ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


- Да, ну, не ломайся... Баба богатая... ведь ты весь промок из-за нее; чего еще церемониться.
- Спасите вы меня, - взмолился Теодор к Леле, - я ничего не могу принять! Ничего!
- А от меня? - спросила паненка, бросив на него быстрый взгляд. - От меня можете?
Теодор молчал; панна Леля быстро сняла с пальца кольцо, и, прежде чем старостина и ее сестра, вполголоса совещавшиеся относительно подарка, пришли к соглашению, она вскричала, подбежав к ним:
- Тетя! Я уже дала ему от вас мое колечко! Дело сделано!
Все это произошло среди общего замешательства так быстро и неожиданно, что ни старостина, ни мать ее не имели уже времени возражать. Теодор, взяв колечко, схватил ручку, подавшую ему его, поднес молча к своим губам и услышал тихий шепот...
- Смотрите же, не отдавайте его другой; избави вас Бог!..
- Буду носит до самой смерти!!!
Паклевский отбежал от них и скрылся в чаще деревьев.
Дядя, не поспевавший за ним, бежал, задыхаясь от усталости. Оба остановились уже за парком.
- Да постой же, сумасшедший! - кричал поручик.
- Дядя милый! Дай мне своего коня доехать до Борка, ради Бога...
- Дам, хоть бы он сдох после этого! Но постой же, дай мне попрощаться с тобой, - говорил повеселевший Паклевский.
- Даю тебе слово, так ты меня обрадовал, что просто сердце прыгает! Ну и молодчина! Ты сам не знаешь, как тебе повезло! Старостина-вдова, бездетная, сентиментальная дура... сидит на деньгах... а ее, племянница хороша, как ангел.
И он принялся обнимать и целовать племянника.
- И надо же иметь такое счастье! Ведь они здесь случайно, проездом... они не принадлежат к числу друзей гетмана... А панна дала тебе колечко?
Но Тодя уже не слышал дальнейших слов; он так рвался на коня и домой, что дядя не мог его соблазнить даже пуншем, чтобы согреть после купанья...
Так как разнеженность Мартина дошла уже до того, что он лежал под желобом, и никто не мог его добудиться, то другой мальчик-слуга привел Теодору коня.
Над парком взрывались ракеты и римские свечи, когда Тодя поскакал в Борок, уже не оглядываясь назад, мучимый угрызениями совести и тревогой за мать, но увозя в душе воспоминания о второй уже встрече с этой чародейкой Лелей, которую он уже не рассчитывал больше встретить в жизни.
Ее колечко жгло его палец, а перед глазами неотступно стояли голубые глаза и розовые уста паненки, и звучали в ушах ее последние слова, сказанные ею на прощание...
Не доезжая до усадьбы, он слез с коня, дал на чай мальчику, провожавшему его на чужом коне, чтобы отвести его коня домой, и начал потихоньку прокрадываться во двор, чтобы не встретиться с матерью и успеть переменить намокшую одежду и тем избегнуть объяснений и лжи. Он чувствовал себя виноватым, но счастливым...
Между тем, пока все это с ним происходило, егермейстерша, выйдя из своей спальни и спросив о сыне, узнала от людей, что он пошел пешком к лесу и еще не вернулся. Тогда она, обеспокоенная, села ждать его на крыльце. Она легко догадалась, что те самые выстрелы, которые ее напугали и разгневали, могли привлечь ее сына в Хорощу.
Именно этого она и боялась.
Чем дольше тянулось время, тем с большим нетерпением, в лихорадочном волнении, поджидала она его возвращения. В том же состоянии болезненного напряжения, в каком она перед смертью мужа прислушивалась к малейшему шуму, поджидая доктора и сына, вышла она и теперь к воротам... Ухо ее уловило далекий топот коня; она отворила калитку и выбежала на дорогу...
Это было как в ту минуту, когда Теодор, отдав коня, пешком шел к дому. Скорее угадав, чем разглядев во мраке чью-то тень, мать бросилась навстречу, уверенная, что это - ее сын и никто другой.
- Тодя! - плачущим голосом воскликнула она. - Тодя, что случилось с тобой!..
Теодор уже не мог и не хотел скрываться: он сам побежал к матери. Она бросилась ему на шею, но тотчас же отшатнулась, почувствовав, что он весь был мокрым.
- Где же ты был! Что с тобой! Весь в воде! Тодя!
- Мамочка! Все это пустяки, я все тебе расскажу, пойдем домой, я тебе скажу всю правду. Ничего со мной не случилось.
Торопясь изо всех сил, задыхаясь от скорой ходьбы и крича еще со двора слугам, чтобы зажгли свет, егермейстерша пошла к дому, увлекая за собой сына.
Теодор, хотя и успел немного высохнуть в дороге, имел ужасный вид, весь в грязи и воде.
Огорчение и беспокойство матери так растрогали Теодора, что он решил ничего не скрывать от нее.
- Я - виноват, - сказал он, - прости меня! Я поступил легкомысленно. Меня заинтересовала эта несчастная Хороща! Я пошел за лес, откуда, как мне сказали, был виден фейерверк!
Егермейстерша презрительно вздернула плечами.
- Ребенок! - пробормотала она вполголоса.
- На полпути я встретил дядю, - продолжал Теодор, - и на несчастье согласился ехать вместе с ним до парка.
- Говори мне все! Как на исповеди! - грозно прервала его егермейстерша с пылающим от гнева лицом. - Говори мне все, Тодя!
Она не докончила. Тодя прервал ее.
- Я ничего не скрываю от тебя. Мы стояли вместе с поручиком в кустах около пруда, когда в лодку села старостина Куписская, та самая, которую я встретил на дороге в Хорощу вместе с генеральшей и ее дочкой.
- Что же они там делали? - воскликнула егермейстерша.
- Мне кажется, что они там очутились случайно из-за сломаной оси.
Беата презрительно засмеялась.
- Ах, случайно! - шепнула она.
- Какие-то неловкие господа, пожелавшие покатать этих дам по пруду, опрокинули лодку. Старостина упала в воду, а я ее вытащил.
Мать пожала плечами, и брови ее нахмурились.
- Ну, вот, - сказала она, - тебя, конечно, там видели, повторяли твое имя, и все узнали, что ты был там, где - ради меня и в память об отце тебя не должно быть! Ты сам не знаешь, какое огорчение ты мне причинил, какую рану ты мне нанес!
- Мамочка! - упав к ее ногам, умоляюще воскликнул Тодя.
- Люди подумают, что мы туда вторгаемся, напоминаем о себе, лезем к ним насильно, - говорила мать с возрастающим одушевлением. - Ты не знаешь и не можешь знать, что ты наделал, и что из-за тебя падет на меня, твою мать.
- К сожалению, - со слезами в голосе прибавила она, - я не могу сказать тебе того, что измучило мое сердце, отравило мою жизнь, а ты...
Слезы не дали ей продолжать. Но она быстро овладела собой, вскочила с места и сказала:
- Ступай, сейчас же перемени платье и собирай свои вещи; еще до рассвета ты должен быть на пути в Варшаву. Ты не можешь больше оставаться здесь. Мое сердце разрывается, но я должна отправить тебя.
Бледная, как мрамор, она повернулась к сыну.
- Не думай только, Тодя, что я, твоя мать, поступаю опрометчиво, повинуясь каким-то причудам и капризам. Честь, спокойствие и жизнь твоей матери требуют от тебя, чтобы ты избегал всяких отношений с гетманом. Гетман сурово, жестоко, без сожаления, бессовестно поступил с твоей матерью!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84