В какую же форму может вылиться эта ответственность, если, как он знал, на Каллисто нет никаких следственных органов, судебных учреждений, не говоря уже о тюрьмах или исправительно-трудовых лагерях, никакого аппарата для наказания виновных?
Лицо Линьга было грустно, но такая же грусть чувствовалась и у всех остальных. Она относилась к погибшему каллистянину, а не к сознанию своей вины. Неужели на Каллисто любой поступок остается безнаказанным? Это была бы уже не свобода личности, а анархия.
Воспользовавшись тем, что Гесьянь отошел немного в сторону, Широков обратился к нему со своими вопросами.
– Я понимаю, – ответил Гесьянь, выслушав Широкова, – чем вызвано ваше недоумение. Несколько веков тому назад у нас было то, что вы называете «судом». Люди судили поступки других людей. Теперь мы смотрим на эти вопросы несколько иначе. Лучшим судьей человека является он сам. Суд совести самый страшный и беспощадный, гораздо более суровый, чем суд других людей. Мы не знаем, виноват Линьг или нет. Он знает это лучше нас. И если виноват, мне жаль его.
Он замолчал, задумчиво глядя вдаль.
– Я расскажу вам случай, который произошел на Каллисто лет шестьдесят тому назад. Это поможет вам понять нашу точку зрения. Я читал об этом случае. Тогда только что появились в обиходе олити – летающие лодки, – пояснил он. – Правил движения в воздухе еще не успели выработать. И случилось так, что две олити столкнулись. Один каллистянин остался жив, второй умер. Никто не знал, по чьей вине случилось несчастье. Оставшегося в живых никто не обвинял ни в чем. Погибший был ему незнаком. Они были совсем чужие люди. И вот этот человек покончил с собой. Очевидно, виноват был он и не перенес этого. Никакой суд людей не вынес бы ему такого приговора.
– Вы одобряете его поступок?
– Трудно ответить на такой вопрос. Самоубийство на Каллисто редчайшее явление. Мы не считаем человека автоматом, но не признаем за ним права на добровольный уход из жизни. Это в некотором роде трусость. Но и трудно представить, как может жить человек, зная, что убил другого. Вопрос очень сложный.
– Вероятно, случались и другие столкновения?
– Нет, с тех пор не было ни одного. Существуют правила движения в воздухе; как же оно может произойти?
Широкова поразили эти слова, сказанные так, как будто выполнение правил движения само собой подразумевалось.
Но ведь и на Земле есть правила. Но, несмотря на них, происходят сотни катастроф и на земле, и в воздухе. Почему же у каллистян достаточно было ввести правила – и ни одного несчастья больше не произошло?
При всем желании Гесьянь не мог привести более красноречивого примера. Высокая сознательность и бережное отношение друг к другу, хорошо известные Широкову черты каллистян, проявлялись здесь с особой рельефностью.
Он совсем другими глазами посмотрел на Линьга, стараясь по его лицу определить, виновен он в смерти инженера Льетьи или нет. Посмотрел с тревогой, так как не сомневался больше, что если командир погибшего корабля виновен, то его постигнет суровый приговор, который он сам вынесет и сам приведет в исполнение.
Лицо Линьга показалось ему спокойным. Нет, вероятно, он ни в чем не виноват. Широков почувствовал облегчение, хотя и не мог с полной достоверностью утверждать, что понимает выражение лиц каллистян.
На обратном пути он продолжал думать о том же.
На вершине шара группу встретил Ньяньиньг.
– Вас вызывает Каллисто, – сказал он, обращаясь к Гесьяню.
Молодой врач немедленно улетел на станцию. Вьеньонь и Синьянь были уже перенесены на корабль Гесьяня. Через два часа он покинет Сетито.
– Мы улетим одновременно с ними, – сказал Диегонь. – Кетьо находится сейчас примерно в том же направлении, что и Каллисто, только по другую сторону Рельоса. Часть пути у нас общая.
– Значит, мы пролетим мимо Каллисто? – спросил Синяев.
– Нет, – Диегонь нахмурился. – Мы могли бы это сделать, но не сделаем. Это свыше наших сил.
Синяев пожалел о своем вопросе. Мог бы сам сообразить.
– Напрасно вы это делаете, – сказал он. Диегонь ничего не ответил.
Через час Гесьянь вернулся. У него было очень радостное выражение лица.
– Я лечу с вами, – сказал он. – Так решили на Каллисто. Раненых будет сопровождать Мьесинь.
Широков подумал, что такое решение может обидеть Синьга. Ему как будто не доверяют. И, словно в ответ на его мысли. Синьг сказал:
– Я сам просил об этом. Очень рад, что мое желание встретило поддержку.
