Иногда он шел туда сразу после смены, даже не снимая мундира.
Однажды поздно вечером он возвращался домой по темному переулку, едва держась на ногах. Я набросился на него сзади и обработал как надо, а в заключение сломал ему пинками несколько ребер и оставил в переулке ползать, как жука с оторванными крыльями. Он так и не рассмотрел, кто бил его. В переулке было темно. По дороге домой у меня было отличное настроение.
На следующее утро в школу пришел начальник полиции Муллен и вызвал меня с урока истории. Мы вышли из школы и сели в его автомобиль. Он долго говорил со мной, хотя, признаться, разговор был несколько бестолковым. Он ни в чем не обвинял меня, да и не мог сделать этого, потому что Гленн Смит не мог рассмотреть меня в темноте.
Муллен говорил об идиотизме людей, пытающихся встать выше закона и самостоятельно расквитаться за причиненное им зло. Он рассуждал, как болван. Я встал выше закона, расквитался за причиненное мне зло и не чувствовал себя идиотом, даже наоборот. Когда начальник полиции увидел улыбку на моем лице, он замолчал и открыл дверцу машины. Я пошел обратно в школу на урок истории.
С Уолтером Каммингсом пришлось труднее. Прошло больше месяца, прежде чем я узнал о том, что два раза в неделю он навещает одну замужнюю женщину, дом которой находится в миле от города. Точно рассчитав время его визитов, я спрятался у задней двери ее дома и, когда он выходил, ловко надел на него мокрый мешок из-под картошки. Беспомощный в мешке, он не мог сопротивляться.
После того, как его обнаружили рядом с крыльцом, «Скорая помощь» доставила его в приемное отделение больницы.
На следующее утро Муллен пришел к нам еще до завтрака. На этот раз он не собирался сдерживать свои чувства. Едва войдя в дом, он тут же спросил, что я знаю об избиении Каммингса. Отец избавил меня от необходимости лгать. Он спросил у начальника полиции, есть ли основания обвинять меня в чем-то. Или выдвини обвинение, если у тебя есть доказательства, или убирайся из моего дома. Муллен заколебался, – покраснел и ушел. Отец ни о чем не расспрашивал меня.
Итак, с двумя покончено. Остался только один.
Всякий раз, встречаясь с сержантом Эдвардсом, я приветливо улыбался ему. В ответ он мрачно отворачивался. Он делал вид, что не позволит какому-то мальчишке вывести его из равновесия. Но вел себя он очень осмотрительно, настолько осмотрительно, что я никак не мог подобраться к нему.
Занятия в школе закончились. Я получил диплом об окончании средней школы. Мои отметки были чуть выше удовлетворительных. Раньше любой колледж принял бы меня к себе безо всяких разговоров. Теперь, если бы я захотел поступить в колледж, мне предстояло бы сдать вступительные экзамены. Я болтался, ничего не делая, все лето и начало осени. Отец уже дважды говорил со мной и требовал, чтобы я пошел работать, если не хочу продолжать образование. Я не слушал. У меня была работа. Работа, которую я должен был закончить перед тем, как приниматься за другую.
* * *
Однажды субботним вечером мне встретился Гарри Кумбс. Он отвел меня в сторону.
– Видимо, мне здорово повезло, что меня послали на дежурство, когда они отправились к тебе в камеру? – спросил он, тыкая меня в живот дубинкой.
Я ухмыльнулся, но ничего не ответил.
– Когда-нибудь тебя посадят в массивное квадратное кресло, парень, – сказал он. – Затем врубят электричество, покажется легкий дымок и шипение, но ты уже не услышишь его. Подумай об этом. – Он повернулся и пошел прочь.
Гарри Кумбс с его мрачными предсказаниями также мало беспокоил меня.
К октябрю я знал о сержанте Эдвардсе больше, чем его жена. Но он проявлял исключительную осторожность. Я начал уже беспокоиться. Я не знал, что буду делать после того, как покончу с ним – но мне хотелось побыстрее расквитаться, а потом уж решить, что делать дальше.
В начале ноября резко упала температура, и пошел дождь со снегом. Эдвардс вечером поднимался по ступенькам своего дома, боясь поскользнуться, спрятав подбородок в меховой воротник. Он не заметил отрезка железной трубы, которой я ударил его по голове в тот момент, когда он протянул руку с ключом к двери. Когда я устал бить его железной трубой, я скатил его с крыльца на снег, еще несколько раз ударил и пошел домой. Эдвардсу повезло. Случайный прохожий наткнулся на него еще до того, как он замерз насмерть.
Утром, еще в темноте, полицейский автомобиль приехал и отвез нас с отцом в участок. Отец спрашивал полицейских, что случилось, но они молчали. Время от времени отец искоса поглядывал на меня.
