ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Ошеломлённый мой поклонник молча глядит на меня, потом вскакивает.
– Да, я таков! – восклицает он. – Я именно таков. Вы это сказали! Да, я таков.
Я сухо осаживаю его:
– Замолчите! Что вы так раскричались? Что с вами? Услышав, что вы эгоист, лентяй и обожаете сидеть у камина, вы так обрадовались, что готовы пуститься в пляс?
Он покорно садится на диван, но его глаза пастушьей собаки победно и преданно глядят на меня:
– Мне неважно, какой я есть, но я готов плясать оттого, что вы это знаете!
– Ой, какая же я дура!
Он торжествует, он чувствует себя весьма уверенно из-за моего признания, признания в любопытстве, а может быть, и в более живом интересе к нему… Да, он победитель, его просто трясёт от желания ещё полнее раскрыться. Он прокричал бы мне, если бы решился: «Да, я такой! Но вы, значит, снизошли, чтобы разглядеть меня, а я, признаться, уже потерял всякую надежду, что буду когда-нибудь существовать для вас! Присмотритесь ко мне! Узнайте меня до конца, придумайте мне слабости, смешные привычки, обвините в вымышленных пороках… Поверьте… мне неважно, что вы увидите меня таким, каков я есть на самом деле: сотворите вашего поклонника по вашему хотенью и лишь потом – как мастер поправляет и доводит до совершенства посредственную картину любимого ученика, – лишь потом исподволь, тайно, я доведу его до полного сходства с собой!»
Сказать ему, о чём он сейчас думает, чтобы его окончательно смутить? Стоп! Я чуть было не совершила ещё одну ошибку. Он вовсе не смутится. Он с восторгом выслушает чтение его мыслей и будет горячо восхвалять моё искусство ясновидения, чреватое любовью!.. Что он ожидает теперь? Что я брошусь в его объятия? Ничто не может удивить влюблённого. Как мне хотелось бы, чтобы его сейчас здесь не было… Я борюсь с желанием отдохнуть, расслабиться, поднять руку и крикнуть: «Чур-чура! Я больше не играю. Я не умею играть в эту игру. Если у меня появится охота, мы когда-нибудь начнём её снова, но сейчас у меня нет сил вам подыгрывать, вы же видите, я всё время попадаю впросак…»
Он сосредоточивает свой пристальный взгляд то на моих приопущенных веках, то на губах, словно читает у меня лице мои мысли… Вдруг он встаёт и отворачивается, видно, почувствовав всю нескромность своего взгляда:
– Прощайте, Рене, – говорит он, понизив голос. – Извините, что я так засиделся, но Амон посоветовал мне…
Я протестую в светском замешательстве:
– О, пустяки, это не страшно… Напротив…
– Ваша консьержка крепко спит?
– Надеюсь, что нет…
Мы так смешны в этом дурацком разговоре, что во мне снова пробуждается чувство юмора.
– Знаете что, – говорю я ему, – мне бы не хотелось, чтобы вы будили консьержку. Вылезайте-ка через окно.
– Через окно? Помилуйте, Рене…
– Это же первый этаж.
– Я знаю. Но не боитесь ли вы… что меня увидят. Вдруг кто-нибудь из жильцов будет возвращаться домой…
– А мне-то что до этого!
Я ответила и пожала плечами с таким презрительным равнодушием, что мой поклонник даже обрадоваться не посмел. А ведь его уход в час ночи, через окно, причём, заметьте, из моей спальни, должен был бы его наполнить этакой студенческой радостью. О молодость!
– Прыгайте! Вот так! Прощайте!
– До завтра, Рене?
– Если вам угодно, мой друг…
Какое мальчишество!.. А ведь человеку уже тридцать три года!.. И мне тоже… Через шесть месяцев исполнится тридцать четыре…
Я слышала, как он бежит по тротуару под мелким липким дождичком, намочившим булыжник улиц и подоконник, о который я облокотилась, словно влюблённая. Но большая постель за моей спиной не потревожена, не тронута, простыня натянута без складок, и я в своей привычной бессоннице её даже не помну.
Он ушёл. Он вернётся завтра и будет приходить во все последующие дни, раз я ему это разрешила. Он будет приходить почти счастливый, неуклюжий, полный надежд, с невинным видом – я, мол, ни о чём не прошу, – который день ото дня меня всё больше раздражает, как монотонная просьба нищего… А ведь было так просто обидеть его решительным отказом, чтобы он ушёл навсегда со своей свежей, но вполне излечимой раной!..
В освещённом квадрате моего окна сеет косой дождичек, белый на чёрном фоне ночной улицы, словно сыплется отсыревшая мука…
Разрешив этому человеку прийти ко мне завтра, я уступила, признаюсь, уступила желанию сохранить его не как поклонника, не как друга, но как зрителя моей жизни, исполненного безграничного интереса к моей личности. «Надо катастрофически постареть, – сказала мне как-то Марго, – чтобы отказаться от тщеславного желания жить на глазах у кого-то!»
Могу ли я искренне утверждать, что вот уже несколько недель не получаю удовольствия от постоянного присутствия этого страстного зрителя? Я не дарила ему ни заинтересованного взгляда, ни непринуждённой улыбки; я следила за тем, чтобы в разговоре с ним голос мой был нейтрально ровным, а лицо ничего не выражало, но… Но не делала ли я всего этого, чтобы он убедился, опечаленный, обескураженный, что вся моя сдержанность адресована ему, что ради него я стараюсь быть такой неприступной? Ведь во всяком притворстве есть доля кокетства, и чтобы постоянно стараться быть более уродливой, чем ты есть на самом деле, нужно не меньше усилий и внимания, чем для того, чтобы выглядеть более привлекательной.
Если мой поклонник из темноты следит сейчас за моим окном, он может торжествовать! Я не жалею, что он ушёл, я не испытываю потребности в его обществе, но я думаю о нём. Я думаю о нём так, как если бы я хотела осмыслить своё первое поражение…
Первое? Нет, второе. В моей жизни уже был однажды вечер – о, какое горькое воспоминание, я готова проклясть его за то, что оно всплыло именно сейчас! – вечер, когда я, вот так же облокотившись о парапет балкона, глядела в невидимый в ночи сад. Мои чересчур длинные волосы, заплетённые в косу, словно шёлковый канат, раскачивал ветер… Сознание любви разом обрушилось на меня. Но оно не надломило моей юной силы, наоборот, я несла его с гордостью. Ни сомнение, ни даже самая сладкая печаль не омрачили этой ликующей одинокой ночи, увенчанной глициниями и розами!.. Мною овладел слепой невинный восторг, но что сделал с этим чувством человек, который его вызвал?
Закроем окно, скорее закроем окно! Я слишком боюсь, что сквозь тонкую сетку дождя вдруг увижу зелёно-чёрный провинциальный сад, серебристый в свете восходящей луны, и тень девушки на дорожке, которая, мечтая, наматывает себе на руку косy, словно ласкового ужа.
– Марсель, Ницца, Канны, Тулон…
– Нет, Ментона, а потом Тулон…
– И Гренобль! У нас и Гренобль!
Мы перечисляем города, в которых будем выступать, как дети перебирают свои стеклянные шарики. Браг решил, что мы повезём с собой костюмы и реквизит для обеих наших пантомим:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53