"
И думал: "Что же ты, народное преданье?
Иль в пепле истины убогое мерцанье?
Иероглиф, что нам хранит о прошлом весть,
Но смысл которого не в силах мы прочесть?
Иль славы отзвук ты, веками донесенный?
Иль ты событий след, неправдой искаженный?
Ученых смех берет. Я их спросить готов:
Что значит вообще история веков?"
Одесса, 1825 г.
Сицинский, будучи депутатом сейма от Упиты (1652), первый подал пример срыва решений сейма незаконным применением вето, чем нанес сокрушительный удар королевской власти, а страну поверг в водоворот шляхетской анархии. Существует легенда, будто, когда он возвращался с сейма, проклинаемый своими соотечественниками, на самом пороге своего дома он был поражен молнией. Несколько лет тому назад в Упите показывали старый, но хорошо сохранившийся труп, будто бы Сицинского, который церковные сторожа волокли на потеху всему местечку.
КОЛОКОЛ И КОЛОКОЛЬЦЫ
Колокол недвижен в песке под костелом.
Колокольцы говорят щебетом веселым:
"Малыши мы, но поем прихожанам всем,
Ты же – старый великан – вечно глух и нем!"
"О звонкоголосые, – колокол сказал,
Ксендзу будьте благодарны – он меня в песок втоптал!"
[1825]
БЛОХА И РАВВИН
Почувствовал раввин, сидевший над Талмудом,
Укус блохи, притом с неимоверным зудом,
Вот изловчился он, схватил ее рукой,
Но лапки подняла она к нему с мольбой:
"О праведный мудрец из древнего колена,
Меня ли хочешь ты добычей сделать тлена?
Безгрешною рукой прольешь ли кровь мою?"
Тот крикнул: "Кровь за кровь! Немедленно пролью!
Ты Велиала дщерь! Ты паразитка злая!
Ты пьешь людскую кровь, трудом пренебрегая.
Вот скромный муравей, вот строгая пчела:
У каждого свои полезные дела.
Лишь ты одна, блоха, проводишь дни впустую,
Живешь за счет людей и кровь сосешь людскую!"
Сказал и раздавил; она же в смертный час
Чуть слышно пискнула: "А чем вы лучше нас?"
[1825]
ДРУЗЬЯ
Я с искренней дружбой не встретился, сколько ни ездил.
Последний ее образец обнаружен в Ошмянском уезде.
Там Мешек – кум Лешка и Лешек – кум Мешка,
Из тех, что не "ты" и не "я" – а "одно"!
Настолько дружили, что даже орешка
Они меж собою делили зерно.
И так они дружбу хранили священную эту,
Что – я утверждаю – такого содружества нету,
Хоть ты обыщи до последней травинки планету!
О дружбе своей, не бывалой нигде до сих пор,
Однажды в дубраве они повели разговор.
Вордны летали, кукушка вдали куковала,
Как вдруг по соседству какая-то Тварь зарычала.
И Лешек – на дуб! От опасности дальше как двинет!
И, дятла проворней, он быстро бежит по суку,
А Мешек беспомощный руки простер к нему: "Кум!"
А кум-то уже на вершине.
И Мешек еще не успел побледнеть,
Как рядом уже очутился медведь,
Он тело ощупал, потом обоняньем медвежьим
Почувствовав запах, какой
От страха бывает порой,
Решил, что покойник пред ним и к тому же несвежий,
И в чащу брезгливо ушел, продолжая реветь
На тухлое мясо не падок литовский медведь.
"Ах, Мешек, мой друг! Я так счастлив, что жив ты остался!
С вершины кричит ему кум дорогой:
Но что это он так упорно пыхтел над тобой,
Как будто с тобою о чем-то шептался?"
"Медвежью пословицу мне прошептал он – о том,
Что только в беде настоящих друзей познаем!"
1829
СВАТОВСТВО
Покамест пел я дочке дифирамбы,
Мать слушала, а дядюшка читал.
Но я шепнул: "Вот пожениться нам бы",
Весь дом я, оказалось, взволновал.
