На шее у нее была гадкая экзема. Это была антиципация. Ведь не далее как вчера я принес в жертву науке директора В., шестидесяти лет, у которого была точно такая же экзема. И тоже на шее», – читал Мок.
Отбросив в сторону бумаги, Эберхард упер взгляд в бородатого секретаря. На Корзоаллее въезжали полицейские машины. Резкие звуки окружили Мока со всех сторон. Он слышал пение сирен, душераздирающий вой суки, шум морского ветра… Мок схватил пишущего за горло и прижал к спинке кресла. Плешивая голова секретаря глухо стукнулась о деревянный шпиль, венчающий спинку.
– Это ты писал, сволочь?! – заорал Мок, выдвинув нижнюю челюсть. Слюна его оросила густую бороду секретаря.
Внезапно Мока ударили в пах. Он обернулся и застыл на месте. У существа в инвалидной коляске меж редких прилизанных волос просвечивали белесые струпья кожи, – покрытые сыпью. Изо рта высовывался дрожащий кончик языка. Яйцеподобная голова раскачивалась на шее, ударяясь о подголовник то одним виском, то другим.
– Режьте его! Режьте! Рвите!
Мок замахнулся.
– Не бей ее!!! – услышал он крик секретаря. – Она скажет тебе все!!! Ты узнаешь о своей ошибке, Мок! Ты совершил ее тогда в Кенигсберге! Признай свою ошибку!
Но голова прорицательницы была уже совсем близко. Мок ударил и ощутил боль в запястье. Калека широко открыла глаза и, опрокидываясь на спину вместе с коляской, выплюнула изо рта откушенный язык. Теперь она давилась не согласными – она захлебывалась собственной кровью.
К прорицательнице бросился секретарь, опустился на колени, перевернул со спины на бок. Кривые ножки сводила предсмертная судорога. Секретарь поднял перемазанное кровью лицо и горящими глазами уставился на Мока.
– Я – доктор Хорст Росдейчер. – Утерев кровь, хронист указал на лежащее на полу существо: – А это моя дочь, Луиза Росдейчер. Ты убил ее, Мок. Она была самым сильным из когда-либо существовавших медиумов. Я исполнял все ее капризы, чего бы она ни захотела, а ты, сын сапожника, убил ее одним ударом копыта.
На лестнице раздался стук каблуков с подковами. Доктор Питтлик и комиссар Мюльхаус поднимались на второй этаж.
– Но месть настигнет тебя, Мок, – выкрикнул Росдейчер; рука метнулась во внутренний карман фрака. – Эринии настигнут тебя, они поднимутся из трупов самых близких тебе людей… – Росдейчер выхватил револьвер и сунул ствол в рот. – Люди, которых ты любишь… – Доктор шепелявил: дуло револьвера во рту мешало говорить. – Скажи, Мок, где они сейчас?
И Росдейчер спустил курок. Сирены смолкли.
Бреслау, воскресенье, 28 сентября 1919 года, половина второго ночи
Перескакивая через три ступеньки, Мок несся на пятый этаж флигеля на Гартенштрассе. Грохот его ботинок будил жильцов дома и их собак. Лай, ругательства и вонь так и летели вслед за ним.
Вот и двадцатая квартира. Мок отстучал ритм «Песни силезца»: три раза с долгими интервалами, пауза, затем еще четыре раза так же медленно и дважды в быстром темпе. Тишина. Мок тихонько пропел начало гимна (Kehr ich einst zur Heimat wieder) и, убедившись, что хорошо помнит ритм, постучал еще раз.
Ответом ему была грязная ругань соседа снизу, который вышел на площадку.
Мок направился вниз по лестнице. Поток ругательств не прекращался. Нетрезвый человек в одном белье метался по лестничной площадке, размахивая кочергой. Завидев Мока, пьяный бросился на него. Это уже было слишком. Мок ловко уклонился от удара и пнул дебошира в голень – несильно, но больно. Скандалист схватился за ушибленное место, но кочерги из рук не выпустил. Мок размахнулся – от всей души, как давеча у спиритов, когда ударил калеку, – и двинул бузотера прямо в ключицу. Поврежденный уже сегодня кулак пронзила боль, костяшки пальцев так и затрещали, кочерга полетела на пол, скандалист схватился за шею. Послышался звук рвущейся ткани, посыпались пуговицы. Потом было долгое падение с лестницы, удар головой о дверь уборной на втором этаже. И тишина.
Мок кинулся обратно на последний этаж, что есть силы оттолкнулся от шатких перил и обрушился на дверь двадцатой квартиры. Удар плечом пришелся чуть выше ручки. Дверь устояла. Зато распахнулись все прочие двери дома. На лестницу высыпали жильцы и их четвероногие друзья. Взяв разбег, Мок снова обрушился на проклятую дверь. Грохот сотряс стены. Дверь упала внутрь квартиры вместе с Моком. Кусочки штукатурки с легким шелестом посыпались на голову и за шиворот. В облаке пыли явилась удивительная картина. На полу в кухне лежал Смолор и сладко спал, улыбаясь во сне. У самого его лица валялас… пустая бутылка из-под ликера.
