Чувства сделали из тебя то, чем ты теперь стала. Просто выполняй указания доктора.
Она выключила свет на кухне и пошла в гостиную. Она решила ждать Брета там. У нее не было оснований для уверенности в том, что он придет, но предчувствие такое у нее было. Надо просто подождать, и он придет. Хотя стрелки ее часов перевалили за половину одиннадцатого, а затем за одиннадцать, она продолжала ждать.
Ожидание относилось к таким вещам, которых она не переносила. А в последнее время ей часто приходилось заниматься именно этим. Она месяцами ждала его возвращения после того, как корабль Брета ушел из Сан-Диего. Еще больше месяцев безнадежного ожидания, когда он женился на Лоррейн. И самые скверные месяцы, когда он находился в госпитале в Сан-Диего. Паула то испытывала смертельный страх, то проникалась безмерными надеждами. Она все еще продолжала ждать, хотя то, чего она ждала, усохло и было унесено ветром. Закончилось время подвешенного состояния, время взлетов и падений. В ее голове тикал маятник с небольшим ходом между надеждой, что он скоро придет, и желанием, чтобы он не приходил очень долго. Даже ожидание менее мучительно, чем то, что последует за ним.
Она попробовала послушать музыку, включила электропроигрыватель, но музыка только еще больше ее взволновала, а ей этого не хотелось. Эмоции делали происходящее более реальным. Она выключила проигрыватель и стала вслушиваться в тишину дома: в звенящую глухоту, в звуки времени, которое медленно движется в тишине. Время продвигалось шаг за шагом вместе с биением сердца, пронося ее через необжитую страну отчаяния.
У отчаяния есть одна особенность: оно не заставляет плакать. Можно всплакнуть, когда отчаяние настигает, но еще не веришь, что это действительно отчаяние. Иногда человек плачет и потом, когда поймет, что надо начинать новую жизнь, но увидит, что не в состоянии это сделать. Но в самом апогее отчаяния не заплачешь, даже если захочешь. И это хорошо, ведь от слез распухают глаза.
Пока Паула прислушивалась к тишине, стрелки часов подползли к половине двенадцатого. Тогда она выключила лампу, стоявшую возле кресла, и начала всматриваться в темноту. Темнота и тишина вполне ее устраивали, но она в любое время была готова поменять их на забвение. Нельзя годами работать, любить, страдать и не почувствовать, что все пропало, когда в последний момент все рушится. То есть не пожелать себе смерти. Было некоторое утешение в мысли о том, что время продолжает свой неизменный бег; ты все еще на сборочном конвейере жизни, и готовая продукция все равно примет форму забвения.
Когда Паула услышала, что на ее улицу въехала машина, она поняла, что это Брет. Даже если бы это было и не так, она бы все равно была в этом уверена. Паула подбежала к парадной двери и распахнула ее. Она включила свет на крыльце, и ее сердце дрогнуло. У бровки тротуара остановилась полицейская машина. Из нее медленно и скованно вылез Брет, как будто за несколько часов его тело постарело на много лет.
— Теперь все в порядке, лейтенант? — спросил голос из машины.
— Да, спасибо.
Полицейская машина тронулась.
Она сбежала с лестницы, чтобы встретить его. Когда он подошел ближе и его осветила лампочка над крыльцом, она увидела марлевую повязку на его лице и забыла обо всем.
— Дорогой, что случилось? Где ты был?
— В полицейском участке.
— Но у тебя ушибы?
— Небольшие. Майлс мертв.
— Ты... — Она почувствовала, как помертвели ее губы.
— Я не убивал его, — спокойно сказал он. — Я пытался, но не стал этого делать. Его застрелили; он оказал сопротивление при аресте.
Она взяла было его под руку, чтобы помочь подняться по ступенькам, но он слегка отстранился, и ее рука повисла. Они вошли в дом врозь, как незнакомые. Она шла позади и увидела порванные швы на плечах его кителя, грязь на спине, огромную синюю шишку на затылке. Ноги у нее подкосились, и она чуть не свалилась на пол, прежде чем добралась до кресла.
Он включил торшер и сел напротив нее. Она остро чувствовала разделявшее их пространство и стоявшее за этим отчуждение.
— Отпечатки пальцев Майлса совпали с отпечатками на столике у Лоррейн, — произнес он. — Именно он был у нее.
Паула хотела что-то сказать, но в голове раздалось беззвучное бормотание: значит, все кончилось, этому конец. Мне не надо ничего ему объяснять, а Клифтер обещал, что ничего не скажет, если я ему не позволю. Ею опять овладела нерешительность и связала язык.
— Ты платила Майлсу, — продолжал он. — За что ты ему платила?
Значит, все-таки не конец. Ну что ж, она это заслужила. В конце концов, каждый получает по заслугам.
— Полиция знает об этом?
— Об этом знаю только я.
Она собрала все свое мужество и произнесла:
— Мне надо тебе что-то сообщить, Брет.
— Догадываюсь.
Он сидел, молча наблюдая за ней. Паула смотрела в его глаза и не могла определить, что они выражают. Взгляд был светлый, спокойный и твердый, не смягченный ни любовью, ни надеждой.
— Майлс шантажировал меня, — с трудом выговорила она. — Грозился обратиться в полицию. Когда я сообразила, что он не посмеет этого сделать, и прямо ему об этом сказала, он пригрозил, что все расскажет тебе, а я не могла этого допустить. Я регулярно, в течение многих месяцев, откупалась от него. А сегодня вечером убедилась, что это бесполезно. Надо было прекратить это. Я отправилась к нему и сказала, что для меня все кончено. Он пытался взять меня на испуг, я тоже ему угрожала. Он испугался. Это оказалось легче, чем я ожидала.
— Он, должно быть, боялся того, что натворил. Попытался как-то выкарабкаться, затеяв перестрелку с полицией. Но у тех был автомат.
— Ты был с ними?
— Я был у него в мотеле. Он попытался застрелить меня перед тем, как они прикончили его. И несмотря на это, я пожалел его, когда его убили.
— Он не стоит жалости.
— Но ты сделала все возможное, чтобы защитить его от меня.
— Я опасалась, что ты убьешь его.
— Тебе жаль, что он погиб?
— Я рада, что он мертв. Но еще больше радуюсь тому, что он погиб не от твоей руки.
— Я хотел прикончить его. Прицелился из пистолета в голову, но не смог спустить курок. Не понимаю почему. Возможно, считал, что не имею права убивать его. Я ведь не имел такого права, верно, Паула?
Она заметно вздрогнула, поняв смысл этого вопроса. Она опять посмотрела ему в лицо и на этот раз поняла выражение его глаз.
— Ты помнишь? — еле слышно прошептала она.
— Думаю, что имею довольно ясное представление.
Сцена, мелькнувшая где-то в его сознании, была слишком неопределенной и запутанной, чтобы дать основания для такого утверждения, произнесенного к тому же достаточно твердо. Она была окружена мраком, как непроявленная фотопленка, к тому же смазана другими картинками, наложившимися на нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55