— удивленно поднимает брови капитан.— За что?
— За многое. Базу в первую очередь Носачу, тару — Носачу, разгрузку—Носачу. А мы с полными трюмами «загораем».
— А ты хотел, чтобы я телком был,— неприязненно глядит капитан на «деда».
— Славу тоже Носачу,— продолжает перечислять тот.
— Берите обязательства и выполняйте,— резко отвечает Носач.— Чего не берете? Боитесь? А я беру. А вы из-за угла тявкаете.
Капитан багровеет. Видать, это больное место его. Действительно, слава капитана вызвала к нему зависть и неприязнь других, считающих себя обойденными. И наговоров на Носача я уже понаслышался. Но все — и враги и друзья — дружно сходятся на одном: Носач — рыбак. А это высшая похвала для капитана.
— А «сборная Бразилии» сегодня не подкачала,— пы-тается перевести разговор на другие рельсы Шевчук.
— Мы все тут — «сборная Бразилии»,— еще не остыв, говорит Носач.
А я думаю: ему, капитану, надо сделать из этой «сборной» команду. Он — капитан. И кроме всех планов, обязательств, рыбы, безопасности судна ему еще надо из случайно попавших на судно людей сколотить команду. Сам он как играющий тренер. И только с настоящей командой он может выиграть игру — выполнить план.
Раздается телефонный звонок. Носач берет трубку, слушает, произносит:
— Иду.
Нам говорит:
— Самописец что-то показывает. Пойду посмотрю.
Капитан уходит в рубку, опять будет стоять над фиш-лупой, искать косяк. Расходимся и мы, каждый по своим делам. Я иду в каюту, ложусь на койку. Спасибо капитану, дал отдохнуть.
А как все же буду писать я о них, обо всей этой «сборной Бразилии» на судне? Понял ли я что-нибудь за месяц? Не собьюсь ли на штамп? И как создать новый образ в литературе? Хотя бы такого, как Носач. Ведь это же отличный типаж! Народный, самобытный, ни на кого не похожий. Это же находка! Мне повезло несказанно. Но справлюсь ли? Ладно. Утро вечера мудренее, да и прожил я на «Катуни» всего месяц, впереди еще пять. Авось что-нибудь за это время и придет в голову, найду я ключ к книге.
И, ухватившись за спасительное русское «авось», облегченно вздохнув, оставляю я свои размышления на «потом». Милое дело — отложить все на «потом». А пока почитаю-ка я детектив — у капитана выпросил.
ДИАЛОГИ В ОКЕАНЕ
Мы с начальником промысла стоим в рубке возле лобового окна. Я свободен от вахты, на руле — боцман. Сидеть в каюте не хочется, писать дневник тоже, и вот с Алексеем Алексеевичем разговариваем. «На улице» свежо. «Катунь» то задирает нос в небо, опрокинув горизонт, то ныряет в пологую волну, и тотчас раздается мощный удар по корпусу, сопровождаемый громким, будто пушечный выстрел, звуком, и брызги белым фонтаном яростно взрываются над палубой, долетают до закрытого окна, светлой шрапнелью бьют по стеклу и стекают вялыми серебряными ручейками. И снова ныряет «Катунь», и опять пушечный выстрел и взрыв ослепительно белых брызг. Будто канонада.
Только это и нарушает тишину на судне. Я заметил: когда тралы полны — шумно на траулере, суета, возбуждение, когда пусты — тихо, ни человеческих голосов, ни движения на палубе, будто вымерло судно.
Показаний на фишлупе нет уже несколько дней, тралы пусты. Мы в пролове. После недавней удачной рыбалки наступила полоса невезения. Носач упрямо стоит над прибором, но там только «бляшки». Правда, иногда и на этих «бляшках» берем тонн пять-шесть, а на густых жирных «мазках» дергаем «пустыря». В общем, ловим рыбку в мутной воде. Мутно-серые волны, мутно-серое небо, и настроение у всех тоже мутное.
По рации слышны переговоры судов. Все жалуются — нет рыбы. Даже чайки покинули нас. То белыми тучами висели за кормой, ожидая трал, а теперь исчезли. Они рыбу чуют.
Обстановка на промысле тяжелая. И Алексей Алексеевич хмур, даже ростом стал вроде меньше, ссутулился, лицо осунулось, и теперь заметно, что немолод он.
Говорят, Наполеон проиграл Бородинскую битву из-за насморка. Мы «проигрываем» рыбалку, видимо, из-за того, что у Носача болят зубы. Доконали они его. Что он только не делал: и аспирин на зубы клал, и анальгин глотал, и коньяком рот полоскал (не выплевывая, конечно), и сигарету изо рта не выпускает, но ничего не помогает. Когда-то он сам себе выдернул зуб, но теперь на такой подвиг не решается. Да и болит-то у него не один зуб, а сразу все — видимо, на нервной почве. Не выдергивать же все подряд!
Держась за челюсть, он резко подходит к радиотелефону и запрашивает базу, что маячит на горизонте.
