нет - извините, туда вам и дорога; мол, и с тем, что знаете, столько не живут. По всем параметрам светил нам второй вариант... Если бы не Ерофей Данилыч.
Дела здесь заворачиваются, прямо скажем, ни одной разведке не снилось. Стоп, одной, кажется, все-таки приснилось. Золото или штамм? Ладно, это подождет. Тут бы со своими разобраться: кто за "белых", а кто - за "красных". И с Орловым непонятушки приключились: знал он, интересно, или не знал в какой "нужник" нас "временно прикомандировывают"? Скорее бы Глухов возвращался, хоть какая-то определенность...
Вообще-то, полный бардак в государстве! Или мы дома редко бываем, просто давно не были, отвыкли? Но ведь что-то происходит со страной! Валится Союз, как будто ему одновременно под дых, по кумполу и поджопник дали.
Но с другой стороны посмотреть, ничего "форс-мажорного" в этом быть не может просто по определению. Закон природы, а, может, по словам того же Никиты, "в силу внутренних подлянок". Это когда начинаешь всем "ближним и дальним" пальцем тыкать и жить учить: совок - в этот угол, буфет непременно у стены... Рано или поздно в собственном доме обязательно какая-нибудь "внутренняя подлянка" и заведется: кто-то в блуд ударится, кто-то вещи тащить начнет и пошло-поехало. А если еще сторожевых псов кормить перестанут или того хуже - лупить почем зря, все: хана хате! Кидай балласт и крыша - в облака!
Да... А вообще, не нравится мне эта тихая ночь в родной стране, за Уральским хребтом. Это не какая-нибудь "горячая точка". Это Си-бирь! А тут может быть все...
Столько здесь всего намешано: и каторги, и золотые рудники, и шаманы, и казаки, и благородства - выше крыши, и говняшек - ниже плинтуса!..
Борис Николаевич Родионов
... Чаще это происходило в промежуток между тремя и четырьмя часами утра и с этим ничего невозможно было поделать. Он вывез ненавистное пианино и все ее вещи, заменил кухонный гарнитур, с той памятной ночи ни разу не переступил порога комнаты, в которой жила ее дочь. И тем не менее...
Нередко, после трех часов ночи ему чудились по квартире легкие шаги и отдаленные, едва слышные, звуки фортепиано. Он затыкал уши, накрываясь наглухо подушкой, сжимал челюсти до скрипа на зубах, - в такие минуты он начинал походить на человека, пораженного вирусом столбняка и находящегося на последней стадии заболевании: его корежило, ломало, выкручивало. Тошнило и выворачивало наизнанку. Бывало, ему случалось менять и простыни, которые за ночь пропитывались насквозь холодным, дурно пахнущим потом. Он терпел. Терпел, уговаривая себя вслух, старательно и упорно подчиняя, подминая под себя бунтующее нутро, не позволяя разуму, балансирующему на тонкой грани "норма-сумасшествие", сорваться в бездну.
Он знал, что ждать осталось совсем мало и очень скоро он навсегда покинет и этот ужасный, пугающий его несуществующими призраками, дом, и опостылевший, в последнее время - вечно голодный и холодный, город, и даже, скорее всего, эту проклятую Богом страну, в которой чтобы жить, как нормальный человек - ни в чем себе не отказывая, непременно надо стать сначала сволочью, продажной тварью или душегубом. Душегубом...
Из гостинной долетели слабые звуки старинного романса. Он натянул одеяло до самого подбородка, чувствуя, как тело покрывается колючими пупырышками страха и в складках кожи начинают скапливаться капельки пота. Затаив дыхание, прислушался. В квартире стояла тишина. Он поднял вверх широко открытые глаза и уставился в потолок...
... Я всю жизнь нес свой крест... Ой, ладно, какой там, к чертям собачьим , крест?! Нашел, тоже, Голгофу - горком партии! Что вообще в этой партии хорошего, как и в любой другой? Сборище идиотов и импотентов, которые думают, что "вершат судьбы". Господи, о чем я? Мне до всех них уже нет никакого дела. О себе бы подумать. Хм, о душегубе?..
А, что, если правда там что-то есть? Вот так живем, творим разное, по мере сил и способностей, а потом - раз! - и в "дамки". А "на подлете" уже встречают... Горыныч, Немец, Рысь, Васька Молохов, Настя. Ну и встретят, что с того? Убьют? Ха-ха-ха-ха! Я уже не совсем, вроде, и свеженький-то буду. Значит, и там я их переиграю! Нет там ничего, выдумки поповские, недаром Советская власть эту "опиумную дурь" из народа вышибала. А вдруг все-таки есть?..
