"Сынок, приехал бы ты поскорей. Мы совсем плохие стали, еле ходим... А дочь совсем невеста стала, еле держим..."
С тех пор писала одна Фрикаделина и в каждом послании сообщала, что могила и дом в порядке, и в каждом послании спрашивала, за кого выходить замуж.
Вручив диплом филолога-классика, Сусанина распределили в Сворск в среднюю школу учителем литературы и русского языка. Адам был очень недоволен назначеньем, но все его попытки закрепиться в аспирантуре и еще три года валять дурака оказались с отрицательным результатом. И через месяц щеголеватый молодой человек в брюках "труба" покорил пассажиров Сворского вокзала блеском своей неуемной фантазии. Молодой человек прибыл не в одних брюках. С ним был чемодан, доверху набитый деньгами за проданное родовое гнездо, и дикая девушка немецко-тюркского происхождения, Фрика Аделиновна Эйман, которую Адам нежно обнимал за талию. Гораздо нежнее и бережнее, чем чемодан под мышкой.
Сусанин терпел среднюю школу семь лет. Первое время он еще делал попытки удержать себя на волне студенческого уровня, поэтому по ночам зубрил учебники древних языков и из Ленинграда выписывал научные журналы и монографии, расходуя на книги половину зарплаты. Он надеялся, что жизнь, как подброшенная на ладони монета, повернется к нему аверсом и подарит случай, и этот момент, по его мнению, надо встретить во всеоружии знаний и всего того, что необходимо человеку, который собирается занять научную должность в исследовательском институте. Он посылал статьи в межвузовские сборники и пытался через областные инстанции оформить себе заочную аспирантуру в Ленинградском университете. Одно время он даже носил на уроки чемодан, который привез с собой; он был готов в любой момент сбежать из Сворска.
Статьи иногда печатали, с аспирантурой дело не склеилось. Предложили заочную в областном пединституте, но предупредили, чтобы на место в преподавательском составе Адам не рассчитывал -- там не хватало штатных единиц даже для блатных. Сусанин согласился было и на это безрыбье, но ему не смогли подобрать научного руководителя. По его специальности их вообще в области не существовало...
С годами рассеивались связи в научном мире и шансы вернуться в Ленинград, никто уже не посылал Адаму приглашения на конференции, а из вузовских редакций спрашивали, какое научное учреждение представляет А.П. Сусанин. И Адам понял, что в крышку его сворского гроба вбивают последний гвоздь, что как ученый он погиб и будет аккуратно похоронен в каком-то очень скучном месте, вроде садика больницы для умалишенных.
Время этой страшной депрессии, когда Адам целыми днями сидел на дереве возле железной дороги, считал ползавшие тудa-сюда вагоны и мылил веревку, тяжело было пережить ещe и потому, что Сусанина оставили как бы без работы.
В отдел культуры Сворского района пришла из центра директива об учреждении службы по озеленению медных и бронзовых памятников. Заместителем начальника этой службы поставили Адама. Но во всем Сворске не было ни одного металлического памятника, если не считать латунного квадра перед домом, в котором провозгласили новую власть. Поэтому через год службу со штатом в тридцать человек, со служебными машинами, рассадником зелени и банковским счетом пришлось ликвидировать, а гербовую печать и официальные бланки припрятать на тот вполне реальный случай, когда поступит директива ставить на всех улицах памятники из меди и бронзы. Теперь Сусанин оказался не как бы, а просто на улице.
-- Иди обратно в школу, -- советовали ему.
-- Я лучше застрелюсь, -- отвечал Адам и, приставляя указательный палец к виску, добавлял знакомое с детства "Бджж!" -- после чего садился на стул и проклинал белый свет...
Вдруг его сделали директором. Это произошло неожиданнее, чем в сказке, где, кажется, все возможно, но где дальнейший ход событий угадывается по логике повествования и финал очевиден: хорошим людям -- быть царями, плохим -- гнить в болоте. В Сворске, когда туда прибывает новый первый секретарь, никакой ход событий не предскажешь, нет даже уверенности, что вообще будет какой-то ход, хоть на месте. Зато финиш все знают: "Никто не вечен под луной".
Новоявленный первый секретарь тоже окончил один из университетов страны, и гордость университетским образованием распирала его грудь. Только взращенные там орлы годны для власти, считал он. Выяснив, что в доверенном ему районе лишь два человека имеют схожий диплом, одного из них он рекомендовал директором бани, а другого -- типографии, но сначала подержал обоих при себе на должности референта -- так ему понравилось в кругу "орлов".
