Ведь он что-то подозревает, она это чувствует, все время задает вопросы. И в Гвадалахару приехал неспроста, хочет разузнать «подробности» своей женитьбы…
Она не в состоянии более обманывать Антонио, скрывая истинное положение вещей, она расскажет, как его брат втянул ее в коварную авантюру, а теперь, угрожая, заставляет скрывать все. Но кто же поверит теперь, сокрушался Даниэль, – он и сам только что, к своему великому стыду, притворялся, будто знает Антонио… А весь ужас в том, что Макс может свалить всю вину за происшедшее на них. Ему, Даниэлю, правда, и тюрьма не страшна, он молчит ради них, ради Ракель и Марты, ведь они, его девочки, только жить начинают, за что же им такое выпало…
Старик весь так и просиял, когда вернувшись вечером, Ломбарде пригласил его вместе с Ракель в ресторан, сказав, что рассчитывая на их согласие, уже заказал столик. Пока дон Даниэль переодевался к ужину, Антонио попросил Ракель на следующий день обязательно пройтись по лучшим магазинам Гвадалахары и купить себе элегантные и модные туалеты. Девушка усмотрела в этом что-то оскорбительное для себя, решив, что Камила, очевидно, все-таки поговорила с братом перед их отъездом, – ведь она только нынешним утром сказала, что Ракель одевается точно прислуга… Но ведь она не так богата… На глаза Ракель навернулись слезы, Антонио нежно взял ее за руку.
– Камила… просто глупая девчонка! Если бы она жила на доходы своего мужа, то одевалась бы много хуже, уверяю тебя. И то, что ты не богата, тоже неверно. Ты же моя жена…
В ресторане дон Даниэль был разговорчив, не спускал восторженного взгляда с Ракель и Антонио: в душе он считал этого молодого человека куда более достойной партией своей дочери, чем Максимилиане Вино ударило Саманьего в голову, он разоткровенничался.
– Я женился, знаете ли, уже в солидном возрасте. Елена, она была еще совсем девчонка. Я – намного старше ее. Она была просто ангел. Поэтому Бог, наверное, и призвал ее к себе довольно скоро… Елена оставила мне двух дочерей… таких хороших и красивых. Правда же они красивые, сеньор? – Взгляд его обратился к Антонио, и тот с улыбкой кивнул, подтверждая справедливость сказанного. – Конечно, все родители гордятся своими детьми, но мои дети – это моя радость, – ласковые, добрые. Особенно Ракель. Она к тому же, сеньор, очень серьезна и трудолюбива… О! Замечательное мясо! Я уже давно не пробовал ничего подобного… Тебе нравится, дочка? Да ты ничего не пьешь. Давай-ка, попробуй хоть немного… Это французское… Спасибо, сеньор, своим приглашением сюда вы доставили мне истинную радость. Когда я расскажу об этом куму, он просто не поверит!..
– Не бойся, Ракель! – успокаивал ее Антонио, когда они, проводив дона Даниэля, вернулись в гостиницу. – Не бойся… Я отлично знаю, почему ты так хотела остаться в доме отца. Тебе не о чем беспокоиться! Просто я не хотел подвергать свою семейную жизнь риску, – вдруг тебе опять придет в голову сумасбродная идея…
– Сумасбродная идея? – засмеялась Ракель.
– Ну, да, например, сбежать. Как бы там ни было, хочу, чтобы ты знала: когда я оставил тебя с отцом, шофер все равно следил за вашим домом… Тебе понравился сегодняшний вечер?
– Да, спасибо, Антонио, Особенно за папу…
– Знаешь… Твой отец не такой, каким я себе его представлял.
– Да, мы простые люди, самые обычные… Мой папа, он… – у Ракель в который раз за вечер навернулись на глаза слезы.
– Он очень хороший человек, и мне понравился, а значит, и ты мне нравишься теперь еще больше…
– Антонио! Я не понимаю тебя…
– Разве я тебе не говорил еще сегодня, что ты очень красивая? Нет, не говорил?..
Девушка была не в состоянии отвести руки Антонио, обвившиеся вокруг ее талии, но он сам являл воплощение корректности:, чувствуя ее внутреннее сопротивление, он разжал руки, отпустил ее и тихо спросил, какую комнату в их номере она предпочитает, главную или другую. Она выбрала ту, что поменьше…
Утром они позавтракали втроем в гостиничном ресторане. Ломбардо отправился, как он сказал, по своим делам. Ракель с отцом – по магазинам, уступив просьбам Антонио. Когда же вернулись в гостиницу, дон Даниэль с удовольствием рассматривал покупки Ракель – клетчатый элегантный костюм для улицы в желто-коричневых тонах, серебристое, обтягивающее платье для коктейля, туфли… Сокрушенно вздыхая, спрашивал дочь, нравится ли ей красиво одеваться и сожалел, что был не в состоянии купить своим хорошеньким дочерям ничего подобного, потому что всегда был беден, как церковная крыса…
– Но ты дал нам свою любовь, папа, а это гораздо важнее.
