Я перестал быть человеком, и потому Федя почувствовал наконец во мне самую что ни на есть полноценную безмозглую дичь. А хищник и жертва в момент встречи понимают Друг друга с полувзгляда.
Но Федя почему-то медлил, и я понял, почему. Он ждал команды от своих хозяев.
Дисциплинированный боец!
- Пош-шел! - рявкнул вдруг Вася и ткнул меня кулаком под ребра.
И я пошел. А затем побежал. Что мне оставалось делать? Уже обогнув ближайший куст, я услыхал голос интеллигента.
- Отпустишь подальше... - кричал он, видимо, неандертальцу. - А затем утопишь в болоте... и чтоб никаких следов!
Я содрогнулся. Проворно перебирая ногами, нырнул в кромешную темноту и помчался, не разбирая дороги. Мысли сбились в испуганный комок и затихли. Мной овладел древний инстинкт примитивных предков, который распределял энергию мышц куда рациональней, чем разум. Чудом я увертывался от внезапно выныривавших из мрака стволов, и ноги, несмотря на засевшую в них противную слабость, ни разу меня не подвели, а руки, помогая туловищу продираться сквозь заросли цепкого кустарника, превратились в гибкие и сильные щупальца. Мне тогда казалось, что я даже и не дышал, дыхание только расслабляло и мешало.
А в голове намертво засело страшное видение - чудище _Федя_. Это видение гнало меня вперед, как мотор - торпеду. Ужаса я тогда не испытывал никакого, все ощущения исчезли, образ неандертальца стал для меня символом смерти - вечного врага всего живого. А от этого врага не защитят никакие эмоции, тут необходимы только решительные действия. Вот я и действовал.
Через некоторое время до меня донесся новый звук, и я сразу понял, что это такое. Я ждал этого звука. По моим следам выпустили неандертальца, и он ломился за мною через чащу, словно локомотив. Мои мышцы заработали в три раза проворнее, но тут начала сказываться неподготовленность тела к подобным соревнованиям. Ноги заплелись, я налетел на дерево и упал на гибкую стену сырого кустарника. За спиной уже явственно были слышны звуки исполинских шагов и отрывистое рычание зверя. Теперь я нисколько не сомневался в том, что минуты моей жизни сочтены, но непроизвольно подчинился неистребимому инстинкту, и, бешено вращая глазами в поисках свободного пути, снова вскочил на заплетающиеся ноги.
Тело мое словно разрывалось на части. По лицу струился то ли пот, то ли кровь... Пальцы на руках не действовали, как будто были отморожены. Меня опять занесло на кусты, и в панике я кинулся прямо сквозь них. За спиной раздавался треск ломающихся деревьев вперемежку с яростным сопением. А у меня из горла рвался дикий крик отчаяния, словно я уже чувствовал, как страшные скрюченные пальцы-кинжалы Феди впиваются в спину.
Но этого не произошло. Я заметил возникшую вдруг впереди какую-то темную живую массу, и, чудом увернувшись от нее, понял, что это было. Это был медведь. Уже потом, много времени спустя, я стал понимать, что именно случайная встреча с ним и спасла мне жизнь. Но тогда бездействующий мозг пронзила ослепительная вспышка уже не сдерживаемого ничем страха, и с этого момента я уже мало что помню.
Я помню только шум страшной драки, завязавшейся за моей спиной, а также, как утопая в мертвой холодной жиже и постоянно проваливаясь в нее с головой, отчаянно размахивал руками и дергал ногами. Мне все время казалось, что я уже давно завяз в болоте, утонул, но мои ноги неизменно находили опору, и я все же выныривал.
Продолжаться до бесконечности так не могло, и я наконец отключился. А включившись, увидел над собой яркое солнце и услышал возбужденные голоса людей. Да, это были люди. Это были уже _хорошие_ люди!
Дальше все происходило как во сне. Но я не спал, а жил, двигался, и даже кое-как общался с окружающими. Я понимал, что каким-то чудом спасен, что нахожусь среди людей, которые не хотят мне зла, понимал, что страшного Феди рядом нет и что мне уже вообще нечего бояться. Но мозги мои действовали плохо, они словно слиплись, ссохлись после хорошей стирки, и соображал я с большим трудом. Как потом мне рассказали, на все расспросы я только затравленно улыбался и ничего не отвечал. Меня тогда даже не волновало, каким чудом я спасся, я подавлял в себе жуткие воспоминания, и радовался только тому, что голова моя на месте, а не где-то там, в тайге, в чаще, в лапах у мерзкого чудовища, а больше мне ничего и не надо было. Может быть я тогда просто сошел с ума. Вероятно, остальные это видели тоже.