Мок поднялся с двери и прошел в комнату. Она была совершенно пуста, только шляпа Эрики висела на спинке стула. Мок ухватил шляпу двумя пальцами. На койке сидел Росдейчер и вопил: «Месть настигнет тебя, Мок! Эринии поднимутся из трупов самых близких тебе людей! Люди, которых ты любишь… Скажи, Мок, где они сейчас?»
Мок рухнул на кровать, прильнул лицом к простыне, стараясь ухватить запах Эрики. Но от чистого белья, которое недавно сменили, пахло только крахмалом. Ни Росдейчера, ни Эрики. Стерильность и пустота.
Соседи «четырех матросов» толпились в дверях, тупо глядя на двух мужчин – один с трудом поднимался с пола, второй распластался на койке. Залаяла и заскулила чья-то собака.
Мок поднял голову, увидел толпу.
– А ну пошли все на хер! – В руках у Мока оказался стул, он замахнулся им на зевак.
– Уходим, уходим… – понукал жильцов дворник Френцель. – Я его знаю, он полицейский. Ему лучше не мешать.
Публика торопливо отхлынула от дверного проема, и стул угодил Смолору по голове. Тот схватился за лоб. Между пальцев у него потекли красные струйки. Мок поднял стул и ударил еще раз. Послышался треск. На плешивом затылке Смолора наливалась синевой здоровенная шишка. Швырнув стул в угол, Мок схватил кочергу, торчавшую из ведра с углем, размахнулся и ударил, на этот раз угодив в ухо. Смолор обеими руками взялся за голову, шмякнулся на бок и поджал колени к подбородку, словно ребенок в утробе. Мок подтащил его к кухонной двери, уложил голову на порог, порывисто распахнул дверь и со всего размаха захлопнул. Череп у Смолора так и хрупнул, звук был отчетливо слышен…
По двери змеилась широкая трещина, у самого косяка из щели торчала кочерга. На нее-то дверь и наехала, только щепки полетели. Смолор остался невредим.
Повезло.
– Прошу прощения, – прохрипел вахмистр шнапс-баритоном. – Не уберег… Ничего не помню…
Мок опустился на колени. С каждым новым выдохом ярость утихала. По шее стекали струйки пота и впитывались в густой слой цементной пыли, покрывавшей воротничок его лучшей рубашки. Манжеты были перемазаны кровью Смолора, носки ботинок ободраны, пиджак порван, руки в саже…
– Виноват, – корчился у двери Смолор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Отбросив в сторону бумаги, Эберхард упер взгляд в бородатого секретаря. На Корзоаллее въезжали полицейские машины. Резкие звуки окружили Мока со всех сторон. Он слышал пение сирен, душераздирающий вой суки, шум морского ветра… Мок схватил пишущего за горло и прижал к спинке кресла. Плешивая голова секретаря глухо стукнулась о деревянный шпиль, венчающий спинку.
– Это ты писал, сволочь?! – заорал Мок, выдвинув нижнюю челюсть. Слюна его оросила густую бороду секретаря.
Внезапно Мока ударили в пах. Он обернулся и застыл на месте. У существа в инвалидной коляске меж редких прилизанных волос просвечивали белесые струпья кожи, – покрытые сыпью. Изо рта высовывался дрожащий кончик языка. Яйцеподобная голова раскачивалась на шее, ударяясь о подголовник то одним виском, то другим.
– Режьте его! Режьте! Рвите!
Мок замахнулся.
– Не бей ее!!! – услышал он крик секретаря. – Она скажет тебе все!!! Ты узнаешь о своей ошибке, Мок! Ты совершил ее тогда в Кенигсберге! Признай свою ошибку!
Но голова прорицательницы была уже совсем близко. Мок ударил и ощутил боль в запястье. Калека широко открыла глаза и, опрокидываясь на спину вместе с коляской, выплюнула изо рта откушенный язык. Теперь она давилась не согласными – она захлебывалась собственной кровью.
К прорицательнице бросился секретарь, опустился на колени, перевернул со спины на бок. Кривые ножки сводила предсмертная судорога. Секретарь поднял перемазанное кровью лицо и горящими глазами уставился на Мока.
– Я – доктор Хорст Росдейчер. – Утерев кровь, хронист указал на лежащее на полу существо: – А это моя дочь, Луиза Росдейчер. Ты убил ее, Мок. Она была самым сильным из когда-либо существовавших медиумов. Я исполнял все ее капризы, чего бы она ни захотела, а ты, сын сапожника, убил ее одним ударом копыта.
На лестнице раздался стук каблуков с подковами. Доктор Питтлик и комиссар Мюльхаус поднимались на второй этаж.