В полицейском участке Муллен взялся за меня всерьез. Он думал, что напугает меня и заставит отвечать на его вопросы. Прошло столько месяцев, а он так ничего и не понял. Я просидел перед ним, улыбаясь, двадцать минут. Наконец отец не выдержал и спросил Муллена, на чем основываются его подозрения.
Это привело начальника полиции в ярость. Он помахал пальцем перед носом отца и сказал, что в городе завелся дикий зверь и надо выбирать одно из двух: или посадить его на цепь, или увезти его из города. Лучше уезжайте, подчеркнул Муллен. Так будет спокойнее для всех.
Я чуть было не рассмеялся, но увидел отцовское лицо. Он сдался. Я не мог понять этого. Ведь начальник полиции был бессилен – никаких доказательств у него не было.
По дороге домой отец устало сказал мне, что когда-нибудь я пойму, что нужно уметь жить с людьми. Я не понимал его. Он говорил еще о чем-то. Мне стало жаль его. Он не выдержал. Он сдался.
Я не поверил своим глазам, когда перед нашим домом появилась на табличке надпись «продается». Полиция сумела заставить отца уехать из города. Мне стало ясно, что отец мой – слабый человек.
Тем же вечером я ушел из дома. Я знал, что сумею прожить, не обращая внимания на мнение окружающих. Отец не смог, а я смогу.
Я ушел, чтобы уже не вернуться.
* * *
Нужно было срочно сменить автомобиль. Как только у моего толстенького мексиканского гида пройдет испуг, язык развяжется, и у полиции появится описание «форда» и его владельца.
Шоссе 80 уходит из Эль-Пасо на восток длинной прямой полосой. Меня никто не догонял, и всего лишь несколько встречных автомобилей попались по пути. С полей по обеим сторонам шоссе начал подниматься туман. – Видимость ухудшалась. Мне нужно было отъехать от Эль-Пасо как можно дальше, но, если туман усилится, мои планы могут рухнуть.
Большинство заправочных станций было закрыто. Увидев освещенную открытую заправку, я сбавил скорость. Но, поборов искушение, снова нажал на педаль газа и промчался мимо. Если я уведу машину дежурного по станции или стоящую на ремонте, а «форд» просто оставлю, полиции будет несложно меня найти. Необходимо найти место, где можно сбросить «форд» с утеса или что-нибудь в этом роде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Однажды поздно вечером он возвращался домой по темному переулку, едва держась на ногах. Я набросился на него сзади и обработал как надо, а в заключение сломал ему пинками несколько ребер и оставил в переулке ползать, как жука с оторванными крыльями. Он так и не рассмотрел, кто бил его. В переулке было темно. По дороге домой у меня было отличное настроение.
На следующее утро в школу пришел начальник полиции Муллен и вызвал меня с урока истории. Мы вышли из школы и сели в его автомобиль. Он долго говорил со мной, хотя, признаться, разговор был несколько бестолковым. Он ни в чем не обвинял меня, да и не мог сделать этого, потому что Гленн Смит не мог рассмотреть меня в темноте.
Муллен говорил об идиотизме людей, пытающихся встать выше закона и самостоятельно расквитаться за причиненное им зло. Он рассуждал, как болван. Я встал выше закона, расквитался за причиненное мне зло и не чувствовал себя идиотом, даже наоборот. Когда начальник полиции увидел улыбку на моем лице, он замолчал и открыл дверцу машины. Я пошел обратно в школу на урок истории.
С Уолтером Каммингсом пришлось труднее. Прошло больше месяца, прежде чем я узнал о том, что два раза в неделю он навещает одну замужнюю женщину, дом которой находится в миле от города. Точно рассчитав время его визитов, я спрятался у задней двери ее дома и, когда он выходил, ловко надел на него мокрый мешок из-под картошки. Беспомощный в мешке, он не мог сопротивляться.
После того, как его обнаружили рядом с крыльцом, «Скорая помощь» доставила его в приемное отделение больницы.
На следующее утро Муллен пришел к нам еще до завтрака. На этот раз он не собирался сдерживать свои чувства. Едва войдя в дом, он тут же спросил, что я знаю об избиении Каммингса. Отец избавил меня от необходимости лгать. Он спросил у начальника полиции, есть ли основания обвинять меня в чем-то. Или выдвини обвинение, если у тебя есть доказательства, или убирайся из моего дома. Муллен заколебался, – покраснел и ушел. Отец ни о чем не расспрашивал меня.
Итак, с двумя покончено. Остался только один.
Всякий раз, встречаясь с сержантом Эдвардсом, я приветливо улыбался ему. В ответ он мрачно отворачивался. Он делал вид, что не позволит какому-то мальчишке вывести его из равновесия. Но вел себя он очень осмотрительно, настолько осмотрительно, что я никак не мог подобраться к нему.
