое платье? Твое?!
— Мое, милочка, мое… не твое же.
— Может, посмотрим в конце концов на это самое платье? — вмешался я. — И все станет ясно.
— Действительно, — сказал Танненбаум.
Татьяна Марковна кивнула, распахнула створку и извлекла платье на плечиках.
Я в моде ни фига не разбираюсь, для меня что Парфенова, что Юдашкин… но платье производило впечатление. Я даже подумал, что Анька была бы в нем изумительно хороша. Впрочем, она в любом платье хороша. Да и без платья, наверное, тоже.
— Оно! — закричала Светлана. — Оно!
Мой эксклюзив от Козлевича.
И так искренне она это прокричала, что я понял: это так и есть! Платье нашлось. Значит, нашелся и парик, и бинокль… Странно, никогда бы не подумал, что эта улыбчивая и обаятельная Татьяна Марковна способна на воровство. Тем более — у своих коллег. Впрочем — какая разница: у своих или нет? Кража все равно останется кражей.
— И ты можешь доказать, что это твой эксклюзив? — спокойно спросила воровка. Ее спокойствие ошеломляло.
— Еще бы! — победно ответила Светлана. — Минутку.
Она вышла из номера. Мы — оставшиеся — испытывали неловкость… Через минуту вернулась Светлана, в руке она несла лист бумаги. На вид очень солидный, свернутый в трубку.
— Вот! Извольте! Прочитайте, пожалуйста, вслух, Евгений Кириллыч.
Танненбаум взял лист в руки, развернул, прочитал вслух:
— Ателье авторской модели Эмилия Козлевича… настоящим подтверждаю, что платье «Каролина-изумруд» выполнено мною… по собственным эскизам… в единственном экземпляре… для Светланы Петрученко… дата. Подпись. Печать.
— Вот тварь! — сказала Татьяна.
— Сама ты тварь! — быстро отозвалась Светлана.
— Не кипятись, девочка. Я не про тебя, а про Козлевича.
— Не смейте. Не смейте так про Эмилия Вольфовича. Он — художник, — звенящим голосом сказала Светлана. — Он — гений!
— Тварь он, деточка, а не художник.
У меня ведь тоже есть такая же бумажка:
«в единственном экземпляре».
— И вы можете ее нам показать? — спросил Танненбаум.
— Сейчас не могу. Я ее дома оставила.
— Конечно, — сказала саркастически Светлана, — дома. На рояле, где бумажник Бендера.
— Дома, — спокойно подтвердила Татьяна. — Но даже без всяких бумажек с подписью и печатью легко убедиться, что это мое платье.
«Нет, — подумал я, — голова у тетки все-таки пришита как надо, соображает».
— Как это понимать? — спросил Танненбаум.
— Буквально, Женечка, — вздохнула Татьяна. — Пусть Светик примерит мое платьишко-то. Можно прямо поверх свитера.
Все посмотрели на Светлану — на Татьяну — на платье. И все стало ясно. Нелепость ситуации стала очевидной. Танненбаум кашлянул. Валентина сказала: «Ой! Как же так?!» А Светлана опрометью выскочила из номера. Сквозь открытую дверь я увидел, как она извлекла из своего шкафа… «Каролину-изумруд», выполненную «в единственном экземпляре». Танненбаум густо покраснел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11