У него пересохло в горле и мучительно захотелось пить. Он поднялся, накинул на плечи стеганную куртку и уже собрался выйти из комнаты, когда до его слуха донесся легкий щелчок. Он замер, перестав дышать. Собрав все свое мужество, Родионов резко рванул на себя дверь. Коридор был погружен во мрак и тишину. Он приглушенно засмеялся:
- Что, твари, достали?! - и смело шагнул в кухню, по пути нащупывая выключатель на стене.
Вспыхнул яркий свет: на белоснежной поверхности нового кухонного стола одиноко стояла чайная кружка из дорогого фарфорового "кобальтового" сервиза - приданного Анастасии. Это была не просто ее любимая кружка. Не только та самая, из которой она пила в ту роковую ночь. Эта была кружка, до половины заполненная чаем, еще не остывшим.
Родионов, раздавленный и опустошенный, с ужасом смотрел на чашку. Потом осторожно приблизился к столу и, зажмурив глаза, втянув голову в плечи, широко размахнулся и что есть силы ударил по ней, норовя сбить на пол и надеясь разбить вдребезги. При этом он сжал зубы и сквозь стиснутые челюсти с ненавистью процедил:
- Нет там ничего!
Ответом ему была тишина. Он открыл глаза и невольно отшатнулся, понимая, что чашка ему просто померещилась. Родионов в изнеможении опустился на стул, переводя дыхание. И в этот момент из гостинной зазвучала музыка старинного романса...
Юрий Иванович Лукин (Математик)
... Не включая свет, он мог безошибочно определить время на данный момент. Последние полгода у него уже вошло в привычку просыпаться между тремя и четырьмя часами утра. Это время про себя он называл "пыточным". И не потому, что сильнее мучила одышка, боль в почти истлевших легких или непроходящая, изматывающая бессонница. Он вспоминал свою жизнь и то, какой она представала в памяти во мраке ночи, в гнетущей тишине, было подобно обрыву многотонного пресса, который вдруг в последнюю минуту кто-то невидимый успевал удержать буквально в нескольких сантиметрах от его безвольно распластанного на кровати тела.
... Я всю жизнь прожил, как еретик, отвергая любые законы, правила и условности. В молодости - обыкновенный кураж, в зрелости - непомерное тщеславие, сейчас... Что осталось сейчас? Ну, Математик, давай, разложи все по полочкам. Здесь и сейчас тебя никто не услышит, не увидит - только дыба-ночь и память-палач.
Так что осталось? Наполовину выхарканные легкие, жить - всего ничего, может, год, а, может, и до утра не дотяну. А ведь умереть еще уметь надо...
У нормальных людей куча родни соберется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Дела здесь заворачиваются, прямо скажем, ни одной разведке не снилось. Стоп, одной, кажется, все-таки приснилось. Золото или штамм? Ладно, это подождет. Тут бы со своими разобраться: кто за "белых", а кто - за "красных". И с Орловым непонятушки приключились: знал он, интересно, или не знал в какой "нужник" нас "временно прикомандировывают"? Скорее бы Глухов возвращался, хоть какая-то определенность...
Вообще-то, полный бардак в государстве! Или мы дома редко бываем, просто давно не были, отвыкли? Но ведь что-то происходит со страной! Валится Союз, как будто ему одновременно под дых, по кумполу и поджопник дали.
Но с другой стороны посмотреть, ничего "форс-мажорного" в этом быть не может просто по определению. Закон природы, а, может, по словам того же Никиты, "в силу внутренних подлянок". Это когда начинаешь всем "ближним и дальним" пальцем тыкать и жить учить: совок - в этот угол, буфет непременно у стены... Рано или поздно в собственном доме обязательно какая-нибудь "внутренняя подлянка" и заведется: кто-то в блуд ударится, кто-то вещи тащить начнет и пошло-поехало. А если еще сторожевых псов кормить перестанут или того хуже - лупить почем зря, все: хана хате! Кидай балласт и крыша - в облака!
Да... А вообще, не нравится мне эта тихая ночь в родной стране, за Уральским хребтом. Это не какая-нибудь "горячая точка". Это Си-бирь! А тут может быть все...
Столько здесь всего намешано: и каторги, и золотые рудники, и шаманы, и казаки, и благородства - выше крыши, и говняшек - ниже плинтуса!..
Борис Николаевич Родионов
... Чаще это происходило в промежуток между тремя и четырьмя часами утра и с этим ничего невозможно было поделать. Он вывез ненавистное пианино и все ее вещи, заменил кухонный гарнитур, с той памятной ночи ни разу не переступил порога комнаты, в которой жила ее дочь. И тем не менее...
