Не успел на селе начальную грамотку с медалью получить, как уже из района на меня покрикивает – подстегни своих бездельников!
Мы по-евангельски против власти не шумим, и раз тебе Расея свыше в прокормленье вручена, то и живи в полное свое удовольствие, пей-гуляй, сколь здоровье позволяет, но и народишку обыкновенно дых давай, хомутину натуго не затягивай... да иному мало винишка да казенных-то харчей! Он из тебя Бога с кровью вынает, а ты ему за то умиленьице, задушевное со слезой да приплясом подай. Отродясь льном да рожью кормилися, опять же коровка при каждом дворе, а тут за нее в каторгу, взамен повелено кроликов разводить да еще кукурузу злосчастную на наших-то болотах. Разрешили овец держать под условием ежегодной сдачи в полторы овчины с кажной головы, значит, полсвоей в придачу. Вконец мужика от земли отлучили: бежать бы, да некуда! Замечаю, пропадает отзывчивость на чужое горе у людей, каменеют сердца, притупляется чувствительность и на свою собственную беду. И примечаю я, стали мужики ко мне приглядываться, дескать, кто таков, ласково на ушко журчит, железными коготками по шерсти гладит, аж мурашки жуткие бегут. Словно бы чужак собственному народу становлюся: подхожу – замолкают, да и сам в очи им взглянуть не смею... но тут пофартило мне. В неплодоносный год обложили нас по два мешка яблок с кажного древа, то я и вырубил свои угодья на дровишки от греха! Да еще задержка срочной дани случилася, не помнится кому, то ли африканским жителям под гнетом капитализма, то ли в честь всемирного прогресса вообще. По совокупности делов дамши мне разок по шее для наглядности, посадили на мое место свеженького. Заодно в тот же год наследник наш пропал на Халкин-голе, а вслед за сестрицей скапустилась и старушка моя. Остался я ни при чем со своим неотступным вопросом наедине. На что замахивались мы, братцы мои, и во что на поверку обернулось? На словах, вроде бы ни печали, ни воздыханья, одна жизнь бесконечная, да получается на мотив, как в церкви поют. А ведь по другому-то разочку, кумекаю, да на нашу житуху насмотревшись, не порешатся народы новую суматоху учинять. Заколотил я досочками сиротскую свою недвижность и отправился с посошком, на твой манер, дознаваться – как и в чем совершилась у нас несостоятельность? Ночей не спал, все ходил да нюхал, где тут собака зарытая? Где я только не приставал, там и сям, на маргариновом заводе сторожем продремал полгода, везде покоя от мыслей нет.
– Сказывай тогда, докопался ли, где зарытая собака находится?
– Зато знаю, где копать надо, – отвечал другой, наливая себе остатки. – Затвердили из букваря, дескать, не боги горшки обжигают, после чего искоренили ихнего брата сверху донизу. И вроде всякому открылась зеленая улица прямиком хоть во всевышние, но стало проясняться с кровью пополам, что качественные горшки творить дано богам гончарной отрасли, да и саму глину месить тоже своя божественность требуется. Открыл некий светоч ума, что вовсе без обжига производство посуды дешевле обходится... А раз имущество по всей земле будет всеобщее, значит, вовсе бесхозяйское, то есть полностью ничье, то и должно погибнуть без присмотру. У прежнего-то хозяина, почитай, в кажном пальце, в суставе кажном имелся хозяйский глаз: соринку не упустит, без которой тысяча не получается. Я к тому, что прежний-то хозяин мошну как килу на груди носил, бедой да болью к самому горлу подвязана, и чуть не смикитил вовремя, глянь, уже нищая сума на шее мотается: гуляй по миру, купец, закаляй здоровье! В бывалошное время сдохнет корова, веху объемшись, так ведь бабы землю с горя грызли, на всею волость голосили, по кормилице убивалися, в районе у нас позапрошлую зиму осьмиэтажный универмаг со всею начинкой дотла выгорел, так веришь ли, поп...
Дальше последовал рассказ, как наехала комиссия из семи начальников, сплошь в ладных бекешках и с портфелями, покачала головой, а убедившись в натуральности происшествия, зашла для составления отчетной бумаги, также по причине морозной погоды в соседнюю ресторацию, откуда через часок-другой, заметно порозовевшая, отбыла в обратном направлении без пролития единой слезинки. Здесь, заслышав подозрительные шорохи по фанерной стенке снаружи, рассказчик благоразумно воздержался от показа обнаруженной им собаки, хотя были всего лишь утратившие терпенье малыши. Собеседники поднялись одновременно, о.Матвей не без усилия преодолевая круговую неустойчивость.