– Да, конечно, дочка, я понимаю, это важно, но и остальное тоже важно! Этот вчерашний ужин, этот роскошный отель… Эта одежда… не знаю, но мне кажется, он тебя любит.
– Ну, папа, он же думает, что я его жена. И старается быть со мною любезным, не более того.
– Это значит – он благородный человек.
– Ах, папа, ты знаешь его только с хорошей стороны! Но когда он сердится… я его просто боюсь! – Ракель замолчала, припоминая все пережитое:
– Папа, папа!.. Если бы ты не ввязался в это дело с кумом… Может, Антонио поверил бы, что мы порядочные люди? А?
– Мы порядочные люди, дочка.
– Тот, кто скупает краденое, папа, не может считаться порядочным. И хуже всего, что Максимилиано об этом знает. Если я стану обвинять его в присутствии Антонио, он от всего откажется и всю вину свалит на нас… Наверняка он все уже так и рассчитал… А я не хочу в тюрьму, папа! И не хочу, чтобы вас посадили в тюрьму! Это несправедливо. Мы ни в чем не виноваты!
– Я тебе об этом и толкую, дочка. Он хороший человек и любит тебя, и если ты будешь к нему внимательна, клянусь тебе памятью твоей матери, я не смог бы пожелать тебе лучшего мужа!
– Папочка, ты так говоришь, потому что он богат.
– Нет, не только поэтому. Он хорошо воспитан. Тот, кто уважает старость, благородный человек. Что тебе еще нужно, дочка? Он образован, порядочен, с положением… Наконец, он красив…
– Ах, папа, я хочу любить своего мужа, пойми! Я не хочу, чтобы у нас что-то было, если… я не люблю его.
– Да, дочка, ты права. Не надо жертвовать собой ради меня или ради кого-то другого.
– Папочка, папочка, как же нам быть?
– Если хочешь, дочка, когда Антонио вернется, мы скажем ему всю правду. Хочешь? Ты не должна беспокоиться, я всю вину возьму на себя, скажу, что это я тебя заставил, что это был мой план, против этого… как его… Максимилиано.
Четырехчасовым самолетом они вылетели в Акапулько. Перед самым отъездом Антонио пригласил дона Даниэля погостить у них на вилле, и Саманьего в восторге от этого предложения, с радостью согласился: он увидит море! Какое это было счастье!..
Пребывая в полном неведении относительно целей поездки Антонио в Гвадалахару, обитатели виллы на берегу океана продолжали тем не менее вести привычный им образ жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Она не в состоянии более обманывать Антонио, скрывая истинное положение вещей, она расскажет, как его брат втянул ее в коварную авантюру, а теперь, угрожая, заставляет скрывать все. Но кто же поверит теперь, сокрушался Даниэль, – он и сам только что, к своему великому стыду, притворялся, будто знает Антонио… А весь ужас в том, что Макс может свалить всю вину за происшедшее на них. Ему, Даниэлю, правда, и тюрьма не страшна, он молчит ради них, ради Ракель и Марты, ведь они, его девочки, только жить начинают, за что же им такое выпало…
Старик весь так и просиял, когда вернувшись вечером, Ломбарде пригласил его вместе с Ракель в ресторан, сказав, что рассчитывая на их согласие, уже заказал столик. Пока дон Даниэль переодевался к ужину, Антонио попросил Ракель на следующий день обязательно пройтись по лучшим магазинам Гвадалахары и купить себе элегантные и модные туалеты. Девушка усмотрела в этом что-то оскорбительное для себя, решив, что Камила, очевидно, все-таки поговорила с братом перед их отъездом, – ведь она только нынешним утром сказала, что Ракель одевается точно прислуга… Но ведь она не так богата… На глаза Ракель навернулись слезы, Антонио нежно взял ее за руку.
– Камила… просто глупая девчонка! Если бы она жила на доходы своего мужа, то одевалась бы много хуже, уверяю тебя. И то, что ты не богата, тоже неверно. Ты же моя жена…
В ресторане дон Даниэль был разговорчив, не спускал восторженного взгляда с Ракель и Антонио: в душе он считал этого молодого человека куда более достойной партией своей дочери, чем Максимилиане Вино ударило Саманьего в голову, он разоткровенничался.
– Я женился, знаете ли, уже в солидном возрасте. Елена, она была еще совсем девчонка. Я – намного старше ее. Она была просто ангел. Поэтому Бог, наверное, и призвал ее к себе довольно скоро… Елена оставила мне двух дочерей… таких хороших и красивых. Правда же они красивые, сеньор? – Взгляд его обратился к Антонио, и тот с улыбкой кивнул, подтверждая справедливость сказанного. – Конечно, все родители гордятся своими детьми, но мои дети – это моя радость, – ласковые, добрые. Особенно Ракель. Она к тому же, сеньор, очень серьезна и трудолюбива… О! Замечательное мясо! Я уже давно не пробовал ничего подобного… Тебе нравится, дочка? Да ты ничего не пьешь. Давай-ка, попробуй хоть немного… Это французское… Спасибо, сеньор, своим приглашением сюда вы доставили мне истинную радость. Когда я расскажу об этом куму, он просто не поверит!..