Нередко, после трех часов ночи ему чудились по квартире легкие шаги и отдаленные, едва слышные, звуки фортепиано. Он затыкал уши, накрываясь наглухо подушкой, сжимал челюсти до скрипа на зубах, - в такие минуты он начинал походить на человека, пораженного вирусом столбняка и находящегося на последней стадии заболевании: его корежило, ломало, выкручивало. Тошнило и выворачивало наизнанку. Бывало, ему случалось менять и простыни, которые за ночь пропитывались насквозь холодным, дурно пахнущим потом. Он терпел. Терпел, уговаривая себя вслух, старательно и упорно подчиняя, подминая под себя бунтующее нутро, не позволяя разуму, балансирующему на тонкой грани "норма-сумасшествие", сорваться в бездну.
Он знал, что ждать осталось совсем мало и очень скоро он навсегда покинет и этот ужасный, пугающий его несуществующими призраками, дом, и опостылевший, в последнее время - вечно голодный и холодный, город, и даже, скорее всего, эту проклятую Богом страну, в которой чтобы жить, как нормальный человек - ни в чем себе не отказывая, непременно надо стать сначала сволочью, продажной тварью или душегубом. Душегубом...
Из гостинной долетели слабые звуки старинного романса. Он натянул одеяло до самого подбородка, чувствуя, как тело покрывается колючими пупырышками страха и в складках кожи начинают скапливаться капельки пота. Затаив дыхание, прислушался. В квартире стояла тишина. Он поднял вверх широко открытые глаза и уставился в потолок...
... Я всю жизнь нес свой крест... Ой, ладно, какой там, к чертям собачьим , крест?! Нашел, тоже, Голгофу - горком партии! Что вообще в этой партии хорошего, как и в любой другой? Сборище идиотов и импотентов, которые думают, что "вершат судьбы". Господи, о чем я? Мне до всех них уже нет никакого дела. О себе бы подумать. Хм, о душегубе?..
А, что, если правда там что-то есть? Вот так живем, творим разное, по мере сил и способностей, а потом - раз! - и в "дамки". А "на подлете" уже встречают... Горыныч, Немец, Рысь, Васька Молохов, Настя. Ну и встретят, что с того? Убьют? Ха-ха-ха-ха! Я уже не совсем, вроде, и свеженький-то буду. Значит, и там я их переиграю! Нет там ничего, выдумки поповские, недаром Советская власть эту "опиумную дурь" из народа вышибала. А вдруг все-таки есть?..
У него пересохло в горле и мучительно захотелось пить. Он поднялся, накинул на плечи стеганную куртку и уже собрался выйти из комнаты, когда до его слуха донесся легкий щелчок. Он замер, перестав дышать. Собрав все свое мужество, Родионов резко рванул на себя дверь. Коридор был погружен во мрак и тишину. Он приглушенно засмеялся:
- Что, твари, достали?! - и смело шагнул в кухню, по пути нащупывая выключатель на стене.
Вспыхнул яркий свет: на белоснежной поверхности нового кухонного стола одиноко стояла чайная кружка из дорогого фарфорового "кобальтового" сервиза - приданного Анастасии. Это была не просто ее любимая кружка. Не только та самая, из которой она пила в ту роковую ночь. Эта была кружка, до половины заполненная чаем, еще не остывшим.
Родионов, раздавленный и опустошенный, с ужасом смотрел на чашку. Потом осторожно приблизился к столу и, зажмурив глаза, втянув голову в плечи, широко размахнулся и что есть силы ударил по ней, норовя сбить на пол и надеясь разбить вдребезги. При этом он сжал зубы и сквозь стиснутые челюсти с ненавистью процедил:
- Нет там ничего!
Ответом ему была тишина. Он открыл глаза и невольно отшатнулся, понимая, что чашка ему просто померещилась. Родионов в изнеможении опустился на стул, переводя дыхание. И в этот момент из гостинной зазвучала музыка старинного романса...
Юрий Иванович Лукин (Математик)
... Не включая свет, он мог безошибочно определить время на данный момент. Последние полгода у него уже вошло в привычку просыпаться между тремя и четырьмя часами утра. Это время про себя он называл "пыточным". И не потому, что сильнее мучила одышка, боль в почти истлевших легких или непроходящая, изматывающая бессонница. Он вспоминал свою жизнь и то, какой она представала в памяти во мраке ночи, в гнетущей тишине, было подобно обрыву многотонного пресса, который вдруг в последнюю минуту кто-то невидимый успевал удержать буквально в нескольких сантиметрах от его безвольно распластанного на кровати тела.
... Я всю жизнь прожил, как еретик, отвергая любые законы, правила и условности. В молодости - обыкновенный кураж, в зрелости - непомерное тщеславие, сейчас... Что осталось сейчас? Ну, Математик, давай, разложи все по полочкам. Здесь и сейчас тебя никто не услышит, не увидит - только дыба-ночь и память-палач.
Так что осталось? Наполовину выхарканные легкие, жить - всего ничего, может, год, а, может, и до утра не дотяну. А ведь умереть еще уметь надо...
У нормальных людей куча родни соберется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129