Все шло как по маслу, и нюансы в окрестре и хорах были прекрасны... Уже увертюра была встречена бурными аплодисментами, как почти все остальные номера... После каждого акта меня вызывали».
Из Дрездена «Хитрый крестьянин» перекочевал в Гамбург, а затем в Вену. Дворжак был очень горд, особенно когда узнал, что в Вене премьеру назначили на день рождения императрицы Елиза­веты. Он не подозревал, что его веселая, коротень­кая опера может послужить причиной скандала. А именно так и случилось. Угодливые люди обратили внимание на то, что в опере чешские крестьяне оду­рачивают австрийского вельможу. Помилуйте, как это можно? - раздались возмущенные голоса. Так недалеко и до бунта. Поднялся шум. Полиции пришлось выводить из театра разбушевавшихся субъектов. Политическая ситуация в империи про­должала оставаться достаточно острой. В столице сочли нужным проучить чешского композитора.
После второго спектакля «Хитрый крестьянин» был снят, а Гуго Вольф обрушился на Дворжака со страниц венского «Салонного листка». Инстру­ментовку его он назвал «отвратительной, грубой и пошлой». Попутно он замахнулся и на Брамса, за­метив: «Может быть, существуют люди, которые достаточно серьезны, чтобы считать эту оперу ко­мической так же, как существуют люди, которые настолько комичны, что, принимают всерьез симфо­нии Брамса».
Венские доброжелатели и покровители Дворжа­ка стали уговаривать его написать оперу на не­мецкий текст. Больше всех старался Ганслик. Он позаботился о том, чтобы Дворжаку послали из Вены несколько немецких либретто. Заодно он сове­товал композитору не очень увлекаться чешской национальной спецификой в музыке. Как дьявол-искуситель, не жалея лестных слов, он говорил, что такому таланту, как Дворжак, нужно освобо­диться от уз национальных мелодий, сделаться, так сказать, интернациональным композитором, и это поможет выйти на международную арену.
Дворжаку, конечно, хотелось приумножить свою славу. Успех - это пьянящий напиток, и тому, кто вкусил его раз, не просто отказаться от него в даль­нейшем. Но Дворжак учуял опасность в речах Ган-слика. Рожденный в лоне Чехии, воспитанный чеш­скими канторами, Дворжак был чехом до мозга костей, хотя и не любил громких фраз о патриотиз­ме. Сама мысль о возможности отказаться от род­ных чешских мелодий представлялась ему кощун­ственной. На какой путь толкают Ганслик и его сторонники? Что будет представлять собой его му­зыка без национальных черт? Да и вообще воз­можно ли самобытное искусство без национальной основы?
Не раздумывая долго, он категорически отказал­ся сочинять оперу на немецкий текст. Потом сел и написал письмо Зимроку, в котором убедительно просил всегда печатать на титульном листе его со­чинений название по-чешски и его имя и фами­лию - в чешской транскрипции, обязательно с птич­кой над r (?). Теперь он решил быть бдительным и везде подчеркивать свое чешское происхождение. Он чех. У него есть родина, и пусть все это знают. А если кому-нибудь его музыка не по вкусу, ка­жется грубой и пошлой, пусть не слушают. Он нико­му не навязывает своих сочинений, но писать их будет так, как сам считает нужным.
Увидя в Англии афиши, где он именовался на немецкий лад Антоном, Дворжак немедленно пот­ребовал перепечатать все афиши. Получив там после концерта приглашение от «Клуба немецких артистов» прибыть на вечер, устроенный в его честь, Дворжак отклонил приглашение, мотивируя тем, что не является немецким артистом.
Зимрок пытался увещевать Дворжака, говорил, что с немецким названием тетрадки печатных нот быстрее расходятся. В ответ Дворжак повторил свое требование и написал: «...нации, имеющие и представляющие искусство, никогда не ис­чезнут, даже если численно они будут еще меньши­ми... у художника тоже есть родина, в которую он должен твердо верить и которую должен всем сердцем любить...»
АНГЛИЯ И АНГЛИЧАНЕ
Знакомство англичан с творчеством Дворжака началось со «Славянских танцев». Они прозву­чали в Лондоне в 1879 году, вскоре после выхода из печати у Зимрока первой тетради этих пьес, но не произвели большого впечатления. Их зажига­тельные мелодии и бесшабашная славянская удаль не тронули холодных сердцем чопорных жителей Альбиона. Спокойно были приняты в следующем году секстет, исполненный берлинскими музыканта­ми во главе с Иоахимом, и третья «Славянская рапсодия», сыгранная под управлением гастролиро­вавшего Ганса Рихтера. Зато совершенно исклю­чительный успех выпал на долю «Stabat mater».
Удивляться здесь нечему, если вспомнить, как складывалась музыкальная жизнь Англии. Гордясь своими достижениями в области литературы, анг­личане уже после смерти Перселла, то есть с кон­ца XVII века, постоянно ощущали нехватку музы­кальных талантов. Стараясь возместить эту нехват­ку, они зазывали к себе на остров видных музы­кантов из других стран. С их помощью устраива­ли в городах музыкальные фестивали и праздне­ства.
Попади в Англию в свое время композитор типа Шуберта, с его бесконечным запасом песенных ме­лодий, задержись он там продолжительное время, может быть песня, романс полюбились бы англи­чанам больше всего. Но случилось так, что самое большое влияние на музыкальные вкусы англичан оказал Гендель. Он провел в Англии значительную часть своей жизни, сочинял для англичан, устраи­вал концерты, выступал как дирижер. Благодаря ему англичане больше всего полюбили симфони­ческие произведения и оратории. И любовь эта прочно вошла в их жизнь. На берега Темзы при­бывали потом прославленные пианисты и скрипачи, звучала камерная музыка. Англичане внимательно слушали, радовались, когда на афишах их концерт­ных залов появлялись имена Шопена, Листа, но оставались верны своей любви. В середине XIX ве­ка оратория Генделя «Мессия» исполнялась также успешно, как и при жизни автора. Часто звучала оратория Мендельсона «Илья», написанная компо­зитором специально для Лондона, и другие. Три больших музыкальных объединения, соперничая друг с другом, устраивали в сезон до тридцати ораториальных концертов.
«Stabat mater» Дворжака сразу обратила на себя внимание искушенных англичан. Им захоте­лось увидеть автора этого произведения, по уста­новившейся традиции оказать ему гостеприимство, услышать ораторию под его управлением, а там, может быть, и договориться о создании произведе­ния специально для одного из британских коллек­тивов. Столичная филармония и хоровое Общество Алберт-холла послали приглашение Дворжаку при­ехать в Лондон весной 1884 года и продирижиро­вать там каким-нибудь своим сочинением.
Дворжак в первый момент растерялся, но вспом­нил Гайдна, ездившего туда уже не в молодом воз­расте, подумал, какие добрые плоды это может принести ему и всему чешскому искусству, и решил не отказываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51