Долго к нему не могли прицепиться, но однажды это все-таки случилось. Долго шло очередное собрание четырех партийцев. За полночь вышли на двор проветрить головы. Шел дождь вперемешку со снегом — была ранняя весна. Кышту посмотрел на небо, вздохнул: «Если не прояснится, овцы долго не выдержат. Первыми замерзнут у Барынкая. Его кошара в урочище Ортогой стоит без крыши». Байюрек тогда не обратил особого внимания на слова Кышту, все прекрасно знали, какую угрозу овцам таит ненастье... Йугуш, войдя в избу последним, дождался, пока трое сядут за стол, и грохнул рукоятью нагана по столу: «Товарищи коммунисты, слышали ли вы, какие разговоры ведет среди нас коммунист товарищ Алгыев Кышту. Он сказал, что овцы наши погибнут. Он не доверяет нашему передовому чабану Егилбесову Барынкаю. Можно ли так клеветать на заслуженного .человека?! Я вас спрашиваю, можно ли сеять панику в трудный для колхоза период? Сейчас коммунист товарищ Алгыев Кышту говорит, что наши овцы дохнут. А что скажет он завтра? Что рухнет новый скотный двор? А может быть, и еще что-нибудь пострашнее, например, боюсь произнести, что трудовой народ зря проливал свою кровь во время революции?.. Последний вопрос на повестке дня, товарищи: о поведении коммуниста Алгыева Кышту». Целый час ярился Йугуш. Решили голосовать. За Кышту — один голос (Байюрек), против — два голоса. И Кышту положил на стол партийный билет.
Теперь в селе три коммуниста.
Некоторые пробовали подавать заявления Йугушу, но все зря. Кириш, комсомолец, пастух-передовик, тоже пробовал. Встречает его на улице Йугуш.
— Значит, в партию вступать захотелось?
— Да
— А позорить партию не захотелось?
- Так-то, и не думай, парень, больше шутить над партией...
Вот и весь разговор.
...Сидит Байюрек, мысли его бегут и бегут.
Вдруг «крак!» Скрипнула дверь, не решается кто-то войти.
— Это ты, Сорпо?
— Ага.
— Ну-ну, проходи... Откуда ты, Сорпо?
— Просто так хожу,— отвечает Сорпо баском, степенно, как взрослый мужчина. — В чайнике чай. Согрей себе.
— Не хочется. Сыт и пить не хочу — на свадьбе чаю напился. Не засну теперь.
— Почему не заснешь, Сорпо?
— Да говорю же — сыт. Когда сыт, никогда не сплю. А если хочется есть, лягу — и сразу засыпаю, могу спать долго-долго. Уснуть бы до самого начала сенокоса.
— Сенокос скоро. А ты все-таки согрей чай, хоть и сыт. Почаевничаем. Да и талкам у меня есть...
Сорпо одиннадцать, а может быть, даже десять лет— никто точно не знает. Он круглый сирота. Родителей не помни! Пикю не знает — откуда взялся Сорио, чей он. Таких, как он, бездомных сирот в селе насчитывалось человек десять. Гражданская прошла, то красные, то белые, то бандиты появлялись, людей то в коммуну сгоняли, то в ТОЖ, то в колхоз, то опять разгоняли — народ перемешался как тесто. От этих перекочевок люди теряли не только друг друга, но и детей. Возможно, что сироты, жившие в селе, имели недалеко родителей, а те знали, где находятся их дети. Знали, но молчали. Время трудное, многодетную семью не прокормить, не одеть. Знали, что село сообща подкармливает сирот зимой, а летом кормят их горы и леса. Потом в городе открылся детдом. Увезли сирот туда, чтобы Советская власть накормила, обула, выучила их, сделала настоящими людьми. Некоторые ребята помнили свои фамилии, остальным, кто забыл, дали новую, общую — Алтайский. Сорпо перезимовал в том детдоме, а весной по первым проталинам убежал из него в село. «Сорпо, зачем ты убежал от бесплатной пищи и одежды?» — спрашивали люди. «Не нравится мне там жизнь,— отвечал Сорпо.— Бывало, как вспомню поле за селом, где ставил капканы на сусликов, так и хочется убежать... Вот и решился. Ох, и вырос я на дармовых харчах за зиму! Теперь могу работать, прокормлю себя сам».
Байюрек и Сорпо большие друзья. Придет к нему домой Сорпо, и Байюрек уже не знает покоя — обогреть, накормить надо парня. Делает он это всегда с радостью, кажется ему, что Сорпо — брат его родной Кебелек. Очень подходило брату это имя — бабочка, был он тоненький, легкий, глаза большие и кроткие, такие же, как у Сорпо... В тот жуткий, незабываемый 1919-й братишке было столько же лет, сколько сейчас Сорпо. На их летнее кочевье (три юрты) наткнулись незнакомые всадники. Кто они были, Байюрек не знает до сих пор. Не узнал этого тогда и отец Байюрека — старый Чокондой. Прискакали. Был среди них один алтаец, тот приказал заколоть барана, достать араки, сам же пошел привязывать в лощине лошадей. Все было исполнено тотчас. Приезжие наелись, напились, легли спать в тень. Только двое — тот алтаец и один русский — не спали. Кебелек, тоже наевшись, сидел возле них, от нечего делать ковыряя палочкой землю. Русский указал на лошадей и что-то сказал мальчику.
— Смотри, гнедой запутался в аркане. Иди развяжи, — перевел, улыбаясь, алтаец.
— Беги, беги, сынок, освободи,— сказал отец, вешая на юрту баранью шкуру повыше, чтобы не разодрали собаки.
Он вскочил и пустился вниз, только пятки засверкали. Бегал он очень хорошо, а тут ведь гости попросили — полетел как птица. Видит Байюрек — прыгает его брат по кочкам, будто бабочка порхает. И тут... раздался выстрел, Кебелек, как подкошенный, упал в траву. Байюрек бросился на стрелявшего... что было дальше, не помнит. Когда очнулся, отец в луже крови лежал рядом, баранов не было, лошадей ни своих, ни чужих не было, гостей тоже...
— Ну, Сорпо, что нового слышал, что хорошего видел? Садись, рассказывай.
— Два дня назад рассказывал вам все новости. С тех пор ничего не случилось... Ходил в соседний колхоз.
— А там что?
— Не было времени новостями заниматься. Залез на скотный двор и целый день просидел на крыше, рисовал на кусках лиственничной коры, они прочные, гладкие, хорошо на них рисовать, и лошади у них сытые, красивые — ох и лошади! Много лошадей нарисовал...
Сорпо очень любил рисовать. Особенно лошадей. Попадется клочок бумаги, сразу же принимается его разрисовывать. Но достать бумагу и карандаши почти невозможно, взрослые и то днем с огнем их ищут. Однажды Сорпо вошел в контору и видит — на столе бумага, забрал ее и начал рисовать. Сарбан тогда под давлением Йугуша чуть в тюрьму не засадил бухгалтера за то, что тот не сдал годовой отчет. Хорошо, что Сорпо любил показывать свои рисунки, — отчет нашелся, а художника Сарбан двое суток продержал в сарае.
Байюрек встает, берет с полки две пиалы. Насыпает в них талкан, заливает кