— Они дают полный газ, чтобы побыстрее кончить. В результате вместо того чтобы уснуть, наши пациенты задыхаются.
В воздухе стоял терпкий, неприятный запах. Я огляделся. Кругом было пусто, и лишь человек двадцать заключенных в полосатой форме выстроились в два ряда в нескольких метрах от грузовика. Это были молодые люди, чисто выбритые, и они производили впечатление здоровых ребят.
— Особая команда, — сказал Шмольде. — Их обязанность — хоронить мертвецов.
Некоторые из этой команды были блондины, прекрасно сложенные, с безукоризненной выправкой.
— Это евреи?
— Конечно.
Зецлер наклонился вперед.
— И они вам помогают? Просто с трудом верится.
Шмольде устало пожал плечами.
— Здесь все возможно.
Он обернулся ко мне и сказал:
— Прошу вас, господин штурмбанфюрер.
Я последовал за ним. По мере того как мы шли, неприятный запах все усиливался. Внезапно у наших ног оказалась огромная глубокая яма. В ней штабелями в три ряда лежали сотни мертвецов. Зецлер резко отступил и повернулся спиной к яме.
— Основная проблема для нас, — проговорил своим вялым голосом Шмольде, — это проблема трупов. Скоро не будет уже места для ям. Поэтому мы вынуждены делать их очень глубокими и не засыпать, пока не заполним до краев. Но даже так у меня вскоре не останется места.
Он окинул все своим пустым взглядом, поморщился и упавшим голосом проговорил:
— Мертвецы занимают слишком много места. — И, помолчав, сказал: — Прошу вас, господин штурмбанфюрер.
Я повернулся, дал Шмольде немного опередить себя и подошел к Зецлеру. Лицо его было серым. Я проговорил сухо, тихим голосом:
— Возьмите себя в руки, прошу вас.
Потом я догнал Шмольде — он был уже около барака. Мотор грузовика все еще тихо урчал. Шмольде подошел к машине и эсэсовец снова высунулся из кабины.
— Вот теперь нажмите на газ, — сказал Шмольде.
Мотор сразу загудел так, что задрожал капот. Мы обогнули барак. Во дворе теперь находилось не более десятка эсэсовцев. Шмольде спросил:
— Хотите взглянуть?
— Конечно.
Мы подошли к двери, и я заглянул в смотровое оконце. Заключенные кучками лежали на бетонном полу. Лица у них были спокойные, и если бы не широко открытые глаза, можно было подумать, что они спят. Я взглянул на свои часы — было три часа десять минут. Я обернулся к Шмольде.
— А как скоро вы открываете двери?
— По-разному. Все зависит от температуры воздуха: когда стоит сухая погода, как сегодня, приходится ждать долго.
Теперь в оконце заглянул Шмольде.
— Кончено.
— Как вы узнали?
— Цвет кожи землистый, скулы розоватые.
— И вы никогда не ошибались?
— Вначале — конечно. Люди приходили в себя, когда открывали окна. Что ж, начинали все сначала.
— Зачем же вы открываете окна?
— Надо проветрить, чтобы могла войти особая команда.
Я закурил сигарету и спросил:
— А что дальше?
— Особая команда вытаскивает трупы через заднюю дверь барака, и одни грузят их на машину, вывозят к яме и там вываливают, а другие укладывают трупы в яму. Их приходится укладывать очень аккуратно, чтобы они занимали как можно меньше места. — Помолчав, он устало добавил: — Скоро мне уже негде будет хоронить их.
Он обернулся к Зецлеру.
— Хотите посмотреть?
Зецлер растерялся, украдкой взглянул на меня и тихо ответил:
— Конечно.
Заглянув в смотровое оконце, он воскликнул:
— Да ведь они голые!
Шмольде вяло произнес:
— Нам дан приказ собирать одежду. Если убивать их одетыми, пришлось бы затрачивать много времени на раздевание.
Зецлер смотрел через оконце. Он прикрыл глаза ладонью, чтобы лучше видеть.
— Кроме того, — сказал Шмольде, — когда шоферы чересчур интенсивно дают газ, заключенные задыхаются. При этом они выделяют экскременты. Одежда была бы вся загажена.
— У них такие спокойные лица, — сказал Зецлер, прижимаясь лбом к оконцу.
Шмольде обернулся ко мне.
— Хотите посмотреть, что будет дальше?
— Не стоит. Ведь вы мне все рассказали.
Я резко повернулся на каблуках и пошел от барака.
Шмольде последовал за мной. Пройдя несколько метров, я обернулся и крикнул:
— Вы идете, Зецлер?
Зецлер оторвался от оконца и догнал нас. Шмольде взглянул на часы.
— Ваш поезд уходит через час.
Я кивнул. Остальной путь мы прошли молча. В маленькой комнате нас ждали бутылка рейнского вина и бисквиты. Есть мне не хотелось, но вину я обрадовался. Немного погодя я спросил:
— А почему бы их не расстреливать?
— Это обходится дороговато, — сказал Шмольде. — И требует много времени и много людей. Но все же иногда мы прибегаем к этому, когда грузовики не в порядке.
— А такое случается?
— Да, часто. Это старые грузовики, взятые у русских. Они слишком потрепаны, а запасных частей у нас нет. Да иногда и бензина не хватает. Или бензин плохой, и тогда газ недостаточно ядовит.
Я повертел стакан в руке и спросил:
— Как вы считаете, этот способ верный?
— Нет, — ответил Шмольде, — на него все-таки нельзя положиться.
Мы помолчали, потом Зецлер проговорил:
— Но, во всяком случае, это гуманный способ. Люди засыпают — и все. Смерть наступает совсем незаметно. Вы обратили внимание, какие у них умиротворенные лица.
Шмольде пожал плечами и добавил:
— Если я при этом присутствую.
Зецлер непонимающе посмотрел на него, и Шмольде пояснил:
— При мне шофер дает газ постепенно.
— А нельзя было бы поставить два грузовика вместо одного? — спросил я. — Дело пошло бы быстрее?
— Нет, — сказал Шмольде, — я располагаю десятью газовыми камерами на двести человек каждая. Однако у меня никогда не бывает больше четырех машин в приличном состоянии. С одним грузовиком на камеру я за полчаса подвергаю обработке восемьсот человек. Если же я поставлю два грузовика на камеру, быть может, я и обработаю — может быть! — четыреста человек за четверть часа, но в действительности я не выиграю время. Ведь после этого останется обработать еще четыреста человек. Разумеется, мне никогда не дадут хороших машин, — добавил он.
Я сказал:
— Нужен более верный и более простой способ. Например, ядовитые газы, как в семнадцатом году.
— Не знаю, производят ли их еще, — ответил Шмольде, — в эту войну их не применяли.
Он одним духом опорожнил стакан и подошел к столу, чтобы снова наполнить его.
— По существу основная проблема — это не обработка, а захоронение. Не могу же я обрабатывать быстрее, чем хоронить. А это отнимает много времени.
Он сделал несколько глотков и продолжал:
— Мне никогда не удавалось за сутки хоронить более пятисот единиц. Производительность слишком маленькая.
Он потряс головой.
— Конечно, у рейхсфюрера есть основание считать такой результат ничтожным. Но, с другой стороны, ведь мне ни разу не удалось получить новые грузовики.
Он обвел своими пустыми глазами комнату и вяло продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79