Суд обязал Танцмана заплатить штраф, но и Уриньке пришлось дорого заплатить за свои дела.
После этого Циля вновь сказала Уриньке, что им стоит приискать себе бойкое местечко.
- Тогда, - сказала она, - тебя никто больше не тронет.
Но Уринька не соглашался ни в какую. Он твердил, что ему нравится запах кож и что после армии он непременно займется их выделкой.
- Сначала закончи гимназию,- сказала Циля, и Уринька согласился с ней.
Соседи говорили, что у мальчика золотые руки, хотя он сорванец, каких мало, совершенно невыносим и опасен для окружающих; и они запрещали своим детям водиться с ним. Когда Уринька возмужал, его голос стал низким, плечи широкими, а мускулистые руки сделались мощными, как стволы деревьев. Теперь никто с ним не хотел связываться, и во дворе гимназии он всегда был один, даже Танцман остерегался его.
За два последних года в гимназии с Уринькой произошли перемены. Он перестал играть на губной гармошке и чинить приборы. Вместо этого он с головой окунулся в учебу, особенно он увлекался математикой, а в свободное время играл сам с собой в шахматы. Иногда он сражался и с Танцманом или ходил в кафе на взморье и наблюдал за игрой местных чемпионов. Однажды он взялся играть с лучшим шахматистом кафе и на седьмом ходу одержал победу. Все были поражены, но с тех пор Уринька бросил шахматы. Танцман теперь знал наверняка, что наступит время - и ему придется продать свою мастерскую по выделке кож. Он сказал Циле с досадой:
- Если этот преступник рассчитывает получить от меня деньги на университет, он очень ошибается.
Циля сказала:
- Тогда политехникум в Хайфе.
- Мне не важно, где это, в Иерусалиме или в Хайфе, - сказал Танцман, - денег я не дам.
Циля сказала в шутку:
- Хорошо, в таком случае я снова выйду на улицу и найду себе бойкое местечко.
Танцман посмотрел на нее узкими щелочками и сказал:
- Ты забыла, что мы подписали контракт? Слово есть слово. Но знаешь, меня это больше не волнует. Ты можешь идти. Вместе со своим сыночком. Он родился преступником и останется преступником. Да и ты такая же. Тебе уже ничто не поможет.
Циля взяла балалайку и вышла во двор. Там она села на маленькую табуретку и стала играть. Соседи слышали только звуки струн, но не ее голос. Они сказали: "Она опять играет".
Уринька этого не слышал, его не было дома. Теперь он разбирал на части танки и время от времени сидел на гауптвахте. Когда пришло сообщение, что Уринька ранен, Циля поехала в госпиталь, чтобы быть рядом с сыном. Перед ее отъездом Танцман сказал: "Раньше это был маленький преступник, теперь это взрослый преступник". Циля привезла с собой балалайку и нашла "бойкое местечко". Солдаты говорили, что у нее божественный голос. Он звенел в приемном покое, как серебряный колокольчик.
Уринька довольно долго пробыл в госпитале. Потом его послали в санаторий, после чего он отправился в Хайфу работать в порту и домой больше не возвращался.
Он много работал, у него появились деньги. По ночам и по выходным дням он сторожил покойников. В канун субботы, выходя из морга, он видел освещенные окна, людей, сидящих вокруг столов с белыми скатертями. На столах горели свечи, столы были накрыты по-праздничному. На торжественной церемонии по окончании политехникума ему вручили диплом с отличием. Танцман сказал:
- Я не еду, поскольку тот костюм, что я привез из Германии и в карманы которого ты положила нафталин, стал мне тесен.
Циля спросила:
- С чего ты это взял, ты же его не мерил?
Тут Танцман закричал:
- Ты всегда готова спорить по любому поводу!
Циля отправилась одна. После торжественной церемонии они пошли бродить по улицам, и Уринька указал ей на здание морга:
- Вот здесь, видишь, мое бойкое местечко.
После этого он повез ее на такси показать детский парк, где он любил сидеть и читать учебник. Но парк был закрыт. Циля ночевала в гостинице, а на следующий день они вместе уехали из Хайфы: Циля вернулась домой, а Уринька поехал работать на буровых установках на юге.
Однажды Циля получила письмо от Уриньки. Вот что он писал:
"Дорогая мама, я еду в Австралию. Я получил там хорошую работу. Тоже на буровых установках. Если я разбогатею, пришлю тебе билет. Я уверен, что в Мельбурне есть немало бойких местечек. Твой Уриэль".
- Он уехал в Австралию,- сказала Циля Танцману, хотя он ни о чем не спрашивал.
- Я не удивлен, - ответил он, - Австралия, да будет тебе известно, место ссылки преступников.
- Вот увидишь, он еще станет миллионером,- произнесла она безжизненным голосом.
