Андрей сидел по вечерам, перекраивал свои схемы, урезал их и так и сяк… ничего путного не получалось. Закрадывалась мысль: ничего не выйдет. Энтузиазм — это, конечно, здорово. Но на энтузиазме, на голой моральной поддержке никуда не уедешь.
Однажды вечером, когда Андрей, измотанный очередным безрезультатным походом по редакциям, издательствам, фондам, ассоциациям, союзам, лигам, центрам и пр. и др., сидел в кухне и тупо смотрел в свои выкладки… а за окном шел дождь, за окном было серо… и на душе было серо, и хотелось просто напиться… Так вот, однажды вечером раздался звонок. А разговаривать ни с кем как раз не хотелось.
Обнорский пробормотал:
— А пошли вы все!
Пробормотал, а потом вдруг сообразил, что звонок междугородный, что это может быть Зверев или Ларс, и трубку снял.
— Ну, здравствуй, Андрюша, — сказал хрипловатый Катин голос.
— Здравствуй, — ответил он.
— Не ожидал?
— Как тебе сказать? Вообще-то я знал, что когда-нибудь ты позвонишь.
— Вот как? — произнесла она медленно, и Андрей понял, что Катя пьяна. Причем пьяна тяжело. — Вот как? Пять минут назад я и сама этого не знала.
— Ты где?
— А-а… на вечеринке. Тут подают такое страшное говно, что по-человечески напиться просто невозможно… жлобы!
— Ты пьяна.
— Это потому, Андрюша, что я толковая баба и принесла фляжку с собой. Толково, Андрюшка?
— Толково. Как ты живешь?
— На «х». Только не пойму: хорошо или х…во? Обнорский промолчал, а Катя засмеялась хрипло и сказала:
— Пошел вон, урод! Это я не тебе, сочинитель. Это тут один урод все хочет меня трахнуть, все лезет. Думает, я пьяная. А ты? Ты хочешь меня трахнуть, Андрюша?
— Нет, — ответил Андрей сквозь зубы. Почему-то было очень противно.
— Конечно! Ты же трахаешь эту сучку.
— Какую «эту сучку»?
— Ленку-сучку… Что, Андрюша, она лучше меня? Расскажи, как ты ее имеешь? — пьяно говорила Катя. Фоном в трубке звучали голоса. Кажется, на испанском.
— Зачем ты подставила нас под пули, Катя? — спросил Обнорский.
Перед глазами стояло пробитое пулей, покрытое сеткой трещин лобовое стекло «фольксвагена».
Кричала Лена.
А он, журналист Обнорский, «рулил» на пару с мертвым Валентином Кравцовым.
— А зачем ты трахался с этой сукой? В моем доме! На моей постели! А? Да еще и не старался скрыть это свое блядство.
— Прекрати.
— Э-э, нет, братец. И сейчас ее дерешь, Андрюша?
— Я задал тебе вопрос, Катя. Я жду ответа.
— Ты сволочь, я ненавижу тебя! Я ради тебя… А ты ноги об меня вытер, ты тварь!
— Тварь? Это ты мне?! После того, как в размен поставила?
— Тварь!
Обнорский стиснул зубы, стиснул трубку. Сильно, как будто баранку «фольксвагена» с мертвым водителем на Выборгской трассе… тогда он справился, вытащил микроавтобус из-под КРАЗа.
— Вот что, Катя… Пошла бы ты в жопу, Катя, — сказал Андрей, подождал несколько секунд и положил трубку.
Господи! Да что за день сегодня такой?.. Обнорский встал, подошел к холодильнику и достал початую бутылку водки. Налил половину фужера.
А чертов телефон зазвонил снова. Со вздохом Андрей поставил фужер на стол, взял трубку.
— Слышишь ты, Обнорский! Меня еще никто и никогда так не оскорблял. Меня никто еще не посылал в жопу!
— С почином, — ответил он устало и снова положил трубку, повторил механически: — С почином.
