Она прошла в мою комнату.
– Вон отсюда! – крикнул Генри и с силой хлопнул дверью.
Я рванул в свою комнату. Мария уже одевалась. Я тоже натянул одежду. Я ощущал себя бесконечно слабым, и все равно у меня было такое холодное чувство, что все превосходно. Что я должен был все разрушить.
– Ты траханый больной! – прокричал Генри из своей комнаты. Я никогда не слышал, чтобы он использовал слово «трахаться» раньше. Затем он бросил что-то, послышался звон стекла.
– Убирайся подобру-поздорову! Вали отсюда! – В его голосе звучала злоба, но также и слабость, отвращение, дрожь.
– Вот козел, – сказала Мария. Я чуть ее не ударил. В то же время я знал, что она не понимает.
Мы подошли к входной двери. Я осмелился на мгновение заглянуть в комнату Генри, свет у него был погашен. Он стоял ко мне спиной. Он разбил винную бутылку о шкаф. На оранжевом ковре лежали осколки зеленого стекла.
Мария мечтала поскорее отвязаться от меня, и я ее не винил, но я не мог оставаться один и поэтому предложил купить ей что-нибудь поесть. Она согласилась – должно быть, была голодна.
Мы пошли в греческую закусочную на углу Восемьдесят шестой и Второй. Официанты глазели на нее. Для меня она была девушкой, а для них, наверное, чем-то особенным, и они это улавливали. И все-таки она была юной Королевой, которой уже хватало мужества не заботиться о том, что люди глазеют на нее. Мы устроились в дальней кабинке. В некоторых кабинках еще сидели люди. Было приблизительно час ночи.
– Не надо было приводить меня к себе, – сказала Мария беззаботно и одновременно прагматично.
– Он не должен был вернуться, – объяснил я.
– Должно быть, он влюблен в тебя, если так разозлился. Он ревнует.
Она сказала это с уверенностью, глядя в меню, как будто разговаривала со своей подружкой.
– Нет. Предполагалось, что я не должен никого туда приводить.
– Но если он не хочет тебя для себя, какое ему тогда дело?
Было слишком сложно что-либо объяснять. Я не мог рассказать ей о первом правиле этой квартиры: никакого блуда. И все-таки я слышал, что она сказала. Но если Генри любил меня, тогда я все разрушил. Он думает, что я болен. И тем не менее я также чувствовал странное и страшное удовлетворение оттого, что он увидел Марию. При свете с лестницы она выглядела прекрасной.
Мария заказала жареные куриные крылышки и съела их с огромным удовольствием. Мне нравилось смотреть, как она ест. В виде исключения я был взрослым. Мне хотелось сказать ей, что нельзя есть такую жирную пищу поздно вечером. Но она молода, думал я, она сможет справиться с этим и не потерять своей красоты. Сам я пил чай. Боялся, что, если съем что-нибудь, меня вывернет.
Она ела молча, но я нуждался в собеседнике.
– О чем ты думаешь? – спросил я.
– О своем шоу. Завтра вечером я буду на балу. Интересно, хорошо ли я буду выглядеть.
Нас только что выбросил из квартиры истеричный старик, а Мария думала о своем шоу. От этого она понравилась мне еще больше. Она не испытывала стыда и не была подавлена тем, что случилось.
– Я буду выглядеть отлично, – заявила она с уверенностью. – Так разоденусь, что обязательно произведу впечатление, потому что я впечатляющая личность. Все увидят, что у меня есть характер.
После куриных крылышек она заказала большой салат и полила его густой русской подливкой.
– Я могла бы съесть одну подливку, – сказала она.
Я гадал, что из нее вырастет. Мне нравилось, что она ест овощи.
– Ты очень красивая, – сказал я. – Как тебе кажется, ты всегда будешь женщиной?
– Возможно.
– А когда станешь старше?
– Просто уйду со сцены, накоплю денег и сделаю операцию. Надеюсь, тогда я уже выйду замуж. У нас будет дом, но не в Нью-Йорке или в Пуэрто-Рико, а где-нибудь в хорошем месте… вроде Вайоминга или Огайо. Я хочу поселиться там, где красиво.
Она съела кусок торта и выкурила сигарету, которую стрельнула у официанта. Официант улыбнулся ей. Она ему понравилась. Я фантазировал, как заработаю много денег и она станет моей постоянной подружкой. Я бы заплатил за ее операцию и помог ей сделаться женщиной. Купил бы ее любовь.
Я спросил, ходит ли она еще в школу. Да, она ходила в специальную школу в Виллидже, где к Королевам относились нормально. Но не слишком часто, потому что жила в Бронксе с тетушкой. Родители ее до сих пор оставались в Пуэрто-Рико.
Мы вышли из закусочной. Я гордился тем, что накормил юное создание. Мне нравилась Мария, и я спросил ее номер телефона, но она ответила, что не может ходить на свидания из-за тетушки. Она сказала, что мы сможем видеться у «Салли».
Я хотел взять ей такси до Бронкса, но она отказалась, решив ехать на метро. Она считала, что оно для нее безопаснее.
– Я умею за себя постоять, – сказала она.
– Но почему ты не хочешь взять такси?
– Не люблю тратить деньги сразу после того, как заработала их.
Мы направились к Лексингтон, чтобы Мария села на поезд номер 5, до Бронкса. Я все-таки хотел дать ей денег на такси, но в бумажнике осталось всего несколько долларов. Я думал остановиться у банкомата на Третьей авеню, но потом решил, что и так сделал для нее достаточно.
И все равно, пока мы шли к метро, я уговаривал ее взять такси.
– Оставь меня в покое, – сказала она.
Я боялся, что на нее нападут. На ней было тонкое платье, она снова накрасила губы, и в сумочке у нее было сто пятьдесят долларов.
Я остановился на Лексингтон у банкомата. Не хотелось быть дешевкой – я и без того достаточно натворил в эту ночь. Я дал ей двадцать долларов. Она поцеловала меня в щеку, и мы обнялись. Она прижалась ко мне всем телом, словно была моей девушкой. Появилось одинокое ночное такси.
Мы поцеловались на прощание.
– Жаль. Плохо получилось со стариком, – сказала она.
Я закрыл дверь, и такси увезло ее.
Россия
Я пошел на восток по Восемьдесят шестой улице к парку Карла Шурца, размышляя о дурацком шпионском романе, который когда-то читал. Героя учили, что сон – это оружие. Пока он достаточно спит, у него есть шанс выжить. Так что я притворился шпионом в спящем городе, попавшим в критическую ситуацию, и решил поспать на скамейке в парке Карла Шурца, для восстановления сил.
Одна часть меня хотела выжить. Другая надеялась, что кто-нибудь пройдет мимо, нападет на меня и убьет.
Я прошел по главной аллее и сел на одну из скамеек, которые смотрели на Ист-Ривер. Мост Триборо был освещен. Его огни таяли в воде, словно свечи.
Я лег, просунув ноги через круглый поручень посреди скамейки – как если бы меня привязали к кровати, что было неплохо. Я не мог упасть, а если бы появился грабитель, мне не удалось бы убежать. Я свернул куртку и положил ее под голову в качестве подушки. Обхватил себя руками – так близко к воде было сыро. И, все еще находясь в образе шпиона, попытался уснуть, но мысли о кричащем на меня Генри мешали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
– Вон отсюда! – крикнул Генри и с силой хлопнул дверью.
Я рванул в свою комнату. Мария уже одевалась. Я тоже натянул одежду. Я ощущал себя бесконечно слабым, и все равно у меня было такое холодное чувство, что все превосходно. Что я должен был все разрушить.
– Ты траханый больной! – прокричал Генри из своей комнаты. Я никогда не слышал, чтобы он использовал слово «трахаться» раньше. Затем он бросил что-то, послышался звон стекла.
– Убирайся подобру-поздорову! Вали отсюда! – В его голосе звучала злоба, но также и слабость, отвращение, дрожь.
– Вот козел, – сказала Мария. Я чуть ее не ударил. В то же время я знал, что она не понимает.
Мы подошли к входной двери. Я осмелился на мгновение заглянуть в комнату Генри, свет у него был погашен. Он стоял ко мне спиной. Он разбил винную бутылку о шкаф. На оранжевом ковре лежали осколки зеленого стекла.
Мария мечтала поскорее отвязаться от меня, и я ее не винил, но я не мог оставаться один и поэтому предложил купить ей что-нибудь поесть. Она согласилась – должно быть, была голодна.
Мы пошли в греческую закусочную на углу Восемьдесят шестой и Второй. Официанты глазели на нее. Для меня она была девушкой, а для них, наверное, чем-то особенным, и они это улавливали. И все-таки она была юной Королевой, которой уже хватало мужества не заботиться о том, что люди глазеют на нее. Мы устроились в дальней кабинке. В некоторых кабинках еще сидели люди. Было приблизительно час ночи.
– Не надо было приводить меня к себе, – сказала Мария беззаботно и одновременно прагматично.
– Он не должен был вернуться, – объяснил я.
– Должно быть, он влюблен в тебя, если так разозлился. Он ревнует.
Она сказала это с уверенностью, глядя в меню, как будто разговаривала со своей подружкой.
– Нет. Предполагалось, что я не должен никого туда приводить.
– Но если он не хочет тебя для себя, какое ему тогда дело?
Было слишком сложно что-либо объяснять. Я не мог рассказать ей о первом правиле этой квартиры: никакого блуда. И все-таки я слышал, что она сказала. Но если Генри любил меня, тогда я все разрушил. Он думает, что я болен. И тем не менее я также чувствовал странное и страшное удовлетворение оттого, что он увидел Марию. При свете с лестницы она выглядела прекрасной.