Циля похудела, ее эскимосские щеки теперь были похожи на песчаные склоны, на которых ветер чертит свои узоры. Письма приходили редко. И тогда соседи говорили: "Послушайте, как поет Циля. Какой у нее голос! Как колокольчик!"
В первом письме из Австралии было написано: "Мне повезло. Я женился на миллионерше. Теперь я богат. Я работаю у ее отца, работаю очень много. Но я счастлив".
В письме, которое пришло через год, было написано: "Мне повезло, у меня родился сын. Мы назвали его Арье. Я богат. Я много работаю, но я счастлив".
- Он пишет слишком скупо,- сказал Танцман.
- Ну да, а что? - сказала Циля. - А ты много слышал о преступниках, которые пишут романы?
Танцман посмотрел на нее узкими щелочками. Его лицо со впалыми щеками сделалось неподвижным, а спина уже начала сгибаться в маленький бугорок.
Прошел еще год, и вновь пришло письмо:
"Мне повезло. У меня родилась дочь. Мы назвали ее Ализа. Я богат. Работаю больше, чем прежде, поскольку отец моей жены умер и я всем управляю сам. Но я счастлив".
В этот раз Танцман уже не говорил, что Уринька пишет слишком скупо. Он встал с кресла, пошел на кухню, вытащил бутыль с холодной водой из холодильника и налил себе. Пока он пил, его щеки не казались такими уж впалыми. Циля пошла вслед за ним и сказала: "Что с тобой? Выпрямись!"
Танцман закричал: "Ты вечно даешь советы!" В общем Циля получила от Уриньки три письма, хотя сама она писала в Мельбурн каждые три недели. Иногда вечером она сидела напротив Танцмана и вязала свитер для Арье или Ализы, каждый год большего размера. Ей приходила в голову смутная мысль о том, что в Мельбурне, несомненно, есть множество "бойких местечек". Но когда она подымала глаза и смотрела на Танцмана, чья спина уже согнулась в маленький бугорок, ее мысли становились мелодией какой-то песни. Тогда она бралась за балалайку и играла до тех пор, пока Танцман не закричит: "На сегодня хватит!"
Так проходили годы, и Циля, которая некогда была кругленьким шариком, теперь стала спичкой с головкой из серебра. Волосы ее все еще были длинными, вьющимися, перевитыми ленточками, но она уже больше не подравнивала их ножницами. Танцман продал свою мастерскую и перестал работать. Дома у него хранились выделанные кожи;
1 2 3 4
После этого Циля вновь сказала Уриньке, что им стоит приискать себе бойкое местечко.
- Тогда, - сказала она, - тебя никто больше не тронет.
Но Уринька не соглашался ни в какую. Он твердил, что ему нравится запах кож и что после армии он непременно займется их выделкой.
- Сначала закончи гимназию,- сказала Циля, и Уринька согласился с ней.
Соседи говорили, что у мальчика золотые руки, хотя он сорванец, каких мало, совершенно невыносим и опасен для окружающих; и они запрещали своим детям водиться с ним. Когда Уринька возмужал, его голос стал низким, плечи широкими, а мускулистые руки сделались мощными, как стволы деревьев. Теперь никто с ним не хотел связываться, и во дворе гимназии он всегда был один, даже Танцман остерегался его.
За два последних года в гимназии с Уринькой произошли перемены. Он перестал играть на губной гармошке и чинить приборы. Вместо этого он с головой окунулся в учебу, особенно он увлекался математикой, а в свободное время играл сам с собой в шахматы. Иногда он сражался и с Танцманом или ходил в кафе на взморье и наблюдал за игрой местных чемпионов. Однажды он взялся играть с лучшим шахматистом кафе и на седьмом ходу одержал победу. Все были поражены, но с тех пор Уринька бросил шахматы. Танцман теперь знал наверняка, что наступит время - и ему придется продать свою мастерскую по выделке кож. Он сказал Циле с досадой:
- Если этот преступник рассчитывает получить от меня деньги на университет, он очень ошибается.
Циля сказала:
- Тогда политехникум в Хайфе.
- Мне не важно, где это, в Иерусалиме или в Хайфе, - сказал Танцман, - денег я не дам.
Циля сказала в шутку:
- Хорошо, в таком случае я снова выйду на улицу и найду себе бойкое местечко.
Танцман посмотрел на нее узкими щелочками и сказал:
- Ты забыла, что мы подписали контракт? Слово есть слово. Но знаешь, меня это больше не волнует. Ты можешь идти. Вместе со своим сыночком. Он родился преступником и останется преступником. Да и ты такая же. Тебе уже ничто не поможет.
Циля взяла балалайку и вышла во двор. Там она села на маленькую табуретку и стала играть. Соседи слышали только звуки струн, но не ее голос. Они сказали: "Она опять играет".