"Нам нужны на руководящих постах не просто грамотные", но высокообразованные кадры, -- докладывал он на партбюро, -- и я не хочу терпеть заведующим районо человека, который не знает, сколько лет длилась Семилетняя война".
Казалось, Сворск с таким руководством в кратчайшие сроки совершит еще одну научно-техническую революцию и утрет сопли японской промышленности, на худой конец, расцветет садом Академа, в котором философов вырастет больше, чем таксистов и отставных военных вместе взятых. Но ничего, даже отдаленно подобного, не произошло: НТР благополучно завершилась тем, что на химзаводе вместо удобрений стали делать расчески для собак, как и при предпредыдущем секретаре, а культурная революция и вовсе локализовалась в бане, весь персонал которой, включая гардеробщика, имел или получил в процессе работы высшее образование; и заведующий районо продолжал посапывать в кресле, оставаясь в полном неведении о длительности Семилетней войны
Сворск мирно спал, убаюканный призывами и уверенный в завтрашнем дне. От перемены секретаря он просто перевернулся на другой бок, и лишь Адам, оказавшись вблизи власти, вдруг стал мечтать о том, чтобы встряхнуть его хорошенько. Сворску на это было наплевать: пусть мечтает. Но Адаму все представлялось в фантастическом виде.
Люди тянутся ко мне, как ржавые железки на свалке к электромагниту, -думал он. -- А что их может тянуть, кроме моих фантазий? Значит, не совсем еще убита мечта, значит, есть смысл действовать. Я поставлю своричей на уши и одежной щеткой отряхну с их ног обывательщину. Чудотворной силой моей неистощимой фантазии я превращу их в списанные машины и, обвязав веревкой, скопом откачу в домну прошлого, в древний мир лириков, героев и олимпийских богов. Я отключу ток -- и они рухнут, и из домны через минуту потечет дамасская сталь античного великолепия. Она разольется в приготовленные мной формы Ахилла и Патрокла, Андромахи и Клеопатры, Перикла и Диогена, Сафо и Аспасии, Аристофана и Эсхила... Да, вперед идти некуда, впереди -- пропасть, и я буду тысячу раз прав, если отдам Сворск в переплавку, если сделаю этот город четвертым Римом, если спасу его от самоубийства, как спас когда-то Вечный город мой предок Кальпурний Вульгат Сусан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
С тех пор писала одна Фрикаделина и в каждом послании сообщала, что могила и дом в порядке, и в каждом послании спрашивала, за кого выходить замуж.
Вручив диплом филолога-классика, Сусанина распределили в Сворск в среднюю школу учителем литературы и русского языка. Адам был очень недоволен назначеньем, но все его попытки закрепиться в аспирантуре и еще три года валять дурака оказались с отрицательным результатом. И через месяц щеголеватый молодой человек в брюках "труба" покорил пассажиров Сворского вокзала блеском своей неуемной фантазии. Молодой человек прибыл не в одних брюках. С ним был чемодан, доверху набитый деньгами за проданное родовое гнездо, и дикая девушка немецко-тюркского происхождения, Фрика Аделиновна Эйман, которую Адам нежно обнимал за талию. Гораздо нежнее и бережнее, чем чемодан под мышкой.
Сусанин терпел среднюю школу семь лет. Первое время он еще делал попытки удержать себя на волне студенческого уровня, поэтому по ночам зубрил учебники древних языков и из Ленинграда выписывал научные журналы и монографии, расходуя на книги половину зарплаты. Он надеялся, что жизнь, как подброшенная на ладони монета, повернется к нему аверсом и подарит случай, и этот момент, по его мнению, надо встретить во всеоружии знаний и всего того, что необходимо человеку, который собирается занять научную должность в исследовательском институте. Он посылал статьи в межвузовские сборники и пытался через областные инстанции оформить себе заочную аспирантуру в Ленинградском университете. Одно время он даже носил на уроки чемодан, который привез с собой; он был готов в любой момент сбежать из Сворска.
Статьи иногда печатали, с аспирантурой дело не склеилось. Предложили заочную в областном пединституте, но предупредили, чтобы на место в преподавательском составе Адам не рассчитывал -- там не хватало штатных единиц даже для блатных. Сусанин согласился было и на это безрыбье, но ему не смогли подобрать научного руководителя. По его специальности их вообще в области не существовало...