Он взял фужер, посмотрел за окно. Там все так же шел дождь из оловянного неба. Он выдохнул, поднес фужер ко рту и… телефон вскрикнул пронзительно. Обнорский опустил руку, поставил фужер на подоконник, снял трубку. Андрей закусил губу и выдернул телефонный штепсель из розетки. «Вот так», — подумал он. — «Вот так! Извини, но я тоже всего лишь человек… усталый человек. Замордованный. На грани».
В третий раз Андрей взялся за фужер.
«Ну, дадут мне сегодня по-человечески выпить водки? Дадут мне сегодня, в конце-то концов, просто выпить водки?!.» Он поднес фужер ко рту… И тогда раздался звонок в дверь.
Стало весело. Правда весело. По-настоящему. Андрей бодро выпил водку, крякнул и пошел открывать. Он не стал смотреть в глазок. Он просто распахнул дверь.
На лестничной площадке стояла Лена Ратникова.
* * *
Лена стояла и смотрела своими огромными голубыми глазами. Казалось — мираж. Мираж на краю Аденского аэропорта.
Если бы Обнорский выпил много водки, да еще пораньше, он бы, пожалуй, не удивился. Но он выпил мало, совсем недавно, и спиртное еще не. начало действовать. Реальность он воспринимал как реальность. Он видел именно Ратникову — не мираж, не галлюцинацию, не плод пьяного воображения… На лестничной площадке стояла и улыбалась Лена Ратникова — женщина, которую он совсем не хотел видеть. Тем более — сегодня.
— Здравствуй, Андрюша, — сказала Лена. Всего несколько минут назад те же слова произнесла другая женщина. С той же самой интонацией… или с другой. Но это не имело никакого значения. Обнорский подумал, что сейчас Лена скажет: не ожидал?
— Ты удивлен? — спросила Лена.
— Нет, — ответил он, — я не удивлен. Я ничуть не удивлен.
— Может быть, пригласишь в квартиру?
— Входи. — Он посторонился, пропуская Ратникову внутрь.
Лена вошла, шурша длинным серебристым плащом, обдав тонким ароматом духов. Запах был знакомый. Когда-то он кружил Обнорскому голову, почти что сводил с ума.
Плащ шуршал, Лена что-то говорила, но Обнорский не слушал… «Что вам всем от меня надо? Что вы творите? Зачем?»
— …семикомнатная. С видом на Мойку. Представляешь?
— Что? — спросил он.
— Ты меня не слушаешь, Андрей. Я говорю: огромная квартира. Семикомнатная, с видом на Мойку.
— Зачем ты здесь, Лена? — спросил он.
Она посмотрела изумленно, потом улыбнулась:
— А-а, ты же выпил… Я, кстати, тоже хочу. Холодно у вас, в Питере… Я приехала в право наследства вступать, Андрюша. Дедушка мой умер. Академик. Завещал мне квартиру. Семиком…
— Поздравляю, — механически произнес Обнорский.
— Ты… ты ждешь кого-то? Я некстати?
«…Ты появилась некстати еще тоща, в самолете на Аден. Но я этого не знал. Я был еще мальчишка. Щенок. Салага. Я не знал, какую роль ты сыграешь в моей жизни…»
— Проходи. Ты, кажется, выпить хотела?
— Ага… я, кстати, привезла бутылку виски. — Лена щелкнула замком сумочки, достала плоскую склянку «баллантайн».
— С клофелином? — спросил Обнорский.
— Что?
— Нет, ничего… глупая шутка. А вот насчет закусить у меня, знаешь ли, не особо.
— Не беда, — сказала Лена шепотом… горячим шепотом, и Андрей ощутил ее губы на шее. Он замер с бокалами в руках.
— Не беда, — шептала Лена, прижимаясь к нему сзади…
Беда. Беда! Беда! Мираж над дальней, полузанесенной песком полосой Аденского аэропорта… Выстрел в затылок — не беда… «И сейчас ее дерешь, Андрюша?»