Мать говорит о душах, об именьях,
А дядя – о доходах и чинах,
Слугу служанка просит без стесненья
Сказать, каков в амурных я делах.
Мать! Дядюшка! Парнас – мое поместье.
Душой владею я всего одной.
Чины смогу в веках лишь приобресть я.
Доход? Перо – вот весь достаток мой.
Любовь? Нельзя ль, плутовка, без расспросов!
О ней скажу тебе наедине,
Когда ты, моего лакея бросив,
Одна заглянешь вечерком ко мне.
[1825]
СОМНЕНИЕ
Тебя не видя – в муках не терзаюсь,
При встрече – не краснею, не теряюсь;
Но если друг от друга мы далеко
И грустно мне, и очень одиноко,
И не могу я разрешить секрета:
Любовь ли это? Дружество ли это?
Вдали от глаз и от улыбок милых
Я облик твой восстановить не в силах,
И пусть усилья памяти напрасны,
Он все же рядом, зыбкий, но прекрасный.
И не могу решить я до рассвета:
Любовь ли это? Дружество ли это?
Я много пережил, но тем не мене
Не мнил тебе открыться в горькой пени,
Без цели идучи и не держась дороги,
Как отыскал я милые пороги?
И что вело меня? Не нахожу ответа:
Любовь ли эта? Дружество ли это?
Тебе отдам здоровье, если надо,
За твой покой стерплю мученья ада;
И не пустым я движим суесловьем,
Себя сочтя покоем и здоровьем.
Но что причина дерзкого обета:
Любовь ли это? Дружество ли это?
Коснусь ли я руки твоей украдкой,
Забудусь ли в мечтательности сладкой,
Едва решу, что так навеки будет
А сердце вновь сомнения разбудит
И у рассудка требуетсовета:
Любовь ли это? Дружество ли это?
Не диктовал мне этих шестистрочий
Друг стихотворца – вещий дух пророчий;
В толк не возьму: откуда на листочке
Возникли рифмы, появились строчки?
Что вдохновляло твоего поэта?
Любовь ли это? Дружество ли это?
[1825]
К Д. Д.
Элегия
О, если б ты жила хоть день с душой моею…
День целый! Нет, тебе дать мук таких не смею.
Хотя бы только час… Счастливое созданье,
Узнала б ты тогда, как тяжело страданье!
В терзаньях мысль моя, бушует в чувствах буря;
То гнев грозой встает, чело мое нахмуря,
То мысли скорбные нахлынут вдруг волнами,
То затуманятся глаза мои слезами.
Виной мой гнев, что ты торопишь миг разлуки,
Иль слишком я уныл, и ты боишься скуки.
Не знаешь ты меня, мой образ страсть затмила,
Но в глубине души есть все, что сердцу мило:
Сокровища любви и преданности нежной,
И грез, что золотят наш рок земной мятежный.
Но ты не видишь их. Так в бурях урагана
Не видно нам на дне сокровищ океана:
Прекрасных раковин и дорогих жемчужин,
Чтоб обнаружить их, свет яркий солнца нужен!
О, если б я не знал в твоей любви сомненья,
О, если б страх изгнать я мог хоть на мгновенье,
Забыть, как от твоих измен мне было больно!
О, был бы счастлив я, была б ты мной довольна!
Как дух, волшебницы послушный заклинанью,
Покорно б исполнял я все твои желанья.
А если подданный, забыв, что он бесправен,
Вдруг возомнит на миг, что госпоже он равен,
О, смейся, милая! Хоть запрещает гордость
Слугою быть твоим, – как проявлю я твердость?
Я прикажу, чтоб ты мной дольше забавлялась,
По вкусу моему порою одевалась,
Прическу изменив, и средь хлопот домашних
Нашла досуг и для признаний тех всегдашних,
Что я в стихах пишу. Тебе б немного муки
То стоило: лишь час один терпенья, скуки,
Притворства полчаса, минуту лицемерья,
Что ты моим стихам внимаешь, я поверю.
И пусть твои глаза лгать будут, лицемерить,
Я буду в них добро читать и лжи их верить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
И думал: "Что же ты, народное преданье?