Уринька этого не слышал, его не было дома. Теперь он разбирал на части танки и время от времени сидел на гауптвахте. Когда пришло сообщение, что Уринька ранен, Циля поехала в госпиталь, чтобы быть рядом с сыном. Перед ее отъездом Танцман сказал: "Раньше это был маленький преступник, теперь это взрослый преступник". Циля привезла с собой балалайку и нашла "бойкое местечко". Солдаты говорили, что у нее божественный голос. Он звенел в приемном покое, как серебряный колокольчик.
Уринька довольно долго пробыл в госпитале. Потом его послали в санаторий, после чего он отправился в Хайфу работать в порту и домой больше не возвращался.
Он много работал, у него появились деньги. По ночам и по выходным дням он сторожил покойников. В канун субботы, выходя из морга, он видел освещенные окна, людей, сидящих вокруг столов с белыми скатертями. На столах горели свечи, столы были накрыты по-праздничному. На торжественной церемонии по окончании политехникума ему вручили диплом с отличием. Танцман сказал:
- Я не еду, поскольку тот костюм, что я привез из Германии и в карманы которого ты положила нафталин, стал мне тесен.
Циля спросила:
- С чего ты это взял, ты же его не мерил?
Тут Танцман закричал:
- Ты всегда готова спорить по любому поводу!
Циля отправилась одна. После торжественной церемонии они пошли бродить по улицам, и Уринька указал ей на здание морга:
- Вот здесь, видишь, мое бойкое местечко.
После этого он повез ее на такси показать детский парк, где он любил сидеть и читать учебник. Но парк был закрыт. Циля ночевала в гостинице, а на следующий день они вместе уехали из Хайфы: Циля вернулась домой, а Уринька поехал работать на буровых установках на юге.
Однажды Циля получила письмо от Уриньки. Вот что он писал:
"Дорогая мама, я еду в Австралию. Я получил там хорошую работу. Тоже на буровых установках. Если я разбогатею, пришлю тебе билет. Я уверен, что в Мельбурне есть немало бойких местечек. Твой Уриэль".
- Он уехал в Австралию,- сказала Циля Танцману, хотя он ни о чем не спрашивал.
- Я не удивлен, - ответил он, - Австралия, да будет тебе известно, место ссылки преступников.
- Вот увидишь, он еще станет миллионером,- произнесла она безжизненным голосом.
Циля похудела, ее эскимосские щеки теперь были похожи на песчаные склоны, на которых ветер чертит свои узоры. Письма приходили редко. И тогда соседи говорили: "Послушайте, как поет Циля. Какой у нее голос! Как колокольчик!"
В первом письме из Австралии было написано: "Мне повезло. Я женился на миллионерше. Теперь я богат. Я работаю у ее отца, работаю очень много. Но я счастлив".
В письме, которое пришло через год, было написано: "Мне повезло, у меня родился сын. Мы назвали его Арье. Я богат. Я много работаю, но я счастлив".
- Он пишет слишком скупо,- сказал Танцман.
- Ну да, а что? - сказала Циля. - А ты много слышал о преступниках, которые пишут романы?
Танцман посмотрел на нее узкими щелочками. Его лицо со впалыми щеками сделалось неподвижным, а спина уже начала сгибаться в маленький бугорок.
Прошел еще год, и вновь пришло письмо:
"Мне повезло. У меня родилась дочь. Мы назвали ее Ализа. Я богат. Работаю больше, чем прежде, поскольку отец моей жены умер и я всем управляю сам. Но я счастлив".
В этот раз Танцман уже не говорил, что Уринька пишет слишком скупо. Он встал с кресла, пошел на кухню, вытащил бутыль с холодной водой из холодильника и налил себе. Пока он пил, его щеки не казались такими уж впалыми. Циля пошла вслед за ним и сказала: "Что с тобой? Выпрямись!"
Танцман закричал: "Ты вечно даешь советы!" В общем Циля получила от Уриньки три письма, хотя сама она писала в Мельбурн каждые три недели. Иногда вечером она сидела напротив Танцмана и вязала свитер для Арье или Ализы, каждый год большего размера. Ей приходила в голову смутная мысль о том, что в Мельбурне, несомненно, есть множество "бойких местечек". Но когда она подымала глаза и смотрела на Танцмана, чья спина уже согнулась в маленький бугорок, ее мысли становились мелодией какой-то песни. Тогда она бралась за балалайку и играла до тех пор, пока Танцман не закричит: "На сегодня хватит!"
Так проходили годы, и Циля, которая некогда была кругленьким шариком, теперь стала спичкой с головкой из серебра. Волосы ее все еще были длинными, вьющимися, перевитыми ленточками, но она уже больше не подравнивала их ножницами. Танцман продал свою мастерскую и перестал работать. Дома у него хранились выделанные кожи;
1 2 3 4