Занятия в школе закончились. Я получил диплом об окончании средней школы. Мои отметки были чуть выше удовлетворительных. Раньше любой колледж принял бы меня к себе безо всяких разговоров. Теперь, если бы я захотел поступить в колледж, мне предстояло бы сдать вступительные экзамены. Я болтался, ничего не делая, все лето и начало осени. Отец уже дважды говорил со мной и требовал, чтобы я пошел работать, если не хочу продолжать образование. Я не слушал. У меня была работа. Работа, которую я должен был закончить перед тем, как приниматься за другую.
* * *
Однажды субботним вечером мне встретился Гарри Кумбс. Он отвел меня в сторону.
– Видимо, мне здорово повезло, что меня послали на дежурство, когда они отправились к тебе в камеру? – спросил он, тыкая меня в живот дубинкой.
Я ухмыльнулся, но ничего не ответил.
– Когда-нибудь тебя посадят в массивное квадратное кресло, парень, – сказал он. – Затем врубят электричество, покажется легкий дымок и шипение, но ты уже не услышишь его. Подумай об этом. – Он повернулся и пошел прочь.
Гарри Кумбс с его мрачными предсказаниями также мало беспокоил меня.
К октябрю я знал о сержанте Эдвардсе больше, чем его жена. Но он проявлял исключительную осторожность. Я начал уже беспокоиться. Я не знал, что буду делать после того, как покончу с ним – но мне хотелось побыстрее расквитаться, а потом уж решить, что делать дальше.
В начале ноября резко упала температура, и пошел дождь со снегом. Эдвардс вечером поднимался по ступенькам своего дома, боясь поскользнуться, спрятав подбородок в меховой воротник. Он не заметил отрезка железной трубы, которой я ударил его по голове в тот момент, когда он протянул руку с ключом к двери. Когда я устал бить его железной трубой, я скатил его с крыльца на снег, еще несколько раз ударил и пошел домой. Эдвардсу повезло. Случайный прохожий наткнулся на него еще до того, как он замерз насмерть.
Утром, еще в темноте, полицейский автомобиль приехал и отвез нас с отцом в участок. Отец спрашивал полицейских, что случилось, но они молчали. Время от времени отец искоса поглядывал на меня.
В полицейском участке Муллен взялся за меня всерьез. Он думал, что напугает меня и заставит отвечать на его вопросы. Прошло столько месяцев, а он так ничего и не понял. Я просидел перед ним, улыбаясь, двадцать минут. Наконец отец не выдержал и спросил Муллена, на чем основываются его подозрения.
Это привело начальника полиции в ярость. Он помахал пальцем перед носом отца и сказал, что в городе завелся дикий зверь и надо выбирать одно из двух: или посадить его на цепь, или увезти его из города. Лучше уезжайте, подчеркнул Муллен. Так будет спокойнее для всех.
Я чуть было не рассмеялся, но увидел отцовское лицо. Он сдался. Я не мог понять этого. Ведь начальник полиции был бессилен – никаких доказательств у него не было.
По дороге домой отец устало сказал мне, что когда-нибудь я пойму, что нужно уметь жить с людьми. Я не понимал его. Он говорил еще о чем-то. Мне стало жаль его. Он не выдержал. Он сдался.
Я не поверил своим глазам, когда перед нашим домом появилась на табличке надпись «продается». Полиция сумела заставить отца уехать из города. Мне стало ясно, что отец мой – слабый человек.
Тем же вечером я ушел из дома. Я знал, что сумею прожить, не обращая внимания на мнение окружающих. Отец не смог, а я смогу.
Я ушел, чтобы уже не вернуться.
* * *
Нужно было срочно сменить автомобиль. Как только у моего толстенького мексиканского гида пройдет испуг, язык развяжется, и у полиции появится описание «форда» и его владельца.
Шоссе 80 уходит из Эль-Пасо на восток длинной прямой полосой. Меня никто не догонял, и всего лишь несколько встречных автомобилей попались по пути. С полей по обеим сторонам шоссе начал подниматься туман. – Видимость ухудшалась. Мне нужно было отъехать от Эль-Пасо как можно дальше, но, если туман усилится, мои планы могут рухнуть.
Большинство заправочных станций было закрыто. Увидев освещенную открытую заправку, я сбавил скорость. Но, поборов искушение, снова нажал на педаль газа и промчался мимо. Если я уведу машину дежурного по станции или стоящую на ремонте, а «форд» просто оставлю, полиции будет несложно меня найти. Необходимо найти место, где можно сбросить «форд» с утеса или что-нибудь в этом роде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38