С годами рассеивались связи в научном мире и шансы вернуться в Ленинград, никто уже не посылал Адаму приглашения на конференции, а из вузовских редакций спрашивали, какое научное учреждение представляет А.П. Сусанин. И Адам понял, что в крышку его сворского гроба вбивают последний гвоздь, что как ученый он погиб и будет аккуратно похоронен в каком-то очень скучном месте, вроде садика больницы для умалишенных.
Время этой страшной депрессии, когда Адам целыми днями сидел на дереве возле железной дороги, считал ползавшие тудa-сюда вагоны и мылил веревку, тяжело было пережить ещe и потому, что Сусанина оставили как бы без работы.
В отдел культуры Сворского района пришла из центра директива об учреждении службы по озеленению медных и бронзовых памятников. Заместителем начальника этой службы поставили Адама. Но во всем Сворске не было ни одного металлического памятника, если не считать латунного квадра перед домом, в котором провозгласили новую власть. Поэтому через год службу со штатом в тридцать человек, со служебными машинами, рассадником зелени и банковским счетом пришлось ликвидировать, а гербовую печать и официальные бланки припрятать на тот вполне реальный случай, когда поступит директива ставить на всех улицах памятники из меди и бронзы. Теперь Сусанин оказался не как бы, а просто на улице.
-- Иди обратно в школу, -- советовали ему.
-- Я лучше застрелюсь, -- отвечал Адам и, приставляя указательный палец к виску, добавлял знакомое с детства "Бджж!" -- после чего садился на стул и проклинал белый свет...
Вдруг его сделали директором. Это произошло неожиданнее, чем в сказке, где, кажется, все возможно, но где дальнейший ход событий угадывается по логике повествования и финал очевиден: хорошим людям -- быть царями, плохим -- гнить в болоте. В Сворске, когда туда прибывает новый первый секретарь, никакой ход событий не предскажешь, нет даже уверенности, что вообще будет какой-то ход, хоть на месте. Зато финиш все знают: "Никто не вечен под луной".
Новоявленный первый секретарь тоже окончил один из университетов страны, и гордость университетским образованием распирала его грудь. Только взращенные там орлы годны для власти, считал он. Выяснив, что в доверенном ему районе лишь два человека имеют схожий диплом, одного из них он рекомендовал директором бани, а другого -- типографии, но сначала подержал обоих при себе на должности референта -- так ему понравилось в кругу "орлов".
"Нам нужны на руководящих постах не просто грамотные", но высокообразованные кадры, -- докладывал он на партбюро, -- и я не хочу терпеть заведующим районо человека, который не знает, сколько лет длилась Семилетняя война".
Казалось, Сворск с таким руководством в кратчайшие сроки совершит еще одну научно-техническую революцию и утрет сопли японской промышленности, на худой конец, расцветет садом Академа, в котором философов вырастет больше, чем таксистов и отставных военных вместе взятых. Но ничего, даже отдаленно подобного, не произошло: НТР благополучно завершилась тем, что на химзаводе вместо удобрений стали делать расчески для собак, как и при предпредыдущем секретаре, а культурная революция и вовсе локализовалась в бане, весь персонал которой, включая гардеробщика, имел или получил в процессе работы высшее образование; и заведующий районо продолжал посапывать в кресле, оставаясь в полном неведении о длительности Семилетней войны
Сворск мирно спал, убаюканный призывами и уверенный в завтрашнем дне. От перемены секретаря он просто перевернулся на другой бок, и лишь Адам, оказавшись вблизи власти, вдруг стал мечтать о том, чтобы встряхнуть его хорошенько. Сворску на это было наплевать: пусть мечтает. Но Адаму все представлялось в фантастическом виде.
Люди тянутся ко мне, как ржавые железки на свалке к электромагниту, -думал он. -- А что их может тянуть, кроме моих фантазий? Значит, не совсем еще убита мечта, значит, есть смысл действовать. Я поставлю своричей на уши и одежной щеткой отряхну с их ног обывательщину. Чудотворной силой моей неистощимой фантазии я превращу их в списанные машины и, обвязав веревкой, скопом откачу в домну прошлого, в древний мир лириков, героев и олимпийских богов. Я отключу ток -- и они рухнут, и из домны через минуту потечет дамасская сталь античного великолепия. Она разольется в приготовленные мной формы Ахилла и Патрокла, Андромахи и Клеопатры, Перикла и Диогена, Сафо и Аспасии, Аристофана и Эсхила... Да, вперед идти некуда, впереди -- пропасть, и я буду тысячу раз прав, если отдам Сворск в переплавку, если сделаю этот город четвертым Римом, если спасу его от самоубийства, как спас когда-то Вечный город мой предок Кальпурний Вульгат Сусан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56