К тому же я умела с ней разговаривать, могла её понять. Может и нужно было себя поставить, но я не стала, и вскоре она уже называла меня «милая», а не «миссис Ротлэнд».
Странный это был дом. И жить в нем было странно. То и дело я натыкалась на вещи Этель. Тапочки в шкафу, старые блузки, новые колготки в целлофановом пакете, книги, записная книжка, календарь. И, конечно, фотографии – в гостиной и в спальне Марка. Могу представить, как ревнуют мужей вторые жены. Впрочем, ко мне это не относится. Я была только рада, если бы Этель могла вернуться и потребовать своего мужа обратно. Потому что я вообще ни секунды не чувствовала себя замужем за Марком. Может, замужем себя вообще не чувствуют, этим живут, дышат, это нравится. Ну, так я этим не жила, и мне это не нравилось.
В гараже я обнаружила старенький двухместный автомобиль. Он принадлежал Этель, она на нем ездила на раскопки. Марк сказал, что я могу пользоваться машиной, если хочу, и как-то раза два днем я прокатилась на ней, просто так, без всякой цели.
Прошло несколько недель, Марк по-прежнему хранил дистанцию, и я стала понемногу осваиваться, чувствовать себя свободнее и раскованное. Пока никакой возможности уйти от него не было, разве что так, как я пыталась в Камп-де-Мар, но такого больше не повторится, приходилось извлекать пользу из сложившегося положения.
Как-то вечером после ужина я немного разговорилась и рассказала о себе, и Марк вдруг спросил:
– Марни, почему ты так редко это делаешь?
– Что?
– Говоришь о себе. Это может помочь.
– Чему помочь?
– Помочь тебе освободиться от того, что у тебя на душе. Это помогло бы нам понять друг друга…
– Не вижу, чем.
– Ну, мне это интересно. И человеку очень важно выговориться. Иначе он замыкается в себе. Любой психиатр тебе об этом скажет. И любой священник.
– Я не слишком разговорчива.
– Знаю, потому и говорю. Расскажи мне о том, как умер твой брат.
– Да о чем тут рассказывать?
– Но брат ведь умер? Из-за чего? По недосмотру?
Я рассказала. Он заметил:
– Раз дело дошло до суда, врачу просто повезло, что он легко отделался. Видимо, время тогда было другое. Ты потому ненавидишь врачей?
– Думаю, дело не во врачах, а в том, что мы были бедны.
– В наше время такого быть не может?
– Еще как может! Ты не представляешь, ты никогда не был бедным, Марк. Когда у моей… – Я спохватилась. Он не сводил с меня глаз.
– Когда что?
– Когда у моей тети было варикозное расширение вен… – вовремя поправилась я. – Которая меня воспитывала, ты знаешь. Так вот, её положили в больницу; я работала тогда бухгалтером в Бристоле и поехала её навестить. За ней вообще почти не ухаживали. Мне пришлось устроить скандал, и это немного помогло, но я видела, что так к ней относятся потому, что она бедна и не может постоять за себя.
– Насколько я понимаю, такое случается не часто. С человеком могут обойтись грубо и бесцеремонно, особенно, если он не слишком тяжело болен. Конечно, лучше, если ты можешь постоять за себя. Но в больнице нынче самое важное, чтобы у тебя обнаружил редкое и интересное заболевание. Если да, то к тебе отнесутся, как к королю. Если нет…
– Зачем ты просишь меня рассказывать, если не веришь моим словам?
– Вера тут не при чем. Я стараюсь взглянуть на вещи твоими глазами, а потом своими собственными…
– Ну, я не знаю…
– Да ты не обращай на меня внимания. Продолжай.
– Ты думаешь, я защищаю нищету, горжусь, что была бедной? Никто не вправе осуждать меня, если сам этого не пережил.
– По-моему, ты действительно что-то защищаешь, Марни, но что, не знаю. Хотя хотел бы знать. Вот психиатр определил бы. Но ты же не согласишься, правда?
– На что?
– На встречу с психиатром.
– Нет.
– Тебя это пугает?
– Психиатр? Почему мне его бояться? Это просто пустая трата времени.
– Может да, а может и нет.
– Ты ходишь к врачу, когда совершенно здоров?
– Думаешь, он ничего не найдет?
– Они всегда что-нибудь придумывают, чтобы заработать себе на хлеб.
Некоторое время Марк молчал. Потом встал, прошел к книжному шкафу и принялся листать книгу. Но смотрел он мимо.
– Марни, скажи вот что… Ты может быть не представляешь даже, но… С тех пор, как мы женаты, ты совершенно ясно показала, что не выносишь физическую сторону любви. И я хотел бы знать – ты ненавидишь само это дело или именно меня? Могла бы ты получить удовольствие с другим мужчиной?
– Нет.
– Тогда психиатр мог бы помочь.
– Спасибо. Мне и так хорошо.
– В самом деле?
