Снимите груз с вашего сердца и с вашей души, сын мой во Христе.
– Я и не отталкиваю. Просто я думаю, что недостоин его милости, по крайней мере не могу просить о ней вслух. Да и… нечем мне каяться.
– Не в чем? – У священника округлились глаза и юный лоб собрался морщинами.
– Нечем. Да. Благодарю вас, святой отец, что вы поддержали меня в последнюю минуту, но мне пора… Дайте мне ваше благословение, или что там полагается…
Последние слова у Субботы вышли грубоватыми, он сам почувствовал это, но от волнения не смог найти нужных вовремя, а исправлять – поздно было уже. Священник замер, словно не слыша, и трясущимися губами творил молитву, слезы стояли в его глазах – он был ещё слишком молод, чтобы встречать чужую насильственную смерть с философским смирением.
– Порядок? – добродушно осведомился у Субботы толстячок. – Рад за вас, вовремя и без соплей. Вас ждёт рюмка водки – на посошок, так сказать, – ну и сигаретка.
– Не пью и не курю, бросил. – Суббота заметил на столе брезентовый мешок, видимо предназначенный для его головы, и в свою очередь обратился к толстенькому распорядителю: – Говорят, тут ещё спрашивают про последнее желание…
– Врут, уверяю вас, врут. Легенды уголовного мира, так сказать. Рюмка и сигарета, помимо молитвы, – вот и все наши привилегии для казнимого. Ну, вы человек пожилой, рассудительный, не истерик, можем пару рюмок налить, хотите? От чистого сердца, так сказать.
– Благодарствую, я не пью. Нет так нет, я просто хотел попросить, чтобы мне мешок на голову не надевали.
Толстячок задумался, пожевал губами.
– Невозможно, извините. Рабочая группа, исполнительная, так сказать, не должна видеть вашего лица. Таков порядок. Не нами заведено – не нам его отменять. И рот мы обязаны вам будем закрыть, чтобы они не слышали вашего голоса.
– А вы бы дырку для глаза в мешке проковыряли, – нашёлся Суббота, – или мешок у вас многоразовый?
– Обижаете, – рассмеялся толстячок. – До этого наши кастеляны-экономы ещё не дошли. Мешок списывается вместе с пользователем. Хорошо, сделаем. Но для рта дырок не будет, дышите носом. Даже если насморк – придётся потерпеть… Прошу сюда…
Священник, опустив глаза долу и беспрестанно шепча молитвы, ушёл, врач забрался в освободившуюся комнатку и уселся на стул. Двое конвоиров подвели и прислонили Субботу спиной к столбу.
Распорядитель начал с того, что связал Субботе руки в локтях, заведя их назад, за столб. Потом связал ноги в лодыжках. Потом настроил по размеру и защёлкнул на ключ оба металлических обруча.
– Не беспокоит, нет?
– Нормально, – ответил Суббота, поглядывая на мешок.
– Сейчас, сейчас, – перехватил его взгляд толстячок, – только наложим повязочку на кляп…
Он знаком попросил Субботу открыть рот, вставил небольшой кляп, прикрепил сверху повязку, заведя концы её на затылок, и принялся за мешок. Он примерился взглядом и стал проковыривать перочинным ножом, но не одну дырку, а две, – видимо машинально, не учитывая, что Суббота одноглаз и вторая дырка – лишняя ему. Но в процессе работы он все же сообразил это, к собственной радости. Перочинный нож был слишком узок, и хотя толстячок энергично шерудил им, поворачивая вдоль оси, дырка все ещё была слишком мала, так что он даже вспотел, её расширяя. Наконец все было готово. Распорядитель надел на Субботу мешок, расправил ткань так, чтобы видно было блестевший в дырке глаз, отпустил конвой и заметил:
– Должен признаться, что ваша просьба из разряда неординарных, обычно все налегают на зеленого змия. Вы будете смеяться, но некоторые ещё просятся в туалет. Из тех, кто сохраняет рассудок к этому моменту. Не желаете, кстати, в порядке гигиены? Я и руку развяжу, и горшок принесу. Чем-то вы мне, так сказать, симпатичны…
Суббота отрицательно качнул головой, стараясь, чтобы дырка не сбилась со своего места напротив глаза.
