Когда к нему привели Фатьму-ханум, он прочел записку муфтия и сказал:
- А! старая ехидна! Сам, видно, нарушил свою фетву и теперь желает, чтобы ее нарушили мы! И, обратившись к Фатьме-ханум, промолвил: - Итак, ты чужестранка, ищешь справедливости и гостеприимства. Прекрасно. Но, чтобы оказать тебе справедливость, я должен знать все твои преступления. Танцуй, пой, совершай свои преступные деяния. Помни одно: перед судьей ты не должна ничего скрывать. От этого зависит справедливость приговора. Что же касается гостеприимства, то это уж специальность судьи. Судья всегда держит своих гостей дольше, чем они этого хотят.
И в доме кади в эту ночь зазвучал тамбурин. Великий муфтий не ошибся.
Гарун-аль-Рашиду в эту ночь не спалось, и он, по своему обыкновению, бродил по улицам Багдада. Сердце сжималось тоской у халифа.
Это ли его веселый, шумный, беспечный Багдад, не спавший обыкновенно далеко за полночь? Теперь из всех домов несся храп. Как вдруг сердце халифа вздрогнуло. Он услыхал звук тамбурина. Играли, как это ни странно, - в доме великого муфтия.
Через несколько времени тамбурин загремел в доме кади.
- Все прекрасно в этом прекраснейшем городе! - воскликнул, улыбаясь, халиф. - В то время, как порок спит, добродетель веселится!
И он пошел во дворец, страшно заинтересованный тем, что происходило ночью в доме великого муфтия и кади.
Едва дождался рассвета, и лишь только розовые лучи восхода залили Багдад, прошел в Львиную залу своего дворца и объявил верховный суд. Гарун-аль-Рашид сидел на троне.
Около него стоял хранитель его чести и могущества - оруженосец и держал обнаженный меч.
Справа от халифа сидел великий муфтий в чалме с огромным изумрудом, - цвет пророка, да будет над ним мир и благоволение.
Слева сидел верховный кади в чалме с огромным рубином, - как кровь.
Халиф положил руку на обнаженный меч и сказал:
- Во имя аллаха, единого и милосердного, объявляем верховный суд открытым. Да будет он так же справедлив и милостив, как аллах! Счастлив город, который может спать спокойно, потому что за него не спят его правители. Сегодня ночью Багдад спал спокойно, потому что за него не спали трое: я - его эмир и халиф, мой премудрый муфтий и мой грозный кади!
- Я составлял новую фетву! - сказал муфтий.
- Я занимался государственными делами! - сказал кади.
- И как радостно предаваться добродетели! Как пляска, это совершается под звуки тамбурина! - весело воскликнул Гарун-аль-Рашид.
- Я допрашивал обвиняемую! - сказал муфтий.
- Я допрашивал обвиняемую! - сказал кади. - Сто раз счастлив город, где порок преследуется даже по ночам! - воскликнул Гарун-аль-Рашид. - Мы тоже знаем об этой преступнице. Мы слышали о ней от встретившегося нам ночью на улице погонщика каравана, с которым она прибыла в Багдад. Мы приказали взять ее под стражу, и она сейчас здесь. Введите обвиняемую!
Фатьма-ханум вошла дрожа и упала перед халифом. Гарун-аль-Рашид обратился к ней и сказал:
- Мы знаем кто ты, и знаем, что ты прибыла из Каира, чтобы повеселить глаза своего халифа своими танцами. Лучшее, что у тебя есть, принесла ты нам в простоте своей души. Но ты нарушила священную фетву великого муфтия и за это подлежишь суду. Встань, дитя мое! И исполни свое желание: танцуй перед халифом. То, от чего не погибли ни великий муфтий, ни мудрый кади, - от того не погибнет, с помощью аллаха, и халиф.
И Фатьма-ханум начала танцевать.
Глядя на нее, великий муфтий шептал, но так, чтобы, было слышно халифу:
- О, грех! О, грех! Она топчет священную фетву!
Глядя на нее, верховный кади шептал, но так, чтобы было слышно халифу:
- О, преступление! О, преступление! Каждое ее движение достойно смерти!
Халиф смотрел молча.
- Грешница! - сказал Гарун-аль-Рашид. - Из города красивого порока, Каира, ты прибыла в город суровой добродетели - Багдад. Здесь царит благочестие. Благочестие, а не лицемерие. Благочестие - золото, а лицемерие - фальшивая монета, за которую ничего не даст аллах, кроме кары и гибели. Ни красота, ни несчастия, которые ты претерпела, не смягчают сердец твоих судей. Добродетель сурова, и жалость ей недоступна. Не простирай напрасно своих умоляющих рук ни к великому муфтию, ни к верховному кади, ни ко мне, твоему халифу... Великий муфтий! Твой приговор этой женщине, преступившей священную фетву?
Великий муфтий поклонился и сказал:
- Смерть!
- Верховный кади! Твой суд!
Верховный кади поклонился и сказал:
- Смерть!
- Смерть! - говорю и я. Ты преступила священную фетву и должна быть побита камнями тут же, на месте, не медля ни мгновения. Кто же первый бросит в тебя камень? Я, твой халиф!.. Я должен бросить в тебя первый попавшийся камень!
Гарун-аль-Рашид снял тюрбан, сорвал с него огромный бриллиант, славный "Великий Могол", и бросил в Фатьму-ханум. Бриллиант упал у ее ног.
- Вторым будешь ты! - сказал халиф, обращаясь к великому муфтию. - Твой тюрбан украшает великолепный темно-зеленый изумруд, цвет пророка, да будет нам мир и благословение... Какое лучшее назначение для такого прекрасного камня, как не покарать порок?
Великий муфтий снял чалму, сорвал огромный изумруд и бросил.
- Очередь за тобой, верховный кади! Суров твой долг и кровью сверкает огромный рубин на твоем тюрбане. Исполни свой долг!
Кади снял чалму, оторвал рубин и бросил.
- Женщина! - сказал Гарун-аль-Рашид. - Возьми эти камни, заслуженные тобой, как наказание за преступление. И сохрани их, как воспоминание о милости твоего халифа, благочестии его великого муфтия и справедливости его верховного кади. Иди!
И с тех пор, говорят, повелся на свете обычай закидывать красивых женщин драгоценными камнями.
- Шейх Газиф, мой великий муфтий! - сказал халиф. - Надеюсь, что сегодня ты съешь плов в свое удовольствие. Я исполнил твою фетву!
- Да, но я ее отменяю. Она слишком сурова!
- Как? Ты говорил: закон, как собака. Чем злее, тем больше его боятся!
- Да, повелитель! Но собака должна кусать чужих. Если же она кусает хозяина, - собаку сажают на цепь!
Так судил мудрый халиф Гарун-аль-Рашид во славу аллаха единого и милосердного.
2х2 = 4'/2
(Арабская сказка)
У арабов, как ты знаешь, мой друг, и все бывает арабское. В арабской Государственной Думе, - она зовется у них Дум-Дум, - решили начать, наконец, издавать законы.
Вернувшись с мест, из своих становищ, избранные арабы поделились впечатлениями. Один араб сказал:
- Кажется, население нами не особенно довольно. Мне один на ото намекнул. Назвал нас лодырями.
Другие согласились.
- И мне приходилось слышать намеки. Нас зовут дармоедами.
- Меня назвали бездельником.
- А в меня запалили камнем.
И решили приняться за законы.
- Надо издать сразу такой закон, чтоб истина его бросалась всем в глаза.
- И чтоб он не возбуждал никаких споров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117