Через некоторое время, так ничего и не добившись, меня отправили домой, в столицу, и там я оказался в психиатрической лечебнице. Но меня это не смущало. В лечебнице было лучше, чем на болоте в ту ночь, и поэтому я принял такой поворот дела как должное. Со мной занимались врачи, хорошие специалисты. Ведь я потерял дар речи, хотя никакого огорчения от этой потери не испытывал. Мне вообще не хотелось говорить. Вероятно, и с мозгами у меня было все в порядке, только я не хотел признаваться в этом окружающим, чтобы они своими расспросами не будоражили ненужных воспоминаний.
Но говорить я все же разучился на самом деле.
Мало-помалу я приходил в себя и впитывал поступающую извне информацию. Я наконец узнал, что таинственного реликтового гоминоида до сих пор никто не видел, что от Бомбаревича нет никаких вестей, и что вообще никто не знает, что же все-таки с нами приключилось. Несколько раз в больницу приходили какие-то типы то ли из органов внутренних дел, то ли из государственной безопасности, и пытались меня расспрашивать. Но и у них ничего не вышло. Я знал не больше, чем они. Как бы там ни было, а информацией я ни с кем не пожелал делиться.
Прошло еще некоторое время, и понемногу я стал похож на нормального человека, хотя говорить по-человечески так и не начал. Из больницы меня выписали домой. Побездельничав еще некоторое время, я пошел на работу. Друзья устроили меня рабочим в маленькую типографию. Для того, чтобы снова стать страховым агентом, каковым я был до злополучной поездки в тайгу, нужно было заново выучиться говорить.
И скоро я все-таки ощутил потребность в языке. Вместе с тем, как ко мне понемногу возвращалась ясность ума, на меня снова стали наваливаться страшные воспоминания. А наедине с ними я чувствовал себя очень скверно. Мне снова стали необходимы отошедшие во время болезни на задний план друзья, а для полноценного общения с ними без языка было не обойтись. К тому же я понимал, что в покое меня все равно не оставят - завеса над фактом странного исчезновения Бомбаревича все еще не была приподнята. Ключ к этой тайне находился только у меня, и все заинтересованные прекрасно это понимали. Да и не было уже смысла что-то скрывать. Я снова был здоров, и сам жаждал полного раскрытия этой тайны. Неопознанные призраки назойливые спутники моего сознания, мне были ни к чему.
1 2 3 4 5 6
Но Федя почему-то медлил, и я понял, почему. Он ждал команды от своих хозяев.
Дисциплинированный боец!
- Пош-шел! - рявкнул вдруг Вася и ткнул меня кулаком под ребра.
И я пошел. А затем побежал. Что мне оставалось делать? Уже обогнув ближайший куст, я услыхал голос интеллигента.
- Отпустишь подальше... - кричал он, видимо, неандертальцу. - А затем утопишь в болоте... и чтоб никаких следов!
Я содрогнулся. Проворно перебирая ногами, нырнул в кромешную темноту и помчался, не разбирая дороги. Мысли сбились в испуганный комок и затихли. Мной овладел древний инстинкт примитивных предков, который распределял энергию мышц куда рациональней, чем разум. Чудом я увертывался от внезапно выныривавших из мрака стволов, и ноги, несмотря на засевшую в них противную слабость, ни разу меня не подвели, а руки, помогая туловищу продираться сквозь заросли цепкого кустарника, превратились в гибкие и сильные щупальца. Мне тогда казалось, что я даже и не дышал, дыхание только расслабляло и мешало.
А в голове намертво засело страшное видение - чудище _Федя_. Это видение гнало меня вперед, как мотор - торпеду. Ужаса я тогда не испытывал никакого, все ощущения исчезли, образ неандертальца стал для меня символом смерти - вечного врага всего живого. А от этого врага не защитят никакие эмоции, тут необходимы только решительные действия. Вот я и действовал.
Через некоторое время до меня донесся новый звук, и я сразу понял, что это такое. Я ждал этого звука. По моим следам выпустили неандертальца, и он ломился за мною через чащу, словно локомотив. Мои мышцы заработали в три раза проворнее, но тут начала сказываться неподготовленность тела к подобным соревнованиям. Ноги заплелись, я налетел на дерево и упал на гибкую стену сырого кустарника. За спиной уже явственно были слышны звуки исполинских шагов и отрывистое рычание зверя. Теперь я нисколько не сомневался в том, что минуты моей жизни сочтены, но непроизвольно подчинился неистребимому инстинкту, и, бешено вращая глазами в поисках свободного пути, снова вскочил на заплетающиеся ноги.