Иль в пепле истины убогое мерцанье?
Иероглиф, что нам хранит о прошлом весть,
Но смысл которого не в силах мы прочесть?
Иль славы отзвук ты, веками донесенный?
Иль ты событий след, неправдой искаженный?
Ученых смех берет. Я их спросить готов:
Что значит вообще история веков?"
Одесса, 1825 г.
Сицинский, будучи депутатом сейма от Упиты (1652), первый подал пример срыва решений сейма незаконным применением вето, чем нанес сокрушительный удар королевской власти, а страну поверг в водоворот шляхетской анархии. Существует легенда, будто, когда он возвращался с сейма, проклинаемый своими соотечественниками, на самом пороге своего дома он был поражен молнией. Несколько лет тому назад в Упите показывали старый, но хорошо сохранившийся труп, будто бы Сицинского, который церковные сторожа волокли на потеху всему местечку.
КОЛОКОЛ И КОЛОКОЛЬЦЫ
Колокол недвижен в песке под костелом.
Колокольцы говорят щебетом веселым:
"Малыши мы, но поем прихожанам всем,
Ты же – старый великан – вечно глух и нем!"
"О звонкоголосые, – колокол сказал,
Ксендзу будьте благодарны – он меня в песок втоптал!"
[1825]
БЛОХА И РАВВИН
Почувствовал раввин, сидевший над Талмудом,
Укус блохи, притом с неимоверным зудом,
Вот изловчился он, схватил ее рукой,
Но лапки подняла она к нему с мольбой:
"О праведный мудрец из древнего колена,
Меня ли хочешь ты добычей сделать тлена?
Безгрешною рукой прольешь ли кровь мою?"
Тот крикнул: "Кровь за кровь! Немедленно пролью!
Ты Велиала дщерь! Ты паразитка злая!
Ты пьешь людскую кровь, трудом пренебрегая.
Вот скромный муравей, вот строгая пчела:
У каждого свои полезные дела.
Лишь ты одна, блоха, проводишь дни впустую,
Живешь за счет людей и кровь сосешь людскую!"
Сказал и раздавил; она же в смертный час
Чуть слышно пискнула: "А чем вы лучше нас?"
[1825]
ДРУЗЬЯ
Я с искренней дружбой не встретился, сколько ни ездил.
Последний ее образец обнаружен в Ошмянском уезде.
Там Мешек – кум Лешка и Лешек – кум Мешка,
Из тех, что не "ты" и не "я" – а "одно"!
Настолько дружили, что даже орешка
Они меж собою делили зерно.
И так они дружбу хранили священную эту,
Что – я утверждаю – такого содружества нету,
Хоть ты обыщи до последней травинки планету!
О дружбе своей, не бывалой нигде до сих пор,
Однажды в дубраве они повели разговор.
Вордны летали, кукушка вдали куковала,
Как вдруг по соседству какая-то Тварь зарычала.
И Лешек – на дуб! От опасности дальше как двинет!
И, дятла проворней, он быстро бежит по суку,
А Мешек беспомощный руки простер к нему: "Кум!"
А кум-то уже на вершине.
И Мешек еще не успел побледнеть,
Как рядом уже очутился медведь,
Он тело ощупал, потом обоняньем медвежьим
Почувствовав запах, какой
От страха бывает порой,
Решил, что покойник пред ним и к тому же несвежий,
И в чащу брезгливо ушел, продолжая реветь
На тухлое мясо не падок литовский медведь.
"Ах, Мешек, мой друг! Я так счастлив, что жив ты остался!
С вершины кричит ему кум дорогой:
Но что это он так упорно пыхтел над тобой,
Как будто с тобою о чем-то шептался?"
"Медвежью пословицу мне прошептал он – о том,
Что только в беде настоящих друзей познаем!"
1829
СВАТОВСТВО
Покамест пел я дочке дифирамбы,
Мать слушала, а дядюшка читал.
Но я шепнул: "Вот пожениться нам бы",
Весь дом я, оказалось, взволновал.
