«Трубку собирается закурить, – подумал я. – Значит, это надолго. Хотя, возможно, у них действительно дружеские отношения и он сможет продолжать курить, даже когда появится Solus». Но сам я закурить не решился. Старичок, наряженный в старинную ливрею, снял с полки над давно потухшим камином тяжелую старинную пепельницу и медленно зашаркал к нам:
– Пожалуйста, сеньор, – сказал он медленно и медленно, изо всех сил стараясь не уронить, начал опускать пепельницу на маленький столик рядом с нами.
– Ну что, Сегарра, как тут дела? – не упустил возможности поинтересоваться Тельес.
– Не знаю, сеньор Тельо, Когда Вы пришли, он еще флетчеризировал свои злаки.
– Что делал? – испуганно спросил (просыпав еще больше табаку) Тельес, хотя тон Сегар-ры был совершенно спокойным. Зал этот предназначался, наверное, для встреч с хорошо знакомыми или не очень важными людьми (в конце концов, все мы были лишь обслуживающим персоналом). Наверное, здесь всех заставляли ждать, как рок-звезды заставляют ждать журналистов.
Дворецкий (или сенешаль? – я в этом не слишком разбираюсь) Сегарра, казалось, был доволен тем, какое впечатление произвели его слова, и тем, что смог сообщить что-то интересное и даже экстравагантное. У него были живые и веселые глаза человека, который повидал немало странного и сохранил способность удивляться и удивлять.
– Флетчеризировал, сеньор, – сказал он, поднимая вверх указательный палец затянутой в перчатку руки (слово «флетчеризировать» он произнес так, как если бы брал его в кавычки). – Это очень старый способ пережевывания, когда твердое превращается в жидкое. Очень полезно для здоровья. Способ придумал некто Флетчер, поэтому он так и называется. Нынче многие этим увлекаются. Десны, правда, немного болят, да и медленно очень. Он это делает только за завтраком, когда подают злаки и вареное яйцо.
Тельес снова на минуту обернулся к придворному художнику, посмотреть, не навострил ли тот уши, не прислушивается ли к разговору, но человек в балахоне был слишком занят: старался установить прямо на своем мольберте кренившееся полотно, на котором писал что-то. Мне вдруг захотелось взглянуть на это полотно.
– Вы хотите сказать, что челюсти размельчают твердые продукты до такой степени, что они постепенно превращаются в жидкость? – спросил Тельес, обращаясь к Сегарре и приминая большим пальцем табак в трубке, чтобы он больше не высыпался. На мой вкус, табак был чересчур ароматизирован виски и еще какими-то специями – изысканный голландский продукт.
– Именно так, сеньор. И по всему видно, это куда полезнее, чем механическая переработка. Это называется анатомическим сжижением. Я слышал, как употребляли такой термин (он извинялся за то, что невольно приобрел некоторые знания).
– Понятно, – сказал Тельес. – А не могли бы вы справиться, как продвигается процесс флетчеризации? Не то чтобы мы торопились, просто хотелось бы знать.
– Конечно, сеньор Тельо. С удовольствием. Сейчас попробую что-нибудь выяснить.
Крохотными шажками (хотя и не так медленно, как тогда, когда он нес нам тяжелую пепельницу) лакей Сегарра направился к одной из трех дверей, которые вели из прохладного зала (чем дольше я ждал, тем более прохладным он мне казался), не к той, разумеется, через которую мы вошли, а к той, что была к нему ближе всего – рядом с давно остывшим камином (только в одной стене не было двери, зато там было огромное окно – отличное освещение для художника, к примеру). Не хочу показаться дерзким, не берусь ничего утверждать и ни на что не намекаю, но в течение всех этих долгих секунд, которые понадобились медлительному Сегарре, чтобы открыть дверь и закрыть ее за собой, я явственно различал доносившиеся из соседней комнаты звуки, производимые при игре в настольный футбол. Тельес, казалось, ничего не слышал: может, был туговат на ухо, а может, просто никогда не слышал этого звука, ведь настольный футбол – игра мальчишек из бедных кварталов. А вот художнику звук был знаком: он вытянул шею и завертел головой, как птица, но тут же забыл об этих не имевших к нему отношения звуках и снова качал поправлять полотно.
Тельес не обращался ко мне с вопросами или замечаниями, не проявлял нетерпения. Ему, наверное, нравилось быть полезным: найти нужного человека (меня), привезти сюда, представить своего протеже, получить одобрение, если протеже понравится и оправдает доверие. Ничего больше ему не было нужно. Ну разве что провести утро во Дворце, занимаясь всем этим. Раскуривая трубку, он искоса поглядывал на меня, словно хотел удостовериться, что я не снял галстук и не запачкал брюки за время ожидания, – так мне казалось (он даже нагнулся и критически осмотрел мои ботинки). Но я тщательно готовился к этой встрече и наверняка выглядел безупречно: я чувствовал себя начищенным, наглаженным и завернутым в упаковочную бумагу.
Тельес уже несколько минут наслаждался своей душистой (слишком душистой) трубкой, когда снова появился Сегарра. Его римская прическа была слегка растрепана, словно по ней прошлась шаловливая рука. Когда он снова медленно открывал и закрывал дверь, я отчетливо услышал стук мяча. Флиппер. Я помню этот звук с детства. Сейчас в эту игру уже почти никто не играет, так что это звук прошлого, узнаваемый безошибочно: ведь он сохраняется в памяти неизменным, в отличие от тех звуков, которые можно услышать и сегодня и которые поэтому еще могут меняться. Снова резкий удар по мячу – и машина радостно запиликала: удачное попадание, хороший игрок. Сегарра, вместо того чтобы передать сообщение прямо от дверей и не томить нас ожиданием, начал очень медленно двигаться в нашу сторону (заставив нас ждать и волноваться, дойдет ли он до нас вообще когда-нибудь) и заговорил только тогда, когда приблизился к нам вплотную:
– Процесс, о котором я вам говорил, некоторое время назад был благополучно завершен, сеньор Тельо, не волнуйтесь, – сказал он. – Ему пришлось еще встретиться с представителями профсоюзов, но они уже уходят, так что он скоро будет здесь.
И в самом деле – не успел Сегарра закончить фразу, как распахнулась третья дверь и в зал почти вбежал Solus. За ним едва поспевала девушка в очень короткой и узкой юбке. Юбка сдерживала ее шаг, и девушка семенила за Отшельником, царапая высокими каблуками ценный паркет. Я тут же встал. Гораздо быстрее, чем грузный Тельес, у которого (я только в этот момент заметил) снова развязался шнурок (его дочери не было рядом, чтобы ему помочь). Художник и раньше стоял, но, увидев Одинокого Ковбоя, протянул к нему руки, как пятнадцатилетняя истеричка, увидевшая своего идола, или (это сравнение мужчине больше подойдет) как борец, встающий в боевую позицию. У меня тут же вылетело из головы все, о чем мы договаривались:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96