– Но почему все люди должны быть одинаковы? Одни любят музыку, другие терпеть её не могут. Как скучен был бы мир, если бы все мы хотели одного и того же.
– Но…
– Ты совершил единственную ошибку, Марк: заставил меня выйти за тебя замуж. А я ошиблась в том, что попалась.
Никогда ещё мы не подходили ближе к обсуждению тех ужасных вещей, которые были сказаны во время медового месяца. Но он, по-видимому, не мог с ними смириться.
– Пока мы как-то держимся, но долго это продолжаться не может.
– По-твоему, я должна уподобиться Этель?
– По-моему, секс – это основной инстинкт, который никак нельзя сравнивать с любовью к музыке. Если он себя не проявляет, что-то не так.
– Я не единственная женщина, которой это не нравится.
– Конечно нет, Господи! Говорят даже о тридцати процентах. Но существуют разные степени отклонения, у тебя же – крайняя. И это при том, что и лицом, и фигурой ты совсем непохожа на фригидную женщину…
– Они и внешне отличаются от прочих?
– Думаю, да.
– Тогда прости. Мне жаль, что ты обманулся.
Воскресное утро выдалось дождливым, поэтому Марк занимался тем, что переставлял по-новому греческую керамику, собранную его женой. Но за обедом вновь вернулся к этой теме:
– Я все время думаю о нашем вчерашнем разговоре. У меня есть знакомый – Чарльз Роумэн. Я хотел бы тебя с ним познакомить.
– Кто он?
– Психиатр. Хороший практик. Из тех людей, с которыми можно говорить.
– Нет!
– Можно было бы как-нибудь пригласить его на ужин. Ему под пятьдесят, он очень мудрый и простой.
– Пригласи его, когда меня не будет.
Несколько минут Марк ел молча.
– Пожалуй, мы могли бы заключить договор.
– Договор?
– Да. Ты пойдешь навстречу мне, я – тебе… Допустим, я обещаю взять сюда Фьюри. Не так дорого обойдется переделать старый гараж в конюшню, а загон рядом все равно пустует. Тогда Фьюри будет здесь постоянно, и ты сможешь ездить верхом, когда захочешь.
Я крошила хлеб, ожидая подвоха.
– И что потребуешь взамен?
– Согласиться ходить к Роумэну, скажем, дважды в неделю, чтобы понять, может ли он тебе помочь.
– Да не нужна мне помощь, – возразила я, но мысли мои прыгали как блохи. Я ожидала, что Марк выставит такое условие, которое я не смогу принять.
– Ты хотела бы привезти сюда Фьюри? – спросил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Странный это был дом. И жить в нем было странно. То и дело я натыкалась на вещи Этель. Тапочки в шкафу, старые блузки, новые колготки в целлофановом пакете, книги, записная книжка, календарь. И, конечно, фотографии – в гостиной и в спальне Марка. Могу представить, как ревнуют мужей вторые жены. Впрочем, ко мне это не относится. Я была только рада, если бы Этель могла вернуться и потребовать своего мужа обратно. Потому что я вообще ни секунды не чувствовала себя замужем за Марком. Может, замужем себя вообще не чувствуют, этим живут, дышат, это нравится. Ну, так я этим не жила, и мне это не нравилось.
В гараже я обнаружила старенький двухместный автомобиль. Он принадлежал Этель, она на нем ездила на раскопки. Марк сказал, что я могу пользоваться машиной, если хочу, и как-то раза два днем я прокатилась на ней, просто так, без всякой цели.
Прошло несколько недель, Марк по-прежнему хранил дистанцию, и я стала понемногу осваиваться, чувствовать себя свободнее и раскованное. Пока никакой возможности уйти от него не было, разве что так, как я пыталась в Камп-де-Мар, но такого больше не повторится, приходилось извлекать пользу из сложившегося положения.
Как-то вечером после ужина я немного разговорилась и рассказала о себе, и Марк вдруг спросил:
– Марни, почему ты так редко это делаешь?
– Что?
– Говоришь о себе. Это может помочь.
– Чему помочь?
– Помочь тебе освободиться от того, что у тебя на душе. Это помогло бы нам понять друг друга…
– Не вижу, чем.
– Ну, мне это интересно. И человеку очень важно выговориться. Иначе он замыкается в себе. Любой психиатр тебе об этом скажет. И любой священник.
– Я не слишком разговорчива.
– Знаю, потому и говорю. Расскажи мне о том, как умер твой брат.
– Да о чем тут рассказывать?
– Но брат ведь умер? Из-за чего? По недосмотру?
Я рассказала. Он заметил:
– Раз дело дошло до суда, врачу просто повезло, что он легко отделался. Видимо, время тогда было другое. Ты потому ненавидишь врачей?
– Думаю, дело не во врачах, а в том, что мы были бедны.
– В наше время такого быть не может?
– Еще как может! Ты не представляешь, ты никогда не был бедным, Марк. Когда у моей… – Я спохватилась. Он не сводил с меня глаз.