Тело мое словно разрывалось на части. По лицу струился то ли пот, то ли кровь... Пальцы на руках не действовали, как будто были отморожены. Меня опять занесло на кусты, и в панике я кинулся прямо сквозь них. За спиной раздавался треск ломающихся деревьев вперемежку с яростным сопением. А у меня из горла рвался дикий крик отчаяния, словно я уже чувствовал, как страшные скрюченные пальцы-кинжалы Феди впиваются в спину.
Но этого не произошло. Я заметил возникшую вдруг впереди какую-то темную живую массу, и, чудом увернувшись от нее, понял, что это было. Это был медведь. Уже потом, много времени спустя, я стал понимать, что именно случайная встреча с ним и спасла мне жизнь. Но тогда бездействующий мозг пронзила ослепительная вспышка уже не сдерживаемого ничем страха, и с этого момента я уже мало что помню.
Я помню только шум страшной драки, завязавшейся за моей спиной, а также, как утопая в мертвой холодной жиже и постоянно проваливаясь в нее с головой, отчаянно размахивал руками и дергал ногами. Мне все время казалось, что я уже давно завяз в болоте, утонул, но мои ноги неизменно находили опору, и я все же выныривал.
Продолжаться до бесконечности так не могло, и я наконец отключился. А включившись, увидел над собой яркое солнце и услышал возбужденные голоса людей. Да, это были люди. Это были уже _хорошие_ люди!
Дальше все происходило как во сне. Но я не спал, а жил, двигался, и даже кое-как общался с окружающими. Я понимал, что каким-то чудом спасен, что нахожусь среди людей, которые не хотят мне зла, понимал, что страшного Феди рядом нет и что мне уже вообще нечего бояться. Но мозги мои действовали плохо, они словно слиплись, ссохлись после хорошей стирки, и соображал я с большим трудом. Как потом мне рассказали, на все расспросы я только затравленно улыбался и ничего не отвечал. Меня тогда даже не волновало, каким чудом я спасся, я подавлял в себе жуткие воспоминания, и радовался только тому, что голова моя на месте, а не где-то там, в тайге, в чаще, в лапах у мерзкого чудовища, а больше мне ничего и не надо было. Может быть я тогда просто сошел с ума. Вероятно, остальные это видели тоже.
Через некоторое время, так ничего и не добившись, меня отправили домой, в столицу, и там я оказался в психиатрической лечебнице. Но меня это не смущало. В лечебнице было лучше, чем на болоте в ту ночь, и поэтому я принял такой поворот дела как должное. Со мной занимались врачи, хорошие специалисты. Ведь я потерял дар речи, хотя никакого огорчения от этой потери не испытывал. Мне вообще не хотелось говорить. Вероятно, и с мозгами у меня было все в порядке, только я не хотел признаваться в этом окружающим, чтобы они своими расспросами не будоражили ненужных воспоминаний.
Но говорить я все же разучился на самом деле.
Мало-помалу я приходил в себя и впитывал поступающую извне информацию. Я наконец узнал, что таинственного реликтового гоминоида до сих пор никто не видел, что от Бомбаревича нет никаких вестей, и что вообще никто не знает, что же все-таки с нами приключилось. Несколько раз в больницу приходили какие-то типы то ли из органов внутренних дел, то ли из государственной безопасности, и пытались меня расспрашивать. Но и у них ничего не вышло. Я знал не больше, чем они. Как бы там ни было, а информацией я ни с кем не пожелал делиться.
Прошло еще некоторое время, и понемногу я стал похож на нормального человека, хотя говорить по-человечески так и не начал. Из больницы меня выписали домой. Побездельничав еще некоторое время, я пошел на работу. Друзья устроили меня рабочим в маленькую типографию. Для того, чтобы снова стать страховым агентом, каковым я был до злополучной поездки в тайгу, нужно было заново выучиться говорить.
И скоро я все-таки ощутил потребность в языке. Вместе с тем, как ко мне понемногу возвращалась ясность ума, на меня снова стали наваливаться страшные воспоминания. А наедине с ними я чувствовал себя очень скверно. Мне снова стали необходимы отошедшие во время болезни на задний план друзья, а для полноценного общения с ними без языка было не обойтись. К тому же я понимал, что в покое меня все равно не оставят - завеса над фактом странного исчезновения Бомбаревича все еще не была приподнята. Ключ к этой тайне находился только у меня, и все заинтересованные прекрасно это понимали. Да и не было уже смысла что-то скрывать. Я снова был здоров, и сам жаждал полного раскрытия этой тайны. Неопознанные призраки назойливые спутники моего сознания, мне были ни к чему.
1 2 3 4 5 6