«Нет, – подумал Широков, – каллистяне не люди. Они чище нас. Недаром на их языке нет слова „самолюбие"“.
– Значит, – сказал Диегонь, – экипаж нашего корабля будет состоять теперь из шестнадцати человек.
– А кто еще? – спросил Синяев.
– С нами летит Дьеньи, – ответил Диегонь, – ей не хочется расставаться со мной.
Он был доволен решением внучки. Это было понятно. До сих пор он не мог как следует поговорить с ней, расспросить ее о своем сыне и других близких людях. По дороге на Кетьо будет много времени.
– А почему с нами не летит Бьесьи? – спросил Широков.
– Она торопится на Каллисто, – ответил Гесьянь. – Соскучилась по дочке.
Прошел еще час, и Рельос низко склонился к западному горизонту. Приближалась ночь.
– Пора в путь, – сказал Диегонь. Он посмотрел на лица своих земных друзей и ласково спросил:
– Вам грустно расставаться с Сетито? Она так похожа на Землю. Это сходство мы сразу заметили, когда впервые увидели природу Земли.
– Да, немного грустно, – за себя и своего товарища ответил Синяев.
– Вы можете еще раз прилететь сюда. Вместо того чтобы отдыхать в полярных областях Каллисто, гораздо лучше будет здесь. Наши звездолеты всегда к вашим услугам.
– Это очень хорошо. Спасибо!
– Сетито интересная планета. Вы видели только гиселий и одного кетьра, а животный мир очень разнообразен и совсем не похож на животный мир Каллисто.
– А на Кетьо?
– Она во всем подобна Каллисто. Растительность, животные, птицы, люди
– все такое же.
– Если не считать культуры и техники.
– Конечно, но это вопрос времени.
– Любопытно, – сказал Синяев, обращаясь к Широкову на русском языке,
– как относятся каллистяне к дикарям Кетьо. Какую работу они ведут с ними? Ведь по существу Кетьо – колония Каллисто.
– Ну, о колониализме здесь и речи быть не может. Но ты прав, это очень интересно. Я даже рад, что мы не сразу попадем на Каллисто.
Представления о вежливости у каллистян были иные, чем на Земле. Широков и Синяев часто прибегали к русскому языку, а иногда и к французскому, если рядом находился Бьяининь, а они не хотели, чтобы их поняли. С точки зрения каллистян это было естественно. Они расценивали поступки людей просто и никогда не обижались.
Звездолет Бьесьи поднялся первым. На нем улетали на Каллисто восемь человек:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Лицо Линьга было грустно, но такая же грусть чувствовалась и у всех остальных. Она относилась к погибшему каллистянину, а не к сознанию своей вины. Неужели на Каллисто любой поступок остается безнаказанным? Это была бы уже не свобода личности, а анархия.
Воспользовавшись тем, что Гесьянь отошел немного в сторону, Широков обратился к нему со своими вопросами.
– Я понимаю, – ответил Гесьянь, выслушав Широкова, – чем вызвано ваше недоумение. Несколько веков тому назад у нас было то, что вы называете «судом». Люди судили поступки других людей. Теперь мы смотрим на эти вопросы несколько иначе. Лучшим судьей человека является он сам. Суд совести самый страшный и беспощадный, гораздо более суровый, чем суд других людей. Мы не знаем, виноват Линьг или нет. Он знает это лучше нас. И если виноват, мне жаль его.
Он замолчал, задумчиво глядя вдаль.
– Я расскажу вам случай, который произошел на Каллисто лет шестьдесят тому назад. Это поможет вам понять нашу точку зрения. Я читал об этом случае. Тогда только что появились в обиходе олити – летающие лодки, – пояснил он. – Правил движения в воздухе еще не успели выработать. И случилось так, что две олити столкнулись. Один каллистянин остался жив, второй умер. Никто не знал, по чьей вине случилось несчастье. Оставшегося в живых никто не обвинял ни в чем. Погибший был ему незнаком. Они были совсем чужие люди. И вот этот человек покончил с собой. Очевидно, виноват был он и не перенес этого. Никакой суд людей не вынес бы ему такого приговора.
– Вы одобряете его поступок?
– Трудно ответить на такой вопрос. Самоубийство на Каллисто редчайшее явление. Мы не считаем человека автоматом, но не признаем за ним права на добровольный уход из жизни. Это в некотором роде трусость. Но и трудно представить, как может жить человек, зная, что убил другого. Вопрос очень сложный.
– Вероятно, случались и другие столкновения?
– Нет, с тех пор не было ни одного. Существуют правила движения в воздухе; как же оно может произойти?
Широкова поразили эти слова, сказанные так, как будто выполнение правил движения само собой подразумевалось.