Мать говорит о душах, об именьях,
А дядя – о доходах и чинах,
Слугу служанка просит без стесненья
Сказать, каков в амурных я делах.
Мать! Дядюшка! Парнас – мое поместье.
Душой владею я всего одной.
Чины смогу в веках лишь приобресть я.
Доход? Перо – вот весь достаток мой.
Любовь? Нельзя ль, плутовка, без расспросов!
О ней скажу тебе наедине,
Когда ты, моего лакея бросив,
Одна заглянешь вечерком ко мне.
[1825]
СОМНЕНИЕ
Тебя не видя – в муках не терзаюсь,
При встрече – не краснею, не теряюсь;
Но если друг от друга мы далеко
И грустно мне, и очень одиноко,
И не могу я разрешить секрета:
Любовь ли это? Дружество ли это?
Вдали от глаз и от улыбок милых
Я облик твой восстановить не в силах,
И пусть усилья памяти напрасны,
Он все же рядом, зыбкий, но прекрасный.
И не могу решить я до рассвета:
Любовь ли это? Дружество ли это?
Я много пережил, но тем не мене
Не мнил тебе открыться в горькой пени,
Без цели идучи и не держась дороги,
Как отыскал я милые пороги?
И что вело меня? Не нахожу ответа:
Любовь ли эта? Дружество ли это?
Тебе отдам здоровье, если надо,
За твой покой стерплю мученья ада;
И не пустым я движим суесловьем,
Себя сочтя покоем и здоровьем.
Но что причина дерзкого обета:
Любовь ли это? Дружество ли это?
Коснусь ли я руки твоей украдкой,
Забудусь ли в мечтательности сладкой,
Едва решу, что так навеки будет
А сердце вновь сомнения разбудит
И у рассудка требуетсовета:
Любовь ли это? Дружество ли это?
Не диктовал мне этих шестистрочий
Друг стихотворца – вещий дух пророчий;
В толк не возьму: откуда на листочке
Возникли рифмы, появились строчки?
Что вдохновляло твоего поэта?
Любовь ли это? Дружество ли это?
[1825]
К Д. Д.
Элегия
О, если б ты жила хоть день с душой моею…
День целый! Нет, тебе дать мук таких не смею.
Хотя бы только час… Счастливое созданье,
Узнала б ты тогда, как тяжело страданье!
В терзаньях мысль моя, бушует в чувствах буря;
То гнев грозой встает, чело мое нахмуря,
То мысли скорбные нахлынут вдруг волнами,
То затуманятся глаза мои слезами.
Виной мой гнев, что ты торопишь миг разлуки,
Иль слишком я уныл, и ты боишься скуки.
Не знаешь ты меня, мой образ страсть затмила,
Но в глубине души есть все, что сердцу мило:
Сокровища любви и преданности нежной,
И грез, что золотят наш рок земной мятежный.
Но ты не видишь их. Так в бурях урагана
Не видно нам на дне сокровищ океана:
Прекрасных раковин и дорогих жемчужин,
Чтоб обнаружить их, свет яркий солнца нужен!
О, если б я не знал в твоей любви сомненья,
О, если б страх изгнать я мог хоть на мгновенье,
Забыть, как от твоих измен мне было больно!
О, был бы счастлив я, была б ты мной довольна!
Как дух, волшебницы послушный заклинанью,
Покорно б исполнял я все твои желанья.
А если подданный, забыв, что он бесправен,
Вдруг возомнит на миг, что госпоже он равен,
О, смейся, милая! Хоть запрещает гордость
Слугою быть твоим, – как проявлю я твердость?
Я прикажу, чтоб ты мной дольше забавлялась,
По вкусу моему порою одевалась,
Прическу изменив, и средь хлопот домашних
Нашла досуг и для признаний тех всегдашних,
Что я в стихах пишу. Тебе б немного муки
То стоило: лишь час один терпенья, скуки,
Притворства полчаса, минуту лицемерья,
Что ты моим стихам внимаешь, я поверю.
И пусть твои глаза лгать будут, лицемерить,
Я буду в них добро читать и лжи их верить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54