Зная, что архиереи русские особенно любят водить знакомство с людьми, достигшими известных степеней, и только от таковых с удивлением, но без гнева и возражений, приемлют колкие и неприятные замечания вроде того, какое сделал Серапиону Копцевич или "Копчевич", мы, конечно, обязаны думать, что генерал Пётр Михайлович и в 1816 году имел уже немалый вес в обществе. Но в 1828 г., после того, когда Копцевич провел десять лет на генерал-губернаторстве, да более года в вояже по Европе и по возвращении состоял не у дел, он изменился. Теперь он уже не с колкостями подходил к иерархам, а с почтительным исканием: он ищет у них наставления и помощи, как воспитать единственного сына в такой бережи, чтобы его не коснулась "тлетворная зараза западных идей". Действительно ли его это так сильно озабочивало или он этим только угодствовал, увидим ниже. Но носиться с этим патриотическим яйцом было тогда очень в моде, и вот наш генерал предстаёт с своей гражданской скорбью к Филарету Дроздову, митрополиту московскому, бывшему тогда в апогее славы его ума, критическая оценка которого до сих пор иными применяется к ереси и даже почти к богохульству.
Митрополит Серапион Александровский, не по многих летах после пожалования ему чрезвычайно драгоценных бриллиантовых знаков, которые он показывал Копцевичу, был уволен 24-го января 1822 г. Любопытная история его обещана "Киевскою стариною". (Прим. автора.)
Как основателен был во всех своих поступках генерал Копцевич и как он предусмотрительно брался за воспитание сына, видно из следующего. По возвращении из заграничного путешествия он уже не возвратил мальчика бабушке, у которой внук дожился до того, что его пришлось целый год "лечить вояжами", а отдал этого молодца в какой-то "институт" в Петербурге. (Что это был за институт, ниже будет сказано.) Но генерал и на этом не успокоился, потому что "институт" в скором времени "распался" по вине одной "сильной дамы", подпустившей туда ужасного, но обольстительного змия. Генерал отчаялся в петербургских людях и "поехал к митрополиту Филарету в Москву, собственно для того, чтобы приискать сыну своему наставника из лиц, образованных в духовных училищах". На самом же деле, кажется, он поехал, чтобы показать себя Филарету и повыгоднее себя перед ним аттестовать.
Иначе почему бы генералу не воспользоваться таковыми же учёными петербургской духовной подготовки? Конечно, может быть, что он боялся, не хуже ли здесь духовное образование, чем в Москве, но кажется, что гораздо более для него заключалось в том, чтобы познакомиться с Дроздовым и поставить ему на вид свой строгий взгляд на воспитание и чистое патриотическое направление с ненавистью ко всему иностранному. Сделать это известным митрополиту Филарету был расчёт, и очень недурной.
К этому тогда прибегали многие, и не без пользы для себя и для своих присных. "Противность идеям александровского века" входила в моду, и за неё, случалось, "жаловали"... Состоящему не у дел генерал-губернатору было отнюдь не вредно поплакаться перед могущественным иерархом на всеобщее "петербургское растление", которого он, Копцевич, как человек истинно русский и будто бы полный беззаветной преданности православию и другим чисто русским "народным элементам", перенести не мог. Тем более его угнетала мысль, что всеми этими гибельными началами может быть отравлена детская душа его сына.
К этому, можно было надеяться, владыка московский не окажется безучастным, и это к чему-нибудь послужит, что-нибудь выйдет из этого небесполезное.
Генерал не ошибся.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Явился Пётр Михайлович к Филарету и повёл себя здесь уже совсем не так, как у высокопреосвященного Серапиона. Московского митрополита он не стал затруднять суетною просьбою показать ему жалованные орденские знаки, которых у Филарета Дроздова было не менее, а более, чем у Серапиона Александровского. Нет, тут генерал почтительнейше преклонился и сыновне просил архипастырской помощи: как спасти дитя от волков в овечьей шкуре, которыми и тогда уже был переполнен ожидающий провала Петербург.
- В Петербурге нет людей, всемилостивейший владыко! - жаловался генерал митрополиту.
- Знаю, знаю, - отвечал ему Филарет и, уловленный этою лестью генерала, сделал неосторожность: он не только рекомендовал, но из своих рук дал Копцевичу человека - и человека с головы до ног (из которого потом Копцевич, когда благоустроился, с бесстыдным нахальством стремился сделать "поношение человеком" и в значительной мере достиг этого).
Дарованный Филаретом генералу воспитатель был Исмайлов, магистр и профессор вифанской семинарии, знаток математики и физики, и притом любитель светского обращения, для коего он и покинул всё общество бродивших в Вифании неуклюжих фигур в длиннополых фенебриях и полуфенебриях, а наичаще даже просто в халатах. Исмайлов был человек с любовью к изящному, - человек как раз к генеральскому дому.
Владыка московский сам "безвкусия не любил" и знал, кто где будет у места.
Генерал, разумеется, Филаретова выбора не критиковал и сейчас же "взял" наставника, которым благословил его святитель московский. Исмайлову Копцевич назначил жалованья "три тысячи рублей ассигнациями" в год и обязался пристроить его на хорошую службу, как только сам получит место. Тогда генерал ещё не знал, "где он сам устроится: в Москве или в Петербурге". "Устройство" зависело от одной старухи, сидевшей в старом "гетманском доме" в малороссийской деревне, но величайшей мастерицы обделывать дела. Она уже двигала Копцевича и по Киеву, и в Сибирь, где он оставил генерал-губернаторство совсем не "единственно для воспитания сына", как предполагал довольно легковерный Исмайлов.
Теперь гетманша опять должна подействовать, а Филарет воспособить.
Исмайлов по благословению владыки согласился поступить к генералу, скоро собрался, простился ещё раз, "в последнее принял благословение от митрополита Филарета" и поехал...
Куда?
Всякий, конечно, подумает, что воспитатель поспешит в Петербург, т. е. туда, где оставался в это время генеральский сын, отданный там после закрытия загадочного "института" в "российскую академию" под присмотр какому-то "академику". Очевидно, Исмайлов или должен жить с воспитанником в Петербурге, или же он провезёт его в Малороссию, к отцу, и там посвятит всего себя его воспитанию. Последнее могло быть очень кстати потому, что мальчика после "института" надо было отучить от многого дурного и приучить к хорошему.
Но в том-то и дело, что всё это была одна шумиха слов, а умысел другой тут был. Генерал много и убедительно говорил митрополиту о своих скорбях и заботах исторгнуть сына из-под влияния Петербурга и петербургских идей, но между тем на самом деле он не только сам весь тяготел к Петербургу, но и сына не желал удалять от здешних карьерных пружин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12