иногда они благодарят
за услугу, коей им еще не оказали. Но воспоминанья о ласках
Эмеи были для него дороже золотой побрякушки, пусть и
волшебной. А потому он махнул рукой:
- Бери! Тебе эта штука нужнее.
- Благодарю тебя, мой храбрый воин, - с видимым
облегчением произнесла Эмея и вдруг хихикнула. - Ты не
испугаешься, если я тебя еще кое о чем попрошу?
- Проси, - сказал киммериец, удивляясь собственной
щедрости. Впрочем, кроме коня, меча да пустого мешка у
него больше ничего не было.
- В горы я хочу уйти пантерой, так безопаснее, -
сказала девушка. - Не сомневайся, больше я никому не
причиню зла, я пойду там, где не может пройти человек.
- Я могу, - упрямо сказал Конан, и девушка засмеялась.
- Да, ты можешь, мой воин, ибо нет гор выше и круче,
чем в Киммерии! Но и в наших горах тебе бояться нечего...
А сейчас возьми талисман, и когда я обернусь пантерой,
вложи мне его в пасть. Я вернусь к своим, а там снова
надену его и стану человеком.
- А эти... эти твои дайши... они не смогут тебя...
- Нет, - быстро сказала Эмея, сразу догадавшись, о чем
ведет речь ее спаситель. - У каждой дайши свое заклятье,
Конан. Я свое забыла, а потому мне придется до самого конца
носить твой амулет и... и до самой смерти помнить о тебе...
- Кром! Ты не первая из женщин, обещавших мне это!
Усмехнувшись в ответ на его похвальбу, девушка подошла
ближе и легонько коснулась пальцами мощного плеча Конана.
На миг его синие глаза утонули в изумрудном омуте; потом
Эмея медленно принялась снимать амулет.
Он смотрел на нее с жалостью, смешанной с невольным
отвращением. Сначала все тело девушки покрылось черной
густой короткой шерстью; потом светло-розовые ногти на
руках и босых ногах вытянулись и изогнулись, тело
конвульсивно дернулось несколько раз и...
Конан отвернул лицо и прикрыл глаза. Нет, ему не было
страшно! Но видеть, как превращается в жуткого зверя
девушка, которую он любил этим утром, ему не хотелось.
- Хр-р-р... - тихое басовитое урчание раздалось за его
спиной. Киммериец повернулся. Перед ним, поднимая пыль
плавными взмахами хвоста, стояла огромная черная пантера.
Она разевала алую жаркую пасть, полную белоснежных
острых зубов, и грозно смотрела на варвара, как бы говоря
ему: "Ну, что же ты застыл, Конан из Киммерии? Давай
амулет! Давай скорее, или я не выдержу и разорву тебя в
клочья!"
Он протянул руку, в котором был зажат золотой диск, и
сунул его в пасть зверя. Острые зубы пантеры осторожно
сомкнулись, сжимая талисман и мягко проскальзывая по руке
киммерийца; затем черное гибкое тело выгнулось, пантера
вильнула хвостом и стрелой понеслась прочь. Несколько
мгновений спустя она скрылась из глаз в зарослях колючего
кустарника. Конан остался один.

* * *

- Кром, зачем меня снова понесло сюда? - вопрошал
киммериец, сидя в расщелине скалы. - Не проще было взять
караван или тряхнуть подходящую лавку в Шадизаре? Нет,
полез на прежнее место! Сказано де, не топчись там, где
след твой уже унюхан псами!
В ярости Конан треснул кулаком о камень и зашипел -
боль была сильной, однако отрезвила его. Кром! Облизывая
кровь с руки, он припомнил и повторил все известные ему
проклятья, оскорбил Нергала, Сета, луноликую Иштар и даже
Бела, покровителя воров, за то, что тот не справился со
своим долгом. Наконец, немного успокоившись, киммериец стал
размышлять над тем, как выбраться из капкана.
Прошло уже две луны с тех пор, как Конан последний раз
наведывался в горный храм Митры. За это время он неплохо
подзаработал, сбывая награбленное через Ловкача Ши одному
толстосуму, платившему поболе других. Но как-то в случайной
уличной драке его благодетеля, смирнейшую овечку, приняли за
бандита Айрама и прирезали без всякой жалости. А ведь тот
всего лишь проходил мимо! Правда, он и в самом деле похож
на Айрама, подумал тогда Конан, со вздохом принимая
очередной удар судьбы - толстосум перед гибелью не успел
заплатить им с Шиламом за поставленный товар.
И после того он решил "видно, Бел отвернулся от него в
тот несчастливый день!" снова запустить руки в сундук
Митры. Конечно, он понимал, что в святилище наверняка ждет
засада; слишком многое было им взято, и жрецы вряд ли
позволят поживиться еще раз. Но Конан был уверен в
собственных силах, а сокровища Митры никак не давали ему
покоя; и потому, распростившись с верным Ши Шеламом, он
вновь оседлал своего конька и отправился по знакомой дороге
прямо в Карпашские горы.
Солнце в тот день посылало на землю мягкие нежные лучи,
а легкий ветерок ласково ерошил гриву спутанных конановых
волос. Все начиналось так хорошо! А теперь он сидит в узкой
расщелине у гремящего водопада и не знает, как отсюда
выбраться. То-есть знать-то он, конечно, знает, но... но
выбраться не может. Целая толпа диких горцев, нанятых
хитрыми жрецами и вооруженных до зубов, перекрывала ему
дорогу вниз, к равнине.
На самом деле Конану повезло, если можно назвать
везением просиживание штанов на скалах. Горцы - народ
дикий, невыдержанный; к счастью, они не смогли дождаться,
пока вор влезет в нору, и с воем ринулись на него, когда он
только опустил туда ногу. А как было бы легко словить
святотатца в подземелье! Зайти с двух сторон и надавить
массой... или зарубить... или заколоть...
Но Митра милостив, даже к грабителям, и сей исход
Конана миновал. Ему даже не хотелось думать о таком! Как и
о бегстве, когда пришлось улепетывать со всех ног и без
добычи... Но что было делать, когда пятьдесят разъяренных
горцев бросились к нему с обнаженными клинками? Бежать,
разумеется, и как можно быстрее! Настоящий воин (Конан был
в этом убежден) должен знать, когда сражаться, а когда
бежать. И бегать ему полагается хорошо; не просто хорошо,
но и своевременно, ибо лишь так иногда удается спасти свою
жизнь. А жизнь на дороге не валяется, ее не купишь ни за
какие деньги, а потому лучше беречь ее, беречь любыми
способами, если, конечно, она хоть немного дорога.
Поэтому Конан помчался что было сил, не приняв боя.
Знакомой тропкой он успел пробежать совсем чуть-чуть, и
дорогу ему снова преградили горцы.
1 2 3 4 5 6 7