– Но месть настигнет тебя, Мок, – выкрикнул Росдейчер; рука метнулась во внутренний карман фрака. – Эринии настигнут тебя, они поднимутся из трупов самых близких тебе людей… – Росдейчер выхватил револьвер и сунул ствол в рот. – Люди, которых ты любишь… – Доктор шепелявил: дуло револьвера во рту мешало говорить. – Скажи, Мок, где они сейчас?
И Росдейчер спустил курок. Сирены смолкли.
Бреслау, воскресенье, 28 сентября 1919 года, половина второго ночи
Перескакивая через три ступеньки, Мок несся на пятый этаж флигеля на Гартенштрассе. Грохот его ботинок будил жильцов дома и их собак. Лай, ругательства и вонь так и летели вслед за ним.
Вот и двадцатая квартира. Мок отстучал ритм «Песни силезца»: три раза с долгими интервалами, пауза, затем еще четыре раза так же медленно и дважды в быстром темпе. Тишина. Мок тихонько пропел начало гимна (Kehr ich einst zur Heimat wieder) и, убедившись, что хорошо помнит ритм, постучал еще раз.
Ответом ему была грязная ругань соседа снизу, который вышел на площадку.
Мок направился вниз по лестнице. Поток ругательств не прекращался. Нетрезвый человек в одном белье метался по лестничной площадке, размахивая кочергой. Завидев Мока, пьяный бросился на него. Это уже было слишком. Мок ловко уклонился от удара и пнул дебошира в голень – несильно, но больно. Скандалист схватился за ушибленное место, но кочерги из рук не выпустил. Мок размахнулся – от всей души, как давеча у спиритов, когда ударил калеку, – и двинул бузотера прямо в ключицу. Поврежденный уже сегодня кулак пронзила боль, костяшки пальцев так и затрещали, кочерга полетела на пол, скандалист схватился за шею. Послышался звук рвущейся ткани, посыпались пуговицы. Потом было долгое падение с лестницы, удар головой о дверь уборной на втором этаже. И тишина.
Мок кинулся обратно на последний этаж, что есть силы оттолкнулся от шатких перил и обрушился на дверь двадцатой квартиры. Удар плечом пришелся чуть выше ручки. Дверь устояла. Зато распахнулись все прочие двери дома. На лестницу высыпали жильцы и их четвероногие друзья. Взяв разбег, Мок снова обрушился на проклятую дверь. Грохот сотряс стены. Дверь упала внутрь квартиры вместе с Моком. Кусочки штукатурки с легким шелестом посыпались на голову и за шиворот. В облаке пыли явилась удивительная картина. На полу в кухне лежал Смолор и сладко спал, улыбаясь во сне. У самого его лица валялас… пустая бутылка из-под ликера.
Мок поднялся с двери и прошел в комнату. Она была совершенно пуста, только шляпа Эрики висела на спинке стула. Мок ухватил шляпу двумя пальцами. На койке сидел Росдейчер и вопил: «Месть настигнет тебя, Мок! Эринии поднимутся из трупов самых близких тебе людей! Люди, которых ты любишь… Скажи, Мок, где они сейчас?»
Мок рухнул на кровать, прильнул лицом к простыне, стараясь ухватить запах Эрики. Но от чистого белья, которое недавно сменили, пахло только крахмалом. Ни Росдейчера, ни Эрики. Стерильность и пустота.
Соседи «четырех матросов» толпились в дверях, тупо глядя на двух мужчин – один с трудом поднимался с пола, второй распластался на койке. Залаяла и заскулила чья-то собака.
Мок поднял голову, увидел толпу.
– А ну пошли все на хер! – В руках у Мока оказался стул, он замахнулся им на зевак.
– Уходим, уходим… – понукал жильцов дворник Френцель. – Я его знаю, он полицейский. Ему лучше не мешать.
Публика торопливо отхлынула от дверного проема, и стул угодил Смолору по голове. Тот схватился за лоб. Между пальцев у него потекли красные струйки. Мок поднял стул и ударил еще раз. Послышался треск. На плешивом затылке Смолора наливалась синевой здоровенная шишка. Швырнув стул в угол, Мок схватил кочергу, торчавшую из ведра с углем, размахнулся и ударил, на этот раз угодив в ухо. Смолор обеими руками взялся за голову, шмякнулся на бок и поджал колени к подбородку, словно ребенок в утробе. Мок подтащил его к кухонной двери, уложил голову на порог, порывисто распахнул дверь и со всего размаха захлопнул. Череп у Смолора так и хрупнул, звук был отчетливо слышен…
По двери змеилась широкая трещина, у самого косяка из щели торчала кочерга. На нее-то дверь и наехала, только щепки полетели. Смолор остался невредим.
Повезло.
– Прошу прощения, – прохрипел вахмистр шнапс-баритоном. – Не уберег… Ничего не помню…
Мок опустился на колени. С каждым новым выдохом ярость утихала. По шее стекали струйки пота и впитывались в густой слой цементной пыли, покрывавшей воротничок его лучшей рубашки. Манжеты были перемазаны кровью Смолора, носки ботинок ободраны, пиджак порван, руки в саже…
– Виноват, – корчился у двери Смолор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66