Мария заказала жареные куриные крылышки и съела их с огромным удовольствием. Мне нравилось смотреть, как она ест. В виде исключения я был взрослым. Мне хотелось сказать ей, что нельзя есть такую жирную пищу поздно вечером. Но она молода, думал я, она сможет справиться с этим и не потерять своей красоты. Сам я пил чай. Боялся, что, если съем что-нибудь, меня вывернет.
Она ела молча, но я нуждался в собеседнике.
– О чем ты думаешь? – спросил я.
– О своем шоу. Завтра вечером я буду на балу. Интересно, хорошо ли я буду выглядеть.
Нас только что выбросил из квартиры истеричный старик, а Мария думала о своем шоу. От этого она понравилась мне еще больше. Она не испытывала стыда и не была подавлена тем, что случилось.
– Я буду выглядеть отлично, – заявила она с уверенностью. – Так разоденусь, что обязательно произведу впечатление, потому что я впечатляющая личность. Все увидят, что у меня есть характер.
После куриных крылышек она заказала большой салат и полила его густой русской подливкой.
– Я могла бы съесть одну подливку, – сказала она.
Я гадал, что из нее вырастет. Мне нравилось, что она ест овощи.
– Ты очень красивая, – сказал я. – Как тебе кажется, ты всегда будешь женщиной?
– Возможно.
– А когда станешь старше?
– Просто уйду со сцены, накоплю денег и сделаю операцию. Надеюсь, тогда я уже выйду замуж. У нас будет дом, но не в Нью-Йорке или в Пуэрто-Рико, а где-нибудь в хорошем месте… вроде Вайоминга или Огайо. Я хочу поселиться там, где красиво.
Она съела кусок торта и выкурила сигарету, которую стрельнула у официанта. Официант улыбнулся ей. Она ему понравилась. Я фантазировал, как заработаю много денег и она станет моей постоянной подружкой. Я бы заплатил за ее операцию и помог ей сделаться женщиной. Купил бы ее любовь.
Я спросил, ходит ли она еще в школу. Да, она ходила в специальную школу в Виллидже, где к Королевам относились нормально. Но не слишком часто, потому что жила в Бронксе с тетушкой. Родители ее до сих пор оставались в Пуэрто-Рико.
Мы вышли из закусочной. Я гордился тем, что накормил юное создание. Мне нравилась Мария, и я спросил ее номер телефона, но она ответила, что не может ходить на свидания из-за тетушки. Она сказала, что мы сможем видеться у «Салли».
Я хотел взять ей такси до Бронкса, но она отказалась, решив ехать на метро. Она считала, что оно для нее безопаснее.
– Я умею за себя постоять, – сказала она.
– Но почему ты не хочешь взять такси?
– Не люблю тратить деньги сразу после того, как заработала их.
Мы направились к Лексингтон, чтобы Мария села на поезд номер 5, до Бронкса. Я все-таки хотел дать ей денег на такси, но в бумажнике осталось всего несколько долларов. Я думал остановиться у банкомата на Третьей авеню, но потом решил, что и так сделал для нее достаточно.
И все равно, пока мы шли к метро, я уговаривал ее взять такси.
– Оставь меня в покое, – сказала она.
Я боялся, что на нее нападут. На ней было тонкое платье, она снова накрасила губы, и в сумочке у нее было сто пятьдесят долларов.
Я остановился на Лексингтон у банкомата. Не хотелось быть дешевкой – я и без того достаточно натворил в эту ночь. Я дал ей двадцать долларов. Она поцеловала меня в щеку, и мы обнялись. Она прижалась ко мне всем телом, словно была моей девушкой. Появилось одинокое ночное такси.
Мы поцеловались на прощание.
– Жаль. Плохо получилось со стариком, – сказала она.
Я закрыл дверь, и такси увезло ее.
Россия
Я пошел на восток по Восемьдесят шестой улице к парку Карла Шурца, размышляя о дурацком шпионском романе, который когда-то читал. Героя учили, что сон – это оружие. Пока он достаточно спит, у него есть шанс выжить. Так что я притворился шпионом в спящем городе, попавшим в критическую ситуацию, и решил поспать на скамейке в парке Карла Шурца, для восстановления сил.
Одна часть меня хотела выжить. Другая надеялась, что кто-нибудь пройдет мимо, нападет на меня и убьет.
Я прошел по главной аллее и сел на одну из скамеек, которые смотрели на Ист-Ривер. Мост Триборо был освещен. Его огни таяли в воде, словно свечи.
Я лег, просунув ноги через круглый поручень посреди скамейки – как если бы меня привязали к кровати, что было неплохо. Я не мог упасть, а если бы появился грабитель, мне не удалось бы убежать. Я свернул куртку и положил ее под голову в качестве подушки. Обхватил себя руками – так близко к воде было сыро. И, все еще находясь в образе шпиона, попытался уснуть, но мысли о кричащем на меня Генри мешали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102