Здесь всё пространство, не занимаемое полями для занятий спортом и асфальтированными дорожками, было усажено лиственными деревьями, давно опавшими сейчас. Нас обычно каждую весну и осень заставляли убирать территорию от веток, листьев и прочего хлама, вооружившись граблями, мётлами, лопатами и тележками, коих было много в подвалах школы.
Сюда, во внутренний двор не выходило ни одного окна классов – все окна принадлежали коридорам, поэтому нас вряд ли сейчас кто-нибудь видел. Ну, может несколько учеников, но им, скорее всего, было не интересно – чисто чтобы убить время.
Сейчас было самое утро, никто и никогда не занимался физкультурой сразу с утра, поэтому на площадках для игры не было никого. Вдали за оградой виднелся пруд, вокруг коего обычно бегали марш-броски до трёх километров, ибо дорожка, его окружавшая, была длинной километр. Сейчас на ней прогуливались ещё не ушедшие на работу дяденьки с собаками, подавляющее большинство которых было овчарками. Они смешивались с молодыми мамами с колясками и сумками наперевес. Все они укутывались в массивные меховые шубы, либо в шарообразные пуховые куртки, стараясь спрятаться от возможного холода, хотя и была оттепель.
Я начал немного зябнуть – разогревшись в хорошо отапливаемом классе, а теперь стоя на пусть и небольшом, но всё же морозе, конечности начали отмерзать потихоньку. По ней же не было видно, что ей холодно – спортивные штаны и такая же лёгкая курточка вяло меняли свои формы под действием ветра.
И она снова заговорила. Только теперь в её голосе чувствовались нотки раздражения и волнения, как у охотника, поджидающего в кустах с ружьём в руках свою добычу. Я тогда подумал, странно, что ни на самой дорожке вокруг пруда, ни около неё никогда не было собачьего дерьма. Я сам видел, как каждое утро там убирались, и убирались чисто, но вечером, когда последние хозяева уводили своих питомцев по домам, там было чисто.
С тех пор, как мы вышли на улицу, меня не покидало ощущение, которое возникает, когда поутру выходишь из дома, проходишь половину пути, и тут чувствуешь, что забыл что-то важное, а времени возвращаться нет. К тому же звук отбойного молотка, доносившийся с ближней стройки, начал неприятно давить. Каждый удар отдавался грохотом, прокатываясь через меня, как дельфин плывёт сквозь толщу солёной морской воды. Её лицо мрачнело с каждой минутой, а глаза начали бегать. Снова начался мелкий снег.
На очередном ударе отбойного молотка меня вдруг подбросило вверх и назад, как во время землетрясения. Почва стала уходить из под ног, всё затряслось и заелозило, деревья вместе с моей неожиданной собеседницей поползли вниз, а перед глазами оказалось солнце. Меня перекосило и чуть не повалило, но я смог удержаться на ногах.
Туман перед глазами до сих пор не спадал, более того, я вдруг услышал тихий шёпот со всех сторон. Говорило много голосов, и, как мне показалось на долю секунды, это были различные вариации одного голоса. Грохот начал стихать, тряска тоже, хотя, нет, тряска лишь замедлилась: всё вокруг замедлилось, стало тягучим и противным, как слизь на лягушках. Солнце поменяло свой цвет на ярко-фиолетовый, весь мир стал фиолетовым; места, доселе бывшие в тени, стали яркими, их было хорошо видно.
Я видел, как она открывала рот, видимо, что-то выкрикивая, но я не слышал её – все внешние звуки исчезли, остался только голос во множестве его клонов. Голос шептал что-то на незнакомом и грубом наречии, я не мог его понять. Я видел снежинку, как она медленно падала прямо мне в правый глаз, такая большая и угловатая как кинжал, она планировала вниз, кружась на лету. Очередной толчок подбросил меня, и я упал в сугроб.
Тут-то я и увидел самого себя со спины: я стоял на месте, а передо мной возвышалось что-то тёмное с белой улыбающейся клоунской маской на лице. Это что-то колыхалось как занавеска на ветру, а моя собеседница подняла правую руку вверх и что-то кричала. Из солнца вышла молния и ударила как раз между мной стоячим и тёмно фигурой; всё потемнело.
А потом воцарилась тишина. Понемногу издалека, как из-за стенки стали пробиваться взволнованные многочисленные голоса людей. А потом снова наступила тишина.
И я услышал её голос и увидел её лицо как слабый отблеск с экрана. Она улыбнулась.
– Тихо. Всё хорошо.