– Не бойся, Ракель! – успокаивал ее Антонио, когда они, проводив дона Даниэля, вернулись в гостиницу. – Не бойся… Я отлично знаю, почему ты так хотела остаться в доме отца. Тебе не о чем беспокоиться! Просто я не хотел подвергать свою семейную жизнь риску, – вдруг тебе опять придет в голову сумасбродная идея…
– Сумасбродная идея? – засмеялась Ракель.
– Ну, да, например, сбежать. Как бы там ни было, хочу, чтобы ты знала: когда я оставил тебя с отцом, шофер все равно следил за вашим домом… Тебе понравился сегодняшний вечер?
– Да, спасибо, Антонио, Особенно за папу…
– Знаешь… Твой отец не такой, каким я себе его представлял.
– Да, мы простые люди, самые обычные… Мой папа, он… – у Ракель в который раз за вечер навернулись на глаза слезы.
– Он очень хороший человек, и мне понравился, а значит, и ты мне нравишься теперь еще больше…
– Антонио! Я не понимаю тебя…
– Разве я тебе не говорил еще сегодня, что ты очень красивая? Нет, не говорил?..
Девушка была не в состоянии отвести руки Антонио, обвившиеся вокруг ее талии, но он сам являл воплощение корректности:, чувствуя ее внутреннее сопротивление, он разжал руки, отпустил ее и тихо спросил, какую комнату в их номере она предпочитает, главную или другую. Она выбрала ту, что поменьше…
Утром они позавтракали втроем в гостиничном ресторане. Ломбардо отправился, как он сказал, по своим делам. Ракель с отцом – по магазинам, уступив просьбам Антонио. Когда же вернулись в гостиницу, дон Даниэль с удовольствием рассматривал покупки Ракель – клетчатый элегантный костюм для улицы в желто-коричневых тонах, серебристое, обтягивающее платье для коктейля, туфли… Сокрушенно вздыхая, спрашивал дочь, нравится ли ей красиво одеваться и сожалел, что был не в состоянии купить своим хорошеньким дочерям ничего подобного, потому что всегда был беден, как церковная крыса…
– Но ты дал нам свою любовь, папа, а это гораздо важнее.
– Да, конечно, дочка, я понимаю, это важно, но и остальное тоже важно! Этот вчерашний ужин, этот роскошный отель… Эта одежда… не знаю, но мне кажется, он тебя любит.
– Ну, папа, он же думает, что я его жена. И старается быть со мною любезным, не более того.
– Это значит – он благородный человек.
– Ах, папа, ты знаешь его только с хорошей стороны! Но когда он сердится… я его просто боюсь! – Ракель замолчала, припоминая все пережитое:
– Папа, папа!.. Если бы ты не ввязался в это дело с кумом… Может, Антонио поверил бы, что мы порядочные люди? А?
– Мы порядочные люди, дочка.
– Тот, кто скупает краденое, папа, не может считаться порядочным. И хуже всего, что Максимилиано об этом знает. Если я стану обвинять его в присутствии Антонио, он от всего откажется и всю вину свалит на нас… Наверняка он все уже так и рассчитал… А я не хочу в тюрьму, папа! И не хочу, чтобы вас посадили в тюрьму! Это несправедливо. Мы ни в чем не виноваты!
– Я тебе об этом и толкую, дочка. Он хороший человек и любит тебя, и если ты будешь к нему внимательна, клянусь тебе памятью твоей матери, я не смог бы пожелать тебе лучшего мужа!
– Папочка, ты так говоришь, потому что он богат.
– Нет, не только поэтому. Он хорошо воспитан. Тот, кто уважает старость, благородный человек. Что тебе еще нужно, дочка? Он образован, порядочен, с положением… Наконец, он красив…
– Ах, папа, я хочу любить своего мужа, пойми! Я не хочу, чтобы у нас что-то было, если… я не люблю его.
– Да, дочка, ты права. Не надо жертвовать собой ради меня или ради кого-то другого.
– Папочка, папочка, как же нам быть?
– Если хочешь, дочка, когда Антонио вернется, мы скажем ему всю правду. Хочешь? Ты не должна беспокоиться, я всю вину возьму на себя, скажу, что это я тебя заставил, что это был мой план, против этого… как его… Максимилиано.
Четырехчасовым самолетом они вылетели в Акапулько. Перед самым отъездом Антонио пригласил дона Даниэля погостить у них на вилле, и Саманьего в восторге от этого предложения, с радостью согласился: он увидит море! Какое это было счастье!..
Пребывая в полном неведении относительно целей поездки Антонио в Гвадалахару, обитатели виллы на берегу океана продолжали тем не менее вести привычный им образ жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123