— «Балтийская слава»! «Балтийская слава» — «Ка-туни»! Прием.
— Слушаем вас,— отзывается рефрижератор.
— Есть у вас зубной врач?
— Нет, зубного нету. Гинеколог есть.
Веселый штурман там на вахте. В рубке у нас разулы-бались, услышав такой ответ, а Носач рассвирепел:
— Что я тебе, беременный! Мне зубной нужен!
— Нет зубного,— повторяет «Балтийская слава».
— Там у него баб — пруд пруди,— подает завистливый голос штурман Гена.
На рефрижераторе действительно много женщин, они делают консервы. Практика показала, что на поточной линии быстрее справляются женщины.
Носач, чертыхаясь, отходит от радиотелефона и туча тучей опять нависает над фишлупой. Алексей Алексеевич сочувственно и в то же время с затаенной усмешкой смотрит на друга, но молчит, не желая подливать масла в огонь. Этот проклятый пролов навалился на всех, все сумрачные, раздражительные, чуть что — взрываются.
Утром на радиосовете капитанов кто-то предложил выделить траулер специально на поиск рыбы, но Алексей Алексеевич отклонил такое предложение: «Ищите сами!» Да, исчезла рыба. Нужен интенсивный поиск. Тут по пословице: под лежачий камень вода не течет. Ну а здесь, на воде, под стоячий траулер косяк не подбежит. Самим надо рыскать по всему промысловому району.
Радист Фомич выходит из своей рубки, стоит у окна, смотрит на серый взгорбленный океан и лениво произносит свою любимую поговорку:
— Рыбы видимо-невидимо, но больше — невидимо.
— Надо бежать на юг,— откликается Носач.— Там сабля скоро пойдет.
— И луфарь,— вставляет слово штурман Гена.
— И луфарь,— подтверждает Носач.— А здесь только воду цедим.
— Здесь надо ловить,— не соглашается Алексей Алексеевич.— Есть тут рыба, надо ее искать. А на юге... на юге тоже дела не блестящие.
— С юга без плана идут,—сообщает Фомич. Он — уши «Катуни», все знает.— Горят там рыбаки, как шведы под Полтавой.
— Скумбрия здесь где-то жирует,—уверенно говорит Алексей Алексеевич.— Год назад ее обнаружили в этих местах, тянулась на восемьдесят миль. Шторм начался — ушла куда-то. Обнаружение такого мощного скопления имеет значение не только для сегодняшнего дня, но и на будущее — науке можно помочь проследить пути миграции скумбрии. Здесь надо искать.
Алексей Алексеевич полная противоположность Носачу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
— За многое. Базу в первую очередь Носачу, тару — Носачу, разгрузку—Носачу. А мы с полными трюмами «загораем».
— А ты хотел, чтобы я телком был,— неприязненно глядит капитан на «деда».
— Славу тоже Носачу,— продолжает перечислять тот.
— Берите обязательства и выполняйте,— резко отвечает Носач.— Чего не берете? Боитесь? А я беру. А вы из-за угла тявкаете.
Капитан багровеет. Видать, это больное место его. Действительно, слава капитана вызвала к нему зависть и неприязнь других, считающих себя обойденными. И наговоров на Носача я уже понаслышался. Но все — и враги и друзья — дружно сходятся на одном: Носач — рыбак. А это высшая похвала для капитана.
— А «сборная Бразилии» сегодня не подкачала,— пы-тается перевести разговор на другие рельсы Шевчук.
— Мы все тут — «сборная Бразилии»,— еще не остыв, говорит Носач.
А я думаю: ему, капитану, надо сделать из этой «сборной» команду. Он — капитан. И кроме всех планов, обязательств, рыбы, безопасности судна ему еще надо из случайно попавших на судно людей сколотить команду. Сам он как играющий тренер. И только с настоящей командой он может выиграть игру — выполнить план.
Раздается телефонный звонок. Носач берет трубку, слушает, произносит:
— Иду.
Нам говорит:
— Самописец что-то показывает. Пойду посмотрю.
Капитан уходит в рубку, опять будет стоять над фиш-лупой, искать косяк. Расходимся и мы, каждый по своим делам. Я иду в каюту, ложусь на койку. Спасибо капитану, дал отдохнуть.
А как все же буду писать я о них, обо всей этой «сборной Бразилии» на судне? Понял ли я что-нибудь за месяц? Не собьюсь ли на штамп? И как создать новый образ в литературе? Хотя бы такого, как Носач. Ведь это же отличный типаж! Народный, самобытный, ни на кого не похожий. Это же находка! Мне повезло несказанно. Но справлюсь ли? Ладно. Утро вечера мудренее, да и прожил я на «Катуни» всего месяц, впереди еще пять. Авось что-нибудь за это время и придет в голову, найду я ключ к книге.
И, ухватившись за спасительное русское «авось», облегченно вздохнув, оставляю я свои размышления на «потом». Милое дело — отложить все на «потом». А пока почитаю-ка я детектив — у капитана выпросил.