Люди, которые умерли
За окном сильная метель, которая имела место быть несколько часов назад, когда я вышел в последний раз в этом году пройтись по улице с другом Саней, потихоньку сходит на нет, а точнее от неё уже почти ничего не осталось – так, лишь память, да горы снега. Снег в этом последнем дне в безвозвратно уходящем последнем дне, даже последней ночи, выпал хороший – в меру липкий. Санёк предложил, уже почти когда расходились по домам, сваять из него нечто монументальное, быть может даже пирамиду раза в два выше человеческого роста. В принципе это было не так уж сложно, если бы не было так поздно, да и у нас двоих были немного другие планы на вечер.
Время на исходе, в правом нижнем углу экрана виднеются четыре мелких цифирки, указывающих, сколько времени осталось до наступления нового года, а, быть может, для изменения судьбы. В своё время эти же самые цифры решили судьбы нескольких людей, о трёх из которых мы сегодня и расскажем. Итак, вот люди, которые умерли:
«Кузя»
Кузя – это даже не человек в обычном понимании этого слова, а всего лишь собака для посторонних глаз. Это был маленький забавный пёс со складчатой мордой, висячими ушами и большими выразительными глазами. Несмотря на свой более чем скромный размер диванного зверька, он обладал всеми качествами прекрасного сторожевого пса: смелость, отвага и преданность. Он не боялся собак, которые были больше него в несколько раз, будучи готовым в любой момент держать оборону. Однако, он не дожил до своей старости, скончавшись глубокой ночью от инсульта.
«Шабранский»
Имени Шабранского я уже не помню, хотя свежо предание, да и все его знавали именно за его интересную фамилию. Кажется, его звали Павлом, но это сейчас лишь догадка; пусть он будет просто Шабранским. Это был весёлый парень несколько лет назад, когда он появился в нашей школе классе эдак в девятом, и проучился там до одиннадцатого без проволочек. Его отличала некая бесбашенность и беспричинное веселье, он был постоянно свеж и бодр, периодически набиваясь ко мне на хату зацинить комп. Время шло, мы менялись, переходили из класса в класс, сдавали экзамены, и он поспевал за нами: все были счастливы. Но и ему не было отпущено много времени, ибо как раз после сдачи выпусных экзаменов и успешного поступления в МАИ, жизнь его оборвалась. С друзьями они праздновали поступление, бухая на берегу речки, там же решили переплыть её в ширину на скорость, но не менее пьяный мужик на катере думал иначе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Сюда, во внутренний двор не выходило ни одного окна классов – все окна принадлежали коридорам, поэтому нас вряд ли сейчас кто-нибудь видел. Ну, может несколько учеников, но им, скорее всего, было не интересно – чисто чтобы убить время.
Сейчас было самое утро, никто и никогда не занимался физкультурой сразу с утра, поэтому на площадках для игры не было никого. Вдали за оградой виднелся пруд, вокруг коего обычно бегали марш-броски до трёх километров, ибо дорожка, его окружавшая, была длинной километр. Сейчас на ней прогуливались ещё не ушедшие на работу дяденьки с собаками, подавляющее большинство которых было овчарками. Они смешивались с молодыми мамами с колясками и сумками наперевес. Все они укутывались в массивные меховые шубы, либо в шарообразные пуховые куртки, стараясь спрятаться от возможного холода, хотя и была оттепель.
Я начал немного зябнуть – разогревшись в хорошо отапливаемом классе, а теперь стоя на пусть и небольшом, но всё же морозе, конечности начали отмерзать потихоньку. По ней же не было видно, что ей холодно – спортивные штаны и такая же лёгкая курточка вяло меняли свои формы под действием ветра.
И она снова заговорила. Только теперь в её голосе чувствовались нотки раздражения и волнения, как у охотника, поджидающего в кустах с ружьём в руках свою добычу. Я тогда подумал, странно, что ни на самой дорожке вокруг пруда, ни около неё никогда не было собачьего дерьма. Я сам видел, как каждое утро там убирались, и убирались чисто, но вечером, когда последние хозяева уводили своих питомцев по домам, там было чисто.
С тех пор, как мы вышли на улицу, меня не покидало ощущение, которое возникает, когда поутру выходишь из дома, проходишь половину пути, и тут чувствуешь, что забыл что-то важное, а времени возвращаться нет. К тому же звук отбойного молотка, доносившийся с ближней стройки, начал неприятно давить. Каждый удар отдавался грохотом, прокатываясь через меня, как дельфин плывёт сквозь толщу солёной морской воды. Её лицо мрачнело с каждой минутой, а глаза начали бегать. Снова начался мелкий снег.
