Мой мозг рассылал команды всем частям моего тела, но…
Мое тело? Если бы я мог смеяться в тот момент, я истерически расхохотался бы, хотя скорее всего — закричал от ужаса. Потому что в то время как механическая «рука» остановилась, слегка прижимаясь к моему правому глазу, прикрыв его, мой левый глаз видел, как это действие отражалось во множестве граней пяти хрустальных линз робота. И тогда я увидел чан с пузырящейся электролитической жидкостью и предмет, который находился в чане: что-то вроде сплющенного, смятого длинного пузыря. Я увидел светящиеся трубки из пластика, которые шли от серой пульсирующей массы в чане, к другим по большей части искусственным органам. Короче говоря, я видел посмертные останки Титуса Кроу: мозг на блюде с глазами на стебельках, без век! Человеческий разум, несмотря на обстоятельства, или может быть благодаря им, снабжен предохранителями отключающими ощущения… К счастью эти свойства сохранил и мой мозг. Меня охватила милосердная темнота, в которой не было ужасных видений, а только тоска по смерти.
Так началось мое перевоплощение.
Мое следующее пробуждение длилось дольше и было не менее ужасным, но в этот раз мой разум не нырнул в спасительные глубины беспамятства. Однако во многих других отношениях второе пробуждение очень отличалось от первого. Прежде всего, сцена в огромной лаборатории теперь сопровождалась звуками, какие обычно исходят из сердца гигантского компьютера: механические щелчки, как от тысячи клавиш пишущей машинки; жужжание и шелест, похожий на шум тасования программных перфокарт; свист и шипение электрических приборов; дальний подземный гул и вибрация мощных машин.
Когда робот увидел, что я снова пришел в сознание, он приблизился ко мне, причем намного медленнее, чем в первый раз, и, как ни удивительно, заговорил со мной на механически равнодушном, но совершенно правильном английском.
— Я вижу, вы все знаете.
Два его глаза повернулись, чтобы посмотреть куда-то вниз, затем присоединились к трем остальным, рассматривающим меня. Мне показалось, что металлический ученый переполнен гордостью.
— Да, вы все знаете, слышите меня, но не пытайтесь отвечать. Вы еще долго не сможете говорить. Но когда-нибудь мы с вами еще побеседуем, а до тех пор я должен полагаться лишь на вашего друга, руководящего моими действиями. Мы работаем под вашим восстановлением, и работа медленно, но успешно продвигается.
Мой друг? Я обнаружил, что приложив некоторое усилие могу двигать глазами, и стал следить за направлением, которое показывала одна из верхних конечностей робота. У стены лаборатории, стояли мои «часы». Насколько я смог разглядеть, они казались неповрежденными, и при виде их множество воспоминаний всплыло из бездн прошлого… Я вспомнил о том, как «часы», подобно метеориту, неслись к поверхности серого мира!
Но что имел в виду робот, называя «часы» моим другом? Некоторое время я не мог это понять.
— Мне рассказывали, — продолжал робот голосом, отчасти похожим на человеческий, хотя и несколько глуховатым, — что некоторые жизненные формы, такие как вы, страдают от ряда расстройств разума, возникающих при болезни или повреждении членов или органов ваших тел, и что подобные расстройства называются болью. Эта боль, настолько же неприятна для вас, как ржавчина или отсутствие смазки для меня. А хуже всего то, что вы неспособны отключить неисправный орган или член, или же отсоединить его от вашего мозга, пока выполняются необходимые исправления. Более того, меня уверяли, что эта боль способна привести к общему расстройству всей вашей системы. Поскольку важно, чтобы не возникло излишних повреждений во время вашего восстановления, я бы хотел знать, испытываете ли вы теперь боль. Если так, я отключу вас на время, пока не отыщу и не устраню источник такой неприятности. Чтобы я мог проделать это, вам следует ответить утвердительно движением ваших глаз вправо, или отрицательно — движением их влево. Вам больно?
Немедленно и без усилия я повернул глаза влево, затем снова вернул зрачки в прежнее положение. Я не чувствовал никакой боли. Да и не мог чувствовать, наверное… Действительно, у меня были только глаза, а все остальное тело отсутствовало. Все это время я старался не смотреть на полированные поверхности, в которых смог бы увидеть свое отражение. Мое движение произвело на робота весьма сильное впечатление: верхние конечности его задрожали и задвигались. Его многогранные глаза поворачивались туда-сюда, как у какого-то странного хамелеона. Его голос, когда он снова заговорил, был полон — не то, чтобы эмоцией — но какого-то машинного возбуждения!