ДИАЛОГИ В ОКЕАНЕ
Мы с начальником промысла стоим в рубке возле лобового окна. Я свободен от вахты, на руле — боцман. Сидеть в каюте не хочется, писать дневник тоже, и вот с Алексеем Алексеевичем разговариваем. «На улице» свежо. «Катунь» то задирает нос в небо, опрокинув горизонт, то ныряет в пологую волну, и тотчас раздается мощный удар по корпусу, сопровождаемый громким, будто пушечный выстрел, звуком, и брызги белым фонтаном яростно взрываются над палубой, долетают до закрытого окна, светлой шрапнелью бьют по стеклу и стекают вялыми серебряными ручейками. И снова ныряет «Катунь», и опять пушечный выстрел и взрыв ослепительно белых брызг. Будто канонада.
Только это и нарушает тишину на судне. Я заметил: когда тралы полны — шумно на траулере, суета, возбуждение, когда пусты — тихо, ни человеческих голосов, ни движения на палубе, будто вымерло судно.
Показаний на фишлупе нет уже несколько дней, тралы пусты. Мы в пролове. После недавней удачной рыбалки наступила полоса невезения. Носач упрямо стоит над прибором, но там только «бляшки». Правда, иногда и на этих «бляшках» берем тонн пять-шесть, а на густых жирных «мазках» дергаем «пустыря». В общем, ловим рыбку в мутной воде. Мутно-серые волны, мутно-серое небо, и настроение у всех тоже мутное.
По рации слышны переговоры судов. Все жалуются — нет рыбы. Даже чайки покинули нас. То белыми тучами висели за кормой, ожидая трал, а теперь исчезли. Они рыбу чуют.
Обстановка на промысле тяжелая. И Алексей Алексеевич хмур, даже ростом стал вроде меньше, ссутулился, лицо осунулось, и теперь заметно, что немолод он.
Говорят, Наполеон проиграл Бородинскую битву из-за насморка. Мы «проигрываем» рыбалку, видимо, из-за того, что у Носача болят зубы. Доконали они его. Что он только не делал: и аспирин на зубы клал, и анальгин глотал, и коньяком рот полоскал (не выплевывая, конечно), и сигарету изо рта не выпускает, но ничего не помогает. Когда-то он сам себе выдернул зуб, но теперь на такой подвиг не решается. Да и болит-то у него не один зуб, а сразу все — видимо, на нервной почве. Не выдергивать же все подряд!
Держась за челюсть, он резко подходит к радиотелефону и запрашивает базу, что маячит на горизонте.
— «Балтийская слава»! «Балтийская слава» — «Ка-туни»! Прием.
— Слушаем вас,— отзывается рефрижератор.
— Есть у вас зубной врач?
— Нет, зубного нету. Гинеколог есть.
Веселый штурман там на вахте. В рубке у нас разулы-бались, услышав такой ответ, а Носач рассвирепел:
— Что я тебе, беременный! Мне зубной нужен!
— Нет зубного,— повторяет «Балтийская слава».
— Там у него баб — пруд пруди,— подает завистливый голос штурман Гена.
На рефрижераторе действительно много женщин, они делают консервы. Практика показала, что на поточной линии быстрее справляются женщины.
Носач, чертыхаясь, отходит от радиотелефона и туча тучей опять нависает над фишлупой. Алексей Алексеевич сочувственно и в то же время с затаенной усмешкой смотрит на друга, но молчит, не желая подливать масла в огонь. Этот проклятый пролов навалился на всех, все сумрачные, раздражительные, чуть что — взрываются.
Утром на радиосовете капитанов кто-то предложил выделить траулер специально на поиск рыбы, но Алексей Алексеевич отклонил такое предложение: «Ищите сами!» Да, исчезла рыба. Нужен интенсивный поиск. Тут по пословице: под лежачий камень вода не течет. Ну а здесь, на воде, под стоячий траулер косяк не подбежит. Самим надо рыскать по всему промысловому району.
Радист Фомич выходит из своей рубки, стоит у окна, смотрит на серый взгорбленный океан и лениво произносит свою любимую поговорку:
— Рыбы видимо-невидимо, но больше — невидимо.
— Надо бежать на юг,— откликается Носач.— Там сабля скоро пойдет.
— И луфарь,— вставляет слово штурман Гена.
— И луфарь,— подтверждает Носач.— А здесь только воду цедим.
— Здесь надо ловить,— не соглашается Алексей Алексеевич.— Есть тут рыба, надо ее искать. А на юге... на юге тоже дела не блестящие.
— С юга без плана идут,—сообщает Фомич. Он — уши «Катуни», все знает.— Горят там рыбаки, как шведы под Полтавой.
— Скумбрия здесь где-то жирует,—уверенно говорит Алексей Алексеевич.— Год назад ее обнаружили в этих местах, тянулась на восемьдесят миль. Шторм начался — ушла куда-то. Обнаружение такого мощного скопления имеет значение не только для сегодняшнего дня, но и на будущее — науке можно помочь проследить пути миграции скумбрии. Здесь надо искать.
Алексей Алексеевич полная противоположность Носачу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108