– Ну, как говорится, дело ваше…
Толстячок отошёл в сторону, к правой стене, если смотреть от входной двери: там оказалась ещё одна маленькая дверь, ведущая в чуланчик того же размера, что и «исповедальня». Оттуда, повинуясь распоряжению толстячка, вышли четверо солдат внутренней службы с табельными карабинами. Толстячок раскрыл ящик стола, вынул оттуда четыре уже снаряжённых обоймы с патронами, по десять в каждой обойме, здоровенную тетрадь в клеточку с потрёпанной ледериновой обложкой, перьевую ручку и штампик. Солдаты по очереди подходили к столу, расписывались в тетради и брали обоймы, каждый одну. Все проходило в полном молчании, но даже если бы все они решили спеть хором, Виктор Игхрофт, в миру – Суббота, этого бы не услышал. Внезапно маленькая вселенная, что столько лет была им, Субботой, беспорядочно заметалась по грудной клетке. Она поняла, что большая вселенная, внешний мир, через считанные мгновения неумолимо и бесповоротно разрушит и поглотит её, маленькую и беззащитную. И никто, ничто не может это отменить. Навсегда. Навсегда, бесповоротно, безвозвратно. Почему, ах, Господи, почему же. Вот стоят они, такие же маленькие вселенные, им также настанет черёд умирать, разве они не понимают этого? О, если бы они хотя бы на миг осознали, как страшно – умирать, умирать! Не быть!!! Они тогда не подняли бы руку на себе подобного только из-за того, что кто-то надел чёрные одежды, произнёс несколько слов, которые занесли знаками на бумагу и передали эти знаки сюда, в подвал! Да, они освободили бы его, и ушли бы из этого сучьего кутка, и вышли бы на волю, на солнце. И сколько бы ни оставалось всем им жизни, всю бы использовали, чтобы смотреть вокруг, дышать и радоваться. Да, радоваться. Как глупо все устроено, как условно. Они выстраиваются в ряд… Ах, да – они же стрелять будут… Убивать будут. Надо что-то такое сделать, надо признать их правила и обещать жить по ним. И жить по ним, только бы не лишаться… дыхания, мыслей… бытия!
Внезапно фигуры солдат раздробились и потеряли чёткость. Суббота зажмурился – стряхнуть с века невольную слезу – и поторопился вновь раскрыть глаз, чтобы не пропустить пришествия той, о которой он так много передумал за свои семьдесят с хвостиком. Но секундная слабость стоила ему и этого скромного подарка судьбы: вспышка обожгла мозг, и он так и не осознал – успел он открыть глаз, или это его маленькая вселенная взорва…
Врач поглядел в широко разлитый зрачок, пощупал пульс:
– Мертвее не будет уже. Налей, помянем.
– Вот упрямый старик! Я ведь предлагал ему горшок, отлей, мол, все одно с собой не унесёшь…
– Да хрен с ним, не тебе же вытирать. Наливай, а то у меня опять башка разболелась.
Солдаты сдали под роспись обоймы с оставшимися патронами. Распорядитель налил каждому полстакана мексиканской водки, выставил для желающих блюдечко с солью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248
– Я и не отталкиваю. Просто я думаю, что недостоин его милости, по крайней мере не могу просить о ней вслух. Да и… нечем мне каяться.
– Не в чем? – У священника округлились глаза и юный лоб собрался морщинами.
– Нечем. Да. Благодарю вас, святой отец, что вы поддержали меня в последнюю минуту, но мне пора… Дайте мне ваше благословение, или что там полагается…
Последние слова у Субботы вышли грубоватыми, он сам почувствовал это, но от волнения не смог найти нужных вовремя, а исправлять – поздно было уже. Священник замер, словно не слыша, и трясущимися губами творил молитву, слезы стояли в его глазах – он был ещё слишком молод, чтобы встречать чужую насильственную смерть с философским смирением.
– Порядок? – добродушно осведомился у Субботы толстячок. – Рад за вас, вовремя и без соплей. Вас ждёт рюмка водки – на посошок, так сказать, – ну и сигаретка.
– Не пью и не курю, бросил. – Суббота заметил на столе брезентовый мешок, видимо предназначенный для его головы, и в свою очередь обратился к толстенькому распорядителю: – Говорят, тут ещё спрашивают про последнее желание…
– Врут, уверяю вас, врут. Легенды уголовного мира, так сказать. Рюмка и сигарета, помимо молитвы, – вот и все наши привилегии для казнимого. Ну, вы человек пожилой, рассудительный, не истерик, можем пару рюмок налить, хотите? От чистого сердца, так сказать.
– Благодарствую, я не пью. Нет так нет, я просто хотел попросить, чтобы мне мешок на голову не надевали.
Толстячок задумался, пожевал губами.
– Невозможно, извините. Рабочая группа, исполнительная, так сказать, не должна видеть вашего лица. Таков порядок. Не нами заведено – не нам его отменять. И рот мы обязаны вам будем закрыть, чтобы они не слышали вашего голоса.
– А вы бы дырку для глаза в мешке проковыряли, – нашёлся Суббота, – или мешок у вас многоразовый?
– Обижаете, – рассмеялся толстячок. – До этого наши кастеляны-экономы ещё не дошли. Мешок списывается вместе с пользователем. Хорошо, сделаем. Но для рта дырок не будет, дышите носом. Даже если насморк – придётся потерпеть… Прошу сюда…
Священник, опустив глаза долу и беспрестанно шепча молитвы, ушёл, врач забрался в освободившуюся комнатку и уселся на стул. Двое конвоиров подвели и прислонили Субботу спиной к столбу.