Но ведь и на Земле есть правила. Но, несмотря на них, происходят сотни катастроф и на земле, и в воздухе. Почему же у каллистян достаточно было ввести правила – и ни одного несчастья больше не произошло?
При всем желании Гесьянь не мог привести более красноречивого примера. Высокая сознательность и бережное отношение друг к другу, хорошо известные Широкову черты каллистян, проявлялись здесь с особой рельефностью.
Он совсем другими глазами посмотрел на Линьга, стараясь по его лицу определить, виновен он в смерти инженера Льетьи или нет. Посмотрел с тревогой, так как не сомневался больше, что если командир погибшего корабля виновен, то его постигнет суровый приговор, который он сам вынесет и сам приведет в исполнение.
Лицо Линьга показалось ему спокойным. Нет, вероятно, он ни в чем не виноват. Широков почувствовал облегчение, хотя и не мог с полной достоверностью утверждать, что понимает выражение лиц каллистян.
На обратном пути он продолжал думать о том же.
На вершине шара группу встретил Ньяньиньг.
– Вас вызывает Каллисто, – сказал он, обращаясь к Гесьяню.
Молодой врач немедленно улетел на станцию. Вьеньонь и Синьянь были уже перенесены на корабль Гесьяня. Через два часа он покинет Сетито.
– Мы улетим одновременно с ними, – сказал Диегонь. – Кетьо находится сейчас примерно в том же направлении, что и Каллисто, только по другую сторону Рельоса. Часть пути у нас общая.
– Значит, мы пролетим мимо Каллисто? – спросил Синяев.
– Нет, – Диегонь нахмурился. – Мы могли бы это сделать, но не сделаем. Это свыше наших сил.
Синяев пожалел о своем вопросе. Мог бы сам сообразить.
– Напрасно вы это делаете, – сказал он. Диегонь ничего не ответил.
Через час Гесьянь вернулся. У него было очень радостное выражение лица.
– Я лечу с вами, – сказал он. – Так решили на Каллисто. Раненых будет сопровождать Мьесинь.
Широков подумал, что такое решение может обидеть Синьга. Ему как будто не доверяют. И, словно в ответ на его мысли. Синьг сказал:
– Я сам просил об этом. Очень рад, что мое желание встретило поддержку.
«Нет, – подумал Широков, – каллистяне не люди. Они чище нас. Недаром на их языке нет слова „самолюбие"“.
– Значит, – сказал Диегонь, – экипаж нашего корабля будет состоять теперь из шестнадцати человек.
– А кто еще? – спросил Синяев.
– С нами летит Дьеньи, – ответил Диегонь, – ей не хочется расставаться со мной.
Он был доволен решением внучки. Это было понятно. До сих пор он не мог как следует поговорить с ней, расспросить ее о своем сыне и других близких людях. По дороге на Кетьо будет много времени.
– А почему с нами не летит Бьесьи? – спросил Широков.
– Она торопится на Каллисто, – ответил Гесьянь. – Соскучилась по дочке.
Прошел еще час, и Рельос низко склонился к западному горизонту. Приближалась ночь.
– Пора в путь, – сказал Диегонь. Он посмотрел на лица своих земных друзей и ласково спросил:
– Вам грустно расставаться с Сетито? Она так похожа на Землю. Это сходство мы сразу заметили, когда впервые увидели природу Земли.
– Да, немного грустно, – за себя и своего товарища ответил Синяев.
– Вы можете еще раз прилететь сюда. Вместо того чтобы отдыхать в полярных областях Каллисто, гораздо лучше будет здесь. Наши звездолеты всегда к вашим услугам.
– Это очень хорошо. Спасибо!
– Сетито интересная планета. Вы видели только гиселий и одного кетьра, а животный мир очень разнообразен и совсем не похож на животный мир Каллисто.
– А на Кетьо?
– Она во всем подобна Каллисто. Растительность, животные, птицы, люди
– все такое же.
– Если не считать культуры и техники.
– Конечно, но это вопрос времени.
– Любопытно, – сказал Синяев, обращаясь к Широкову на русском языке,
– как относятся каллистяне к дикарям Кетьо. Какую работу они ведут с ними? Ведь по существу Кетьо – колония Каллисто.
– Ну, о колониализме здесь и речи быть не может. Но ты прав, это очень интересно. Я даже рад, что мы не сразу попадем на Каллисто.
Представления о вежливости у каллистян были иные, чем на Земле. Широков и Синяев часто прибегали к русскому языку, а иногда и к французскому, если рядом находился Бьяининь, а они не хотели, чтобы их поняли. С точки зрения каллистян это было естественно. Они расценивали поступки людей просто и никогда не обижались.
Звездолет Бьесьи поднялся первым. На нем улетали на Каллисто восемь человек:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69