Обнорский поставил бокалы на холодильник, ловко, вспомнив дзюдоистское прошлое, «перекатил» Лену вперед, положил грудью на стол… Затрещала «молния» на юбке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Однажды вечером, когда Андрей, измотанный очередным безрезультатным походом по редакциям, издательствам, фондам, ассоциациям, союзам, лигам, центрам и пр. и др., сидел в кухне и тупо смотрел в свои выкладки… а за окном шел дождь, за окном было серо… и на душе было серо, и хотелось просто напиться… Так вот, однажды вечером раздался звонок. А разговаривать ни с кем как раз не хотелось.
Обнорский пробормотал:
— А пошли вы все!
Пробормотал, а потом вдруг сообразил, что звонок междугородный, что это может быть Зверев или Ларс, и трубку снял.
— Ну, здравствуй, Андрюша, — сказал хрипловатый Катин голос.
— Здравствуй, — ответил он.
— Не ожидал?
— Как тебе сказать? Вообще-то я знал, что когда-нибудь ты позвонишь.
— Вот как? — произнесла она медленно, и Андрей понял, что Катя пьяна. Причем пьяна тяжело. — Вот как? Пять минут назад я и сама этого не знала.
— Ты где?
— А-а… на вечеринке. Тут подают такое страшное говно, что по-человечески напиться просто невозможно… жлобы!
— Ты пьяна.
— Это потому, Андрюша, что я толковая баба и принесла фляжку с собой. Толково, Андрюшка?
— Толково. Как ты живешь?
— На «х». Только не пойму: хорошо или х…во? Обнорский промолчал, а Катя засмеялась хрипло и сказала:
— Пошел вон, урод! Это я не тебе, сочинитель. Это тут один урод все хочет меня трахнуть, все лезет. Думает, я пьяная. А ты? Ты хочешь меня трахнуть, Андрюша?
— Нет, — ответил Андрей сквозь зубы. Почему-то было очень противно.
— Конечно! Ты же трахаешь эту сучку.
— Какую «эту сучку»?
— Ленку-сучку… Что, Андрюша, она лучше меня? Расскажи, как ты ее имеешь? — пьяно говорила Катя. Фоном в трубке звучали голоса. Кажется, на испанском.
— Зачем ты подставила нас под пули, Катя? — спросил Обнорский.
Перед глазами стояло пробитое пулей, покрытое сеткой трещин лобовое стекло «фольксвагена».
Кричала Лена.
А он, журналист Обнорский, «рулил» на пару с мертвым Валентином Кравцовым.
— А зачем ты трахался с этой сукой? В моем доме! На моей постели! А? Да еще и не старался скрыть это свое блядство.
— Прекрати.
— Э-э, нет, братец. И сейчас ее дерешь, Андрюша?
— Я задал тебе вопрос, Катя. Я жду ответа.
— Ты сволочь, я ненавижу тебя! Я ради тебя… А ты ноги об меня вытер, ты тварь!
— Тварь? Это ты мне?! После того, как в размен поставила?
— Тварь!
Обнорский стиснул зубы, стиснул трубку. Сильно, как будто баранку «фольксвагена» с мертвым водителем на Выборгской трассе… тогда он справился, вытащил микроавтобус из-под КРАЗа.
— Вот что, Катя… Пошла бы ты в жопу, Катя, — сказал Андрей, подождал несколько секунд и положил трубку.
Господи! Да что за день сегодня такой?.. Обнорский встал, подошел к холодильнику и достал початую бутылку водки. Налил половину фужера.
А чертов телефон зазвонил снова. Со вздохом Андрей поставил фужер на стол, взял трубку.
— Слышишь ты, Обнорский! Меня еще никто и никогда так не оскорблял. Меня никто еще не посылал в жопу!
— С почином, — ответил он устало и снова положил трубку, повторил механически: — С почином.
