– Нет. Это не они.
– Ты уверен?
– На сто процентов.
– Да, но ведь ты все время повторял, что они всегда в капюшонах и в лицо ты их ни разу не видел!..
– Капюшоны они давно сняли.
– Но ты нам об этом не говорил.
– Какое это имеет значение? В капюшонах или без, они меня все равно не выпускают!
– А кого же тогда застрелили?
– Горилл, папа, знаешь, кто такие гориллы? Ну, прислужники их, телохранители… Прости, мне не дают больше говорить. До скорого.
И повесил трубку.
Они сидели молча.
Обдумывали это телефонное «свидание», столь непохожее на прежние, во всяком случае, так им показалось. Возникшее пока еще туманное подозрение вывело их на опасную тропу, с которой Джулио весьма наивно пытался их увести.
Страшная догадка зашевелилась у них в мозгу. Они не решались признаться в этом друг другу, но над ними неумолимо, словно грозовая туча, нависла черная тень сомнения.
Когда Джулио позвонил снова, трубку взял Энрико и без обиняков начал:
– Послушай, Джулио, в прошлый раз ты так торопился, что я ничего толком не понял. Итак, два твоих… твоих… как я должен их называть?
– Зови их просто хозяева.
– Так эти твои хозяева все те же, что раньше?
– Конечно!
– А капюшонов больше не носят?
– Ну, папа, я же тебе говорил – нельзя все время играть в карнавал. Мы ведь не дети. Кстати, я с моими… хозяевами сошелся поближе, и тебя это должно только радовать. Мы давно уже сдружились. Они доверяют мне… само собой, до определенных пределов. Ты меня понимаешь?
– Понимаю. А теперь, Джулио, слушай внимательно и отвечай откровенно. Один из них рыжий?
От ответа Джулио зависело все.
Джулио молчал. Значит, удар пришелся в цель. Но растерялся он лишь на секунду и тут же обрел прежнюю уверенность.
– Решил меня подловить, папа?! Выдумаешь тоже! Рыжий! Вовсе нет.
Энрико почувствовал, что проваливается в яму, которую сам же вырыл.
– Словом, Джулио, ты начисто исключаешь, что один из твоих так называемых хозяев рыжий? Он ведь мог и покрасить волосы втайне от тебя, не так ли?
– Покрасить волосы, как чичисбеи? – Джулио засмеялся. – Ерунда, они оба черные, как цыгане. Оба франты, прекрасно одеты, всегда надушены. Если хочешь знать, я видел, как они за собой следят, – стригутся по последней моде, любят красивых женщин… А волосы, папа, красят только старики!
Сомнений больше не оставалось. Джулио лгал, и уже давно. Лгать он, конечно, начал не с самого момента похищения, но, видимо, вскоре после этого.
Вне себя от гнева Энрико воскликнул:
– Иду к следователю, сейчас же. Я должен пойти!
Анна, и без того убитая горем, побелела как полотно и проговорила как-то вяло, бесцветным голосом:
– Своими руками проложить между нами пропасть! А как ты его опишешь, если мы уже не представляем, как он выглядит, что им движет.
Энрико заметался по кабинету, словно зверь в клетке.
– Да, да, я понял, Анна, этого делать нельзя. Я никуда не пойду.
И началась игра в кошки-мышки, причем обе стороны хитрили и изворачивались. Для Джулио это труда не составляло: он совершал свои выпады легко, с ловкостью фехтовальщика. А вот Энрико и Анне игра стоила величайшего нервного напряжения: у обоих ком стоял в горле, но они не сдавались – ни за что не хотели унизиться перед ним, пасть на колени и воззвать к его милосердию. Однажды Энрико начал было: «Знаешь, мама серьезно…» – и хотел добавить: «больна», но Анна тут же перехватила у него трубку.
Анне и в самом деле нездоровилось, она в последнее время сильно сдала. В груди ныла, жгла огнем незаживающая рана. Старик врач сокрушенно качал головой – тут нужен длительный курс лечения и отдых на курорте. Но у них не было денег ни на лечение, ни на курорт. Врач был человек добрый: за кардиограммы и лекарства ничего не брал. Обратиться за помощью к Джулио?.. Анна готова была терпеть от него какие угодно обиды, но не жалость.
Она из последних сил гладила соседям белье, обшивала их, Энрико таскал воду из колодца, рубил дрова, полол огород, чтобы хоть чем-то кормиться. А по вечерам обрезал веточки вишни и мастерил изящные фигурки наподобие индейских тотемов. Эти фигурки он либо продавал родственникам и знакомым, либо просто раздавал детям.
Как-то он предложил Анне:
– Давай откажемся от телефона. Расход изрядный, к тому же бесполезный.
Впрочем, это была всего лишь одна из многих одолевавших его тогда мыслей. От телефона они, разумеется, не отказались.
Но о своей бедности они Джулио даже не намекали. И ни разу не обмолвились, что знают, кто были те два бандита, – иначе они рисковали потерять Джулио навсегда…
Теперь роли переменились.
Джулио звонил очень часто, словно это стало для него развлечением. Они же отвечали все более односложно и неохотно.
Джулио беззаботно болтал, по обыкновению перескакивая с одного на другое. Энрико слушал угрюмо и напряженно. Анна вообще редко брала трубку. Отец и сын разговаривали, как двое глухих: каждый стоял на своем, у каждого были свои доводы. Словом, это были своего рода дебаты, когда собеседники перебивают друг друга и ни один не может дать убедительного ответа на возражения своего оппонента.
Прежде каждый телефонный звонок был для них даром божьим. А теперь телефон, бывало, звонил и звонил, а они тоскливо переглядывались и не двигались с места, пока раздражающее треньканье не обрывалось.
Тогда они выходили в свой палисадник, Энрико впереди, Анна сзади, сумрачные, обессиленные, точно возвращались с кладбища.
После таких несостоявшихся общений между ними нередко вспыхивали ссоры.
– Так ты его совсем от нас оттолкнешь. Я хочу, Энрико, чтобы он сам к нам пришел, чтобы его тоска привела.
Он багровел от ярости.
– Неужели ты все еще не поняла? Он больше не придет, он никогда не вернется. И мы должны хотя бы сказать этому негодяю, что знаем все! Все!
– Не называй его негодяем, Энрико, – робко просила она. – Ведь он же… наш сын как-никак. Да, его испортили. Кто в этом виноват – неважно. Скорее всего, не он, чего от него требовать, когда целых шесть лет он был в их власти. А может, тут и наша вина. Мы слишком сильно любили его.
– Но теперь моя любовь убывает, Анна, с каждым днем убывает!
– Не говори ему этого, ни за что не говори!
– А ты, Анна, скажи ему – пусть возвращается. Надо заставить его вернуться: меня всего трясет, когда я слышу его враки о том, что он живет под дулом пистолета.
Анна возражала ласково, как будто увещевала ребенка:
– Нет, Энрико, если он сам не захочет, если он сам не придет в наши объятия, тогда… тогда лучше еще подождать, потерпеть.
Энрико вскипал:
– Что, и дальше делать вид, будто верим ему? Мы же не слабоумные, чтобы притворяться его сообщниками.
– А мы и есть его сообщники и всегда ими будем, что бы ни случилось. Нельзя действовать силой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28