— Вы… вы видите, вы слышите и вы рассуждаете! Вы… вы и в самом деле существуете! — Еще мгновение это странное металлическое создание ликовало, а затем продолжало, обращаясь ко мне. — Но еще много предстоит сделать, прежде чем я продолжу свою работу. Я должен проконсультироваться с вашим другом. Я думаю, будет лучше если я отключу вас. — Он (я думал о роботе, как о мужчине) протянул руку куда-то мне за «спину» — за пределы моего поля зрения — и выкатил, поставив передо мной, большое зеркало на колесах. — Но прежде чем я это сделаю, я хотел бы, чтобы вы увидели, насколько мы продвинулись, в деле восстановления вашего организма!
Я попытался закрыть глаза, но обнаружил, что не могу сделать это. Зрелище, открывшееся мне, и в самом деле было непереносимо. Но невозможно закрыть глаза, у которых нет век! Я тут же вспомнил слова робота, сказанные им минуту назад, и медленно посмотрел вправо.
— Боль!
Казалось, робот ахнул, мгновенно распознав тревожный сигнал. Потом он повернулся и быстро покатился к красному выключателю на ближайшей консоли. Снова опустилась темнота, но перед этим я с ужасом, но испытывая непреодолимое любопытстве, взглянул в зеркало.
Да, работа по моему восстановлению работа явно имела прогресс.
Мои глаза, по-прежнему прикрепленные к мозгу, были теперь помещены в кусочки живой плоти — нечто наподобие рудиментарных орбит. Два грубых сморщенных предмета торчали — по одному — с каждой стороны мозга, растянутые тонкими металлическими проволочками в каких-то конических конструкциях. «Это уши, » — предположил я. Пищевод из гибкого пластика поддерживало несколько пластиковых костей. Он упирался в черный похожий на мешок предмет. Я решил, что это мой желудок. Легкие, печень и почки тоже находились здесь — все искусственное и похоже еще не подключенное, но скрепленное вместе сеткой тонких нитей из синтетической протоплазмы или пластика. В том месте, где должно размещаться сердце, висела группа связанных между собой пластиковых шаров, пять из которых равномерно охватывали сияющее металлическое ядро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Мое тело? Если бы я мог смеяться в тот момент, я истерически расхохотался бы, хотя скорее всего — закричал от ужаса. Потому что в то время как механическая «рука» остановилась, слегка прижимаясь к моему правому глазу, прикрыв его, мой левый глаз видел, как это действие отражалось во множестве граней пяти хрустальных линз робота. И тогда я увидел чан с пузырящейся электролитической жидкостью и предмет, который находился в чане: что-то вроде сплющенного, смятого длинного пузыря. Я увидел светящиеся трубки из пластика, которые шли от серой пульсирующей массы в чане, к другим по большей части искусственным органам. Короче говоря, я видел посмертные останки Титуса Кроу: мозг на блюде с глазами на стебельках, без век! Человеческий разум, несмотря на обстоятельства, или может быть благодаря им, снабжен предохранителями отключающими ощущения… К счастью эти свойства сохранил и мой мозг. Меня охватила милосердная темнота, в которой не было ужасных видений, а только тоска по смерти.
Так началось мое перевоплощение.
Мое следующее пробуждение длилось дольше и было не менее ужасным, но в этот раз мой разум не нырнул в спасительные глубины беспамятства. Однако во многих других отношениях второе пробуждение очень отличалось от первого. Прежде всего, сцена в огромной лаборатории теперь сопровождалась звуками, какие обычно исходят из сердца гигантского компьютера: механические щелчки, как от тысячи клавиш пишущей машинки; жужжание и шелест, похожий на шум тасования программных перфокарт; свист и шипение электрических приборов; дальний подземный гул и вибрация мощных машин.
Когда робот увидел, что я снова пришел в сознание, он приблизился ко мне, причем намного медленнее, чем в первый раз, и, как ни удивительно, заговорил со мной на механически равнодушном, но совершенно правильном английском.
— Я вижу, вы все знаете.
Два его глаза повернулись, чтобы посмотреть куда-то вниз, затем присоединились к трем остальным, рассматривающим меня. Мне показалось, что металлический ученый переполнен гордостью.
— Да, вы все знаете, слышите меня, но не пытайтесь отвечать. Вы еще долго не сможете говорить. Но когда-нибудь мы с вами еще побеседуем, а до тех пор я должен полагаться лишь на вашего друга, руководящего моими действиями. Мы работаем под вашим восстановлением, и работа медленно, но успешно продвигается.
Мой друг? Я обнаружил, что приложив некоторое усилие могу двигать глазами, и стал следить за направлением, которое показывала одна из верхних конечностей робота. У стены лаборатории, стояли мои «часы». Насколько я смог разглядеть, они казались неповрежденными, и при виде их множество воспоминаний всплыло из бездн прошлого… Я вспомнил о том, как «часы», подобно метеориту, неслись к поверхности серого мира!
Но что имел в виду робот, называя «часы» моим другом? Некоторое время я не мог это понять.
— Мне рассказывали, — продолжал робот голосом, отчасти похожим на человеческий, хотя и несколько глуховатым, — что некоторые жизненные формы, такие как вы, страдают от ряда расстройств разума, возникающих при болезни или повреждении членов или органов ваших тел, и что подобные расстройства называются болью. Эта боль, настолько же неприятна для вас, как ржавчина или отсутствие смазки для меня. А хуже всего то, что вы неспособны отключить неисправный орган или член, или же отсоединить его от вашего мозга, пока выполняются необходимые исправления. Более того, меня уверяли, что эта боль способна привести к общему расстройству всей вашей системы. Поскольку важно, чтобы не возникло излишних повреждений во время вашего восстановления, я бы хотел знать, испытываете ли вы теперь боль. Если так, я отключу вас на время, пока не отыщу и не устраню источник такой неприятности. Чтобы я мог проделать это, вам следует ответить утвердительно движением ваших глаз вправо, или отрицательно — движением их влево. Вам больно?
Немедленно и без усилия я повернул глаза влево, затем снова вернул зрачки в прежнее положение. Я не чувствовал никакой боли. Да и не мог чувствовать, наверное… Действительно, у меня были только глаза, а все остальное тело отсутствовало. Все это время я старался не смотреть на полированные поверхности, в которых смог бы увидеть свое отражение. Мое движение произвело на робота весьма сильное впечатление: верхние конечности его задрожали и задвигались. Его многогранные глаза поворачивались туда-сюда, как у какого-то странного хамелеона. Его голос, когда он снова заговорил, был полон — не то, чтобы эмоцией — но какого-то машинного возбуждения!
— Вы… вы видите, вы слышите и вы рассуждаете! Вы… вы и в самом деле существуете! — Еще мгновение это странное металлическое создание ликовало, а затем продолжало, обращаясь ко мне. — Но еще много предстоит сделать, прежде чем я продолжу свою работу. Я должен проконсультироваться с вашим другом. Я думаю, будет лучше если я отключу вас. — Он (я думал о роботе, как о мужчине) протянул руку куда-то мне за «спину» — за пределы моего поля зрения — и выкатил, поставив передо мной, большое зеркало на колесах. — Но прежде чем я это сделаю, я хотел бы, чтобы вы увидели, насколько мы продвинулись, в деле восстановления вашего организма!
Я попытался закрыть глаза, но обнаружил, что не могу сделать это. Зрелище, открывшееся мне, и в самом деле было непереносимо. Но невозможно закрыть глаза, у которых нет век! Я тут же вспомнил слова робота, сказанные им минуту назад, и медленно посмотрел вправо.
— Боль!
Казалось, робот ахнул, мгновенно распознав тревожный сигнал. Потом он повернулся и быстро покатился к красному выключателю на ближайшей консоли. Снова опустилась темнота, но перед этим я с ужасом, но испытывая непреодолимое любопытстве, взглянул в зеркало.
Да, работа по моему восстановлению работа явно имела прогресс.
Мои глаза, по-прежнему прикрепленные к мозгу, были теперь помещены в кусочки живой плоти — нечто наподобие рудиментарных орбит. Два грубых сморщенных предмета торчали — по одному — с каждой стороны мозга, растянутые тонкими металлическими проволочками в каких-то конических конструкциях. «Это уши, » — предположил я. Пищевод из гибкого пластика поддерживало несколько пластиковых костей. Он упирался в черный похожий на мешок предмет. Я решил, что это мой желудок. Легкие, печень и почки тоже находились здесь — все искусственное и похоже еще не подключенное, но скрепленное вместе сеткой тонких нитей из синтетической протоплазмы или пластика. В том месте, где должно размещаться сердце, висела группа связанных между собой пластиковых шаров, пять из которых равномерно охватывали сияющее металлическое ядро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58