Он взял фужер, посмотрел за окно. Там все так же шел дождь из оловянного неба. Он выдохнул, поднес фужер ко рту и… телефон вскрикнул пронзительно. Обнорский опустил руку, поставил фужер на подоконник, снял трубку. Андрей закусил губу и выдернул телефонный штепсель из розетки. «Вот так», — подумал он. — «Вот так! Извини, но я тоже всего лишь человек… усталый человек. Замордованный. На грани».
В третий раз Андрей взялся за фужер.
«Ну, дадут мне сегодня по-человечески выпить водки? Дадут мне сегодня, в конце-то концов, просто выпить водки?!.» Он поднес фужер ко рту… И тогда раздался звонок в дверь.
Стало весело. Правда весело. По-настоящему. Андрей бодро выпил водку, крякнул и пошел открывать. Он не стал смотреть в глазок. Он просто распахнул дверь.
На лестничной площадке стояла Лена Ратникова.
* * *
Лена стояла и смотрела своими огромными голубыми глазами. Казалось — мираж. Мираж на краю Аденского аэропорта.
Если бы Обнорский выпил много водки, да еще пораньше, он бы, пожалуй, не удивился. Но он выпил мало, совсем недавно, и спиртное еще не. начало действовать. Реальность он воспринимал как реальность. Он видел именно Ратникову — не мираж, не галлюцинацию, не плод пьяного воображения… На лестничной площадке стояла и улыбалась Лена Ратникова — женщина, которую он совсем не хотел видеть. Тем более — сегодня.
— Здравствуй, Андрюша, — сказала Лена. Всего несколько минут назад те же слова произнесла другая женщина. С той же самой интонацией… или с другой. Но это не имело никакого значения. Обнорский подумал, что сейчас Лена скажет: не ожидал?
— Ты удивлен? — спросила Лена.
— Нет, — ответил он, — я не удивлен. Я ничуть не удивлен.
— Может быть, пригласишь в квартиру?
— Входи. — Он посторонился, пропуская Ратникову внутрь.
Лена вошла, шурша длинным серебристым плащом, обдав тонким ароматом духов. Запах был знакомый. Когда-то он кружил Обнорскому голову, почти что сводил с ума.
Плащ шуршал, Лена что-то говорила, но Обнорский не слушал… «Что вам всем от меня надо? Что вы творите? Зачем?»
— …семикомнатная. С видом на Мойку. Представляешь?
— Что? — спросил он.
— Ты меня не слушаешь, Андрей. Я говорю: огромная квартира. Семикомнатная, с видом на Мойку.
— Зачем ты здесь, Лена? — спросил он.
Она посмотрела изумленно, потом улыбнулась:
— А-а, ты же выпил… Я, кстати, тоже хочу. Холодно у вас, в Питере… Я приехала в право наследства вступать, Андрюша. Дедушка мой умер. Академик. Завещал мне квартиру. Семиком…
— Поздравляю, — механически произнес Обнорский.
— Ты… ты ждешь кого-то? Я некстати?
«…Ты появилась некстати еще тоща, в самолете на Аден. Но я этого не знал. Я был еще мальчишка. Щенок. Салага. Я не знал, какую роль ты сыграешь в моей жизни…»
— Проходи. Ты, кажется, выпить хотела?
— Ага… я, кстати, привезла бутылку виски. — Лена щелкнула замком сумочки, достала плоскую склянку «баллантайн».
— С клофелином? — спросил Обнорский.
— Что?
— Нет, ничего… глупая шутка. А вот насчет закусить у меня, знаешь ли, не особо.
— Не беда, — сказала Лена шепотом… горячим шепотом, и Андрей ощутил ее губы на шее. Он замер с бокалами в руках.
— Не беда, — шептала Лена, прижимаясь к нему сзади…
Беда. Беда! Беда! Мираж над дальней, полузанесенной песком полосой Аденского аэропорта… Выстрел в затылок — не беда… «И сейчас ее дерешь, Андрюша?»
Обнорский поставил бокалы на холодильник, ловко, вспомнив дзюдоистское прошлое, «перекатил» Лену вперед, положил грудью на стол… Затрещала «молния» на юбке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91