На очередном ударе отбойного молотка меня вдруг подбросило вверх и назад, как во время землетрясения. Почва стала уходить из под ног, всё затряслось и заелозило, деревья вместе с моей неожиданной собеседницей поползли вниз, а перед глазами оказалось солнце. Меня перекосило и чуть не повалило, но я смог удержаться на ногах.
Туман перед глазами до сих пор не спадал, более того, я вдруг услышал тихий шёпот со всех сторон. Говорило много голосов, и, как мне показалось на долю секунды, это были различные вариации одного голоса. Грохот начал стихать, тряска тоже, хотя, нет, тряска лишь замедлилась: всё вокруг замедлилось, стало тягучим и противным, как слизь на лягушках. Солнце поменяло свой цвет на ярко-фиолетовый, весь мир стал фиолетовым; места, доселе бывшие в тени, стали яркими, их было хорошо видно.
Я видел, как она открывала рот, видимо, что-то выкрикивая, но я не слышал её – все внешние звуки исчезли, остался только голос во множестве его клонов. Голос шептал что-то на незнакомом и грубом наречии, я не мог его понять. Я видел снежинку, как она медленно падала прямо мне в правый глаз, такая большая и угловатая как кинжал, она планировала вниз, кружась на лету. Очередной толчок подбросил меня, и я упал в сугроб.
Тут-то я и увидел самого себя со спины: я стоял на месте, а передо мной возвышалось что-то тёмное с белой улыбающейся клоунской маской на лице. Это что-то колыхалось как занавеска на ветру, а моя собеседница подняла правую руку вверх и что-то кричала. Из солнца вышла молния и ударила как раз между мной стоячим и тёмно фигурой; всё потемнело.
А потом воцарилась тишина. Понемногу издалека, как из-за стенки стали пробиваться взволнованные многочисленные голоса людей. А потом снова наступила тишина.
И я услышал её голос и увидел её лицо как слабый отблеск с экрана. Она улыбнулась.
– Тихо. Всё хорошо.
Люди, которые умерли
За окном сильная метель, которая имела место быть несколько часов назад, когда я вышел в последний раз в этом году пройтись по улице с другом Саней, потихоньку сходит на нет, а точнее от неё уже почти ничего не осталось – так, лишь память, да горы снега. Снег в этом последнем дне в безвозвратно уходящем последнем дне, даже последней ночи, выпал хороший – в меру липкий. Санёк предложил, уже почти когда расходились по домам, сваять из него нечто монументальное, быть может даже пирамиду раза в два выше человеческого роста. В принципе это было не так уж сложно, если бы не было так поздно, да и у нас двоих были немного другие планы на вечер.
Время на исходе, в правом нижнем углу экрана виднеются четыре мелких цифирки, указывающих, сколько времени осталось до наступления нового года, а, быть может, для изменения судьбы. В своё время эти же самые цифры решили судьбы нескольких людей, о трёх из которых мы сегодня и расскажем. Итак, вот люди, которые умерли:
«Кузя»
Кузя – это даже не человек в обычном понимании этого слова, а всего лишь собака для посторонних глаз. Это был маленький забавный пёс со складчатой мордой, висячими ушами и большими выразительными глазами. Несмотря на свой более чем скромный размер диванного зверька, он обладал всеми качествами прекрасного сторожевого пса: смелость, отвага и преданность. Он не боялся собак, которые были больше него в несколько раз, будучи готовым в любой момент держать оборону. Однако, он не дожил до своей старости, скончавшись глубокой ночью от инсульта.
«Шабранский»
Имени Шабранского я уже не помню, хотя свежо предание, да и все его знавали именно за его интересную фамилию. Кажется, его звали Павлом, но это сейчас лишь догадка; пусть он будет просто Шабранским. Это был весёлый парень несколько лет назад, когда он появился в нашей школе классе эдак в девятом, и проучился там до одиннадцатого без проволочек. Его отличала некая бесбашенность и беспричинное веселье, он был постоянно свеж и бодр, периодически набиваясь ко мне на хату зацинить комп. Время шло, мы менялись, переходили из класса в класс, сдавали экзамены, и он поспевал за нами: все были счастливы. Но и ему не было отпущено много времени, ибо как раз после сдачи выпусных экзаменов и успешного поступления в МАИ, жизнь его оборвалась. С друзьями они праздновали поступление, бухая на берегу речки, там же решили переплыть её в ширину на скорость, но не менее пьяный мужик на катере думал иначе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12