– Когда что?
– Когда у моей тети было варикозное расширение вен… – вовремя поправилась я. – Которая меня воспитывала, ты знаешь. Так вот, её положили в больницу; я работала тогда бухгалтером в Бристоле и поехала её навестить. За ней вообще почти не ухаживали. Мне пришлось устроить скандал, и это немного помогло, но я видела, что так к ней относятся потому, что она бедна и не может постоять за себя.
– Насколько я понимаю, такое случается не часто. С человеком могут обойтись грубо и бесцеремонно, особенно, если он не слишком тяжело болен. Конечно, лучше, если ты можешь постоять за себя. Но в больнице нынче самое важное, чтобы у тебя обнаружил редкое и интересное заболевание. Если да, то к тебе отнесутся, как к королю. Если нет…
– Зачем ты просишь меня рассказывать, если не веришь моим словам?
– Вера тут не при чем. Я стараюсь взглянуть на вещи твоими глазами, а потом своими собственными…
– Ну, я не знаю…
– Да ты не обращай на меня внимания. Продолжай.
– Ты думаешь, я защищаю нищету, горжусь, что была бедной? Никто не вправе осуждать меня, если сам этого не пережил.
– По-моему, ты действительно что-то защищаешь, Марни, но что, не знаю. Хотя хотел бы знать. Вот психиатр определил бы. Но ты же не согласишься, правда?
– На что?
– На встречу с психиатром.
– Нет.
– Тебя это пугает?
– Психиатр? Почему мне его бояться? Это просто пустая трата времени.
– Может да, а может и нет.
– Ты ходишь к врачу, когда совершенно здоров?
– Думаешь, он ничего не найдет?
– Они всегда что-нибудь придумывают, чтобы заработать себе на хлеб.
Некоторое время Марк молчал. Потом встал, прошел к книжному шкафу и принялся листать книгу. Но смотрел он мимо.
– Марни, скажи вот что… Ты может быть не представляешь даже, но… С тех пор, как мы женаты, ты совершенно ясно показала, что не выносишь физическую сторону любви. И я хотел бы знать – ты ненавидишь само это дело или именно меня? Могла бы ты получить удовольствие с другим мужчиной?
– Нет.
– Тогда психиатр мог бы помочь.
– Спасибо. Мне и так хорошо.
– В самом деле?
– Но почему все люди должны быть одинаковы? Одни любят музыку, другие терпеть её не могут. Как скучен был бы мир, если бы все мы хотели одного и того же.
– Но…
– Ты совершил единственную ошибку, Марк: заставил меня выйти за тебя замуж. А я ошиблась в том, что попалась.
Никогда ещё мы не подходили ближе к обсуждению тех ужасных вещей, которые были сказаны во время медового месяца. Но он, по-видимому, не мог с ними смириться.
– Пока мы как-то держимся, но долго это продолжаться не может.
– По-твоему, я должна уподобиться Этель?
– По-моему, секс – это основной инстинкт, который никак нельзя сравнивать с любовью к музыке. Если он себя не проявляет, что-то не так.
– Я не единственная женщина, которой это не нравится.
– Конечно нет, Господи! Говорят даже о тридцати процентах. Но существуют разные степени отклонения, у тебя же – крайняя. И это при том, что и лицом, и фигурой ты совсем непохожа на фригидную женщину…
– Они и внешне отличаются от прочих?
– Думаю, да.
– Тогда прости. Мне жаль, что ты обманулся.
Воскресное утро выдалось дождливым, поэтому Марк занимался тем, что переставлял по-новому греческую керамику, собранную его женой. Но за обедом вновь вернулся к этой теме:
– Я все время думаю о нашем вчерашнем разговоре. У меня есть знакомый – Чарльз Роумэн. Я хотел бы тебя с ним познакомить.
– Кто он?
– Психиатр. Хороший практик. Из тех людей, с которыми можно говорить.
– Нет!
– Можно было бы как-нибудь пригласить его на ужин. Ему под пятьдесят, он очень мудрый и простой.
– Пригласи его, когда меня не будет.
Несколько минут Марк ел молча.
– Пожалуй, мы могли бы заключить договор.
– Договор?
– Да. Ты пойдешь навстречу мне, я – тебе… Допустим, я обещаю взять сюда Фьюри. Не так дорого обойдется переделать старый гараж в конюшню, а загон рядом все равно пустует. Тогда Фьюри будет здесь постоянно, и ты сможешь ездить верхом, когда захочешь.
Я крошила хлеб, ожидая подвоха.
– И что потребуешь взамен?
– Согласиться ходить к Роумэну, скажем, дважды в неделю, чтобы понять, может ли он тебе помочь.
– Да не нужна мне помощь, – возразила я, но мысли мои прыгали как блохи. Я ожидала, что Марк выставит такое условие, которое я не смогу принять.
– Ты хотела бы привезти сюда Фьюри? – спросил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68