Самому себе отвечая на ту главную, непрестанно угнетавшую его мысль о приблизившейся развязке, батюшка коснеющим языком и совсем уж непонятно распространился насчет единственного теперь шанса на спасенье человечества в том плане, что поелику сердце детское есть наиболее достойное Бога, опять же обжитое его жилище, то в решительный миг перед отменой мирозданья, может быть, и устрашится вернуться в свое царственное ледяное одиночество, в котором пребывал до изобретения людей.
– Смотри, и выпил-то пустяк, а сила какая! – вздохнул о.Матвей и признался виновато, что хоть и окосел малость, зато душе просторней стало, как Ионе по выходе из чрева китова. Развезло его не столько от вина, как от нахлынувших переживаний.
– Надоть тогда закрепить, чтобы обратно не развязалося, – посмеялся его открытию чернявый мужик и протянул о.Матвею чудесную склянку пополнить достигнутое.
Тот и сам понимал, что лишнее, но ввиду предстоящего хотелось запастись солнышком на черную ночку впереди. После чего долго кружил перстами над лакомой снедью, не решаясь без дозволения.
– И солона твоя рыбка, а хороша... аккурат для нашего брата в гоненье. Главное, ее много не съешь, а там испил водицы и опять вроде досыта... – утрудившимся языком хвалил он, не сводя глаз с хозяина. – Не разоряю я тебя?
В ответ карусельный директор поближе придвинул ему бумажку с копченым рыбцом:
– Ничего, ты ешь-закусывай, твоя дорожка дальняя. Тут земляк знакомый оказался, по снабженью полярного ледоходства работает, а при хлебном-то деле как не спроворить по оказии! – и головою смятенно покрутил, что от своего же добра ровно крысы подпольные пользуемся – кто чего утащит. – Ешь, поп, это твое, Бог даст, еще втихую украдем! Хлебушко воровать не зазорно.
Через входное отверстие взглянув на часы в конце аллеи, хозяин допил плескавшееся на донышке, чтоб не маячило, и стал сворачивать остатки истинной, по Матвееву замечанию, Валтасаровой трапезы. Так хорошо сиделось обоим, словно на горе с окрестным обозрением, вся житейская тщета где-то внизу, под ногами. Нетерпеливая детвора засматривала снаружи к ним в укрытие, а чего-то главного пока не обсудили.
– Россиюшка-то наша славно полыхнула... костерок всех времен и народов! – для затравки похвастался о.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220
Мы по-евангельски против власти не шумим, и раз тебе Расея свыше в прокормленье вручена, то и живи в полное свое удовольствие, пей-гуляй, сколь здоровье позволяет, но и народишку обыкновенно дых давай, хомутину натуго не затягивай... да иному мало винишка да казенных-то харчей! Он из тебя Бога с кровью вынает, а ты ему за то умиленьице, задушевное со слезой да приплясом подай. Отродясь льном да рожью кормилися, опять же коровка при каждом дворе, а тут за нее в каторгу, взамен повелено кроликов разводить да еще кукурузу злосчастную на наших-то болотах. Разрешили овец держать под условием ежегодной сдачи в полторы овчины с кажной головы, значит, полсвоей в придачу. Вконец мужика от земли отлучили: бежать бы, да некуда! Замечаю, пропадает отзывчивость на чужое горе у людей, каменеют сердца, притупляется чувствительность и на свою собственную беду. И примечаю я, стали мужики ко мне приглядываться, дескать, кто таков, ласково на ушко журчит, железными коготками по шерсти гладит, аж мурашки жуткие бегут. Словно бы чужак собственному народу становлюся: подхожу – замолкают, да и сам в очи им взглянуть не смею... но тут пофартило мне. В неплодоносный год обложили нас по два мешка яблок с кажного древа, то я и вырубил свои угодья на дровишки от греха! Да еще задержка срочной дани случилася, не помнится кому, то ли африканским жителям под гнетом капитализма, то ли в честь всемирного прогресса вообще. По совокупности делов дамши мне разок по шее для наглядности, посадили на мое место свеженького. Заодно в тот же год наследник наш пропал на Халкин-голе, а вслед за сестрицей скапустилась и старушка моя. Остался я ни при чем со своим неотступным вопросом наедине. На что замахивались мы, братцы мои, и во что на поверку обернулось? На словах, вроде бы ни печали, ни воздыханья, одна жизнь бесконечная, да получается на мотив, как в церкви поют. А ведь по другому-то разочку, кумекаю, да на нашу житуху насмотревшись, не порешатся народы новую суматоху учинять. Заколотил я досочками сиротскую свою недвижность и отправился с посошком, на твой манер, дознаваться – как и в чем совершилась у нас несостоятельность? Ночей не спал, все ходил да нюхал, где тут собака зарытая? Где я только не приставал, там и сям, на маргариновом заводе сторожем продремал полгода, везде покоя от мыслей нет.