Распорядитель начал с того, что связал Субботе руки в локтях, заведя их назад, за столб. Потом связал ноги в лодыжках. Потом настроил по размеру и защёлкнул на ключ оба металлических обруча.
– Не беспокоит, нет?
– Нормально, – ответил Суббота, поглядывая на мешок.
– Сейчас, сейчас, – перехватил его взгляд толстячок, – только наложим повязочку на кляп…
Он знаком попросил Субботу открыть рот, вставил небольшой кляп, прикрепил сверху повязку, заведя концы её на затылок, и принялся за мешок. Он примерился взглядом и стал проковыривать перочинным ножом, но не одну дырку, а две, – видимо машинально, не учитывая, что Суббота одноглаз и вторая дырка – лишняя ему. Но в процессе работы он все же сообразил это, к собственной радости. Перочинный нож был слишком узок, и хотя толстячок энергично шерудил им, поворачивая вдоль оси, дырка все ещё была слишком мала, так что он даже вспотел, её расширяя. Наконец все было готово. Распорядитель надел на Субботу мешок, расправил ткань так, чтобы видно было блестевший в дырке глаз, отпустил конвой и заметил:
– Должен признаться, что ваша просьба из разряда неординарных, обычно все налегают на зеленого змия. Вы будете смеяться, но некоторые ещё просятся в туалет. Из тех, кто сохраняет рассудок к этому моменту. Не желаете, кстати, в порядке гигиены? Я и руку развяжу, и горшок принесу. Чем-то вы мне, так сказать, симпатичны…
Суббота отрицательно качнул головой, стараясь, чтобы дырка не сбилась со своего места напротив глаза.
– Ну, как говорится, дело ваше…
Толстячок отошёл в сторону, к правой стене, если смотреть от входной двери: там оказалась ещё одна маленькая дверь, ведущая в чуланчик того же размера, что и «исповедальня». Оттуда, повинуясь распоряжению толстячка, вышли четверо солдат внутренней службы с табельными карабинами. Толстячок раскрыл ящик стола, вынул оттуда четыре уже снаряжённых обоймы с патронами, по десять в каждой обойме, здоровенную тетрадь в клеточку с потрёпанной ледериновой обложкой, перьевую ручку и штампик. Солдаты по очереди подходили к столу, расписывались в тетради и брали обоймы, каждый одну. Все проходило в полном молчании, но даже если бы все они решили спеть хором, Виктор Игхрофт, в миру – Суббота, этого бы не услышал. Внезапно маленькая вселенная, что столько лет была им, Субботой, беспорядочно заметалась по грудной клетке. Она поняла, что большая вселенная, внешний мир, через считанные мгновения неумолимо и бесповоротно разрушит и поглотит её, маленькую и беззащитную. И никто, ничто не может это отменить. Навсегда. Навсегда, бесповоротно, безвозвратно. Почему, ах, Господи, почему же. Вот стоят они, такие же маленькие вселенные, им также настанет черёд умирать, разве они не понимают этого? О, если бы они хотя бы на миг осознали, как страшно – умирать, умирать! Не быть!!! Они тогда не подняли бы руку на себе подобного только из-за того, что кто-то надел чёрные одежды, произнёс несколько слов, которые занесли знаками на бумагу и передали эти знаки сюда, в подвал! Да, они освободили бы его, и ушли бы из этого сучьего кутка, и вышли бы на волю, на солнце. И сколько бы ни оставалось всем им жизни, всю бы использовали, чтобы смотреть вокруг, дышать и радоваться. Да, радоваться. Как глупо все устроено, как условно. Они выстраиваются в ряд… Ах, да – они же стрелять будут… Убивать будут. Надо что-то такое сделать, надо признать их правила и обещать жить по ним. И жить по ним, только бы не лишаться… дыхания, мыслей… бытия!
Внезапно фигуры солдат раздробились и потеряли чёткость. Суббота зажмурился – стряхнуть с века невольную слезу – и поторопился вновь раскрыть глаз, чтобы не пропустить пришествия той, о которой он так много передумал за свои семьдесят с хвостиком. Но секундная слабость стоила ему и этого скромного подарка судьбы: вспышка обожгла мозг, и он так и не осознал – успел он открыть глаз, или это его маленькая вселенная взорва…
Врач поглядел в широко разлитый зрачок, пощупал пульс:
– Мертвее не будет уже. Налей, помянем.
– Вот упрямый старик! Я ведь предлагал ему горшок, отлей, мол, все одно с собой не унесёшь…
– Да хрен с ним, не тебе же вытирать. Наливай, а то у меня опять башка разболелась.
Солдаты сдали под роспись обоймы с оставшимися патронами. Распорядитель налил каждому полстакана мексиканской водки, выставил для желающих блюдечко с солью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248