– Сказывай тогда, докопался ли, где зарытая собака находится?
– Зато знаю, где копать надо, – отвечал другой, наливая себе остатки. – Затвердили из букваря, дескать, не боги горшки обжигают, после чего искоренили ихнего брата сверху донизу. И вроде всякому открылась зеленая улица прямиком хоть во всевышние, но стало проясняться с кровью пополам, что качественные горшки творить дано богам гончарной отрасли, да и саму глину месить тоже своя божественность требуется. Открыл некий светоч ума, что вовсе без обжига производство посуды дешевле обходится... А раз имущество по всей земле будет всеобщее, значит, вовсе бесхозяйское, то есть полностью ничье, то и должно погибнуть без присмотру. У прежнего-то хозяина, почитай, в кажном пальце, в суставе кажном имелся хозяйский глаз: соринку не упустит, без которой тысяча не получается. Я к тому, что прежний-то хозяин мошну как килу на груди носил, бедой да болью к самому горлу подвязана, и чуть не смикитил вовремя, глянь, уже нищая сума на шее мотается: гуляй по миру, купец, закаляй здоровье! В бывалошное время сдохнет корова, веху объемшись, так ведь бабы землю с горя грызли, на всею волость голосили, по кормилице убивалися, в районе у нас позапрошлую зиму осьмиэтажный универмаг со всею начинкой дотла выгорел, так веришь ли, поп...
Дальше последовал рассказ, как наехала комиссия из семи начальников, сплошь в ладных бекешках и с портфелями, покачала головой, а убедившись в натуральности происшествия, зашла для составления отчетной бумаги, также по причине морозной погоды в соседнюю ресторацию, откуда через часок-другой, заметно порозовевшая, отбыла в обратном направлении без пролития единой слезинки. Здесь, заслышав подозрительные шорохи по фанерной стенке снаружи, рассказчик благоразумно воздержался от показа обнаруженной им собаки, хотя были всего лишь утратившие терпенье малыши. Собеседники поднялись одновременно, о.Матвей не без усилия преодолевая круговую неустойчивость.
Самому себе отвечая на ту главную, непрестанно угнетавшую его мысль о приблизившейся развязке, батюшка коснеющим языком и совсем уж непонятно распространился насчет единственного теперь шанса на спасенье человечества в том плане, что поелику сердце детское есть наиболее достойное Бога, опять же обжитое его жилище, то в решительный миг перед отменой мирозданья, может быть, и устрашится вернуться в свое царственное ледяное одиночество, в котором пребывал до изобретения людей.
– Смотри, и выпил-то пустяк, а сила какая! – вздохнул о.Матвей и признался виновато, что хоть и окосел малость, зато душе просторней стало, как Ионе по выходе из чрева китова. Развезло его не столько от вина, как от нахлынувших переживаний.
– Надоть тогда закрепить, чтобы обратно не развязалося, – посмеялся его открытию чернявый мужик и протянул о.Матвею чудесную склянку пополнить достигнутое.
Тот и сам понимал, что лишнее, но ввиду предстоящего хотелось запастись солнышком на черную ночку впереди. После чего долго кружил перстами над лакомой снедью, не решаясь без дозволения.
– И солона твоя рыбка, а хороша... аккурат для нашего брата в гоненье. Главное, ее много не съешь, а там испил водицы и опять вроде досыта... – утрудившимся языком хвалил он, не сводя глаз с хозяина. – Не разоряю я тебя?
В ответ карусельный директор поближе придвинул ему бумажку с копченым рыбцом:
– Ничего, ты ешь-закусывай, твоя дорожка дальняя. Тут земляк знакомый оказался, по снабженью полярного ледоходства работает, а при хлебном-то деле как не спроворить по оказии! – и головою смятенно покрутил, что от своего же добра ровно крысы подпольные пользуемся – кто чего утащит. – Ешь, поп, это твое, Бог даст, еще втихую украдем! Хлебушко воровать не зазорно.
Через входное отверстие взглянув на часы в конце аллеи, хозяин допил плескавшееся на донышке, чтоб не маячило, и стал сворачивать остатки истинной, по Матвееву замечанию, Валтасаровой трапезы. Так хорошо сиделось обоим, словно на горе с окрестным обозрением, вся житейская тщета где-то внизу, под ногами. Нетерпеливая детвора засматривала снаружи к ним в укрытие, а чего-то главного пока не обсудили.
– Россиюшка-то наша славно полыхнула... костерок всех времен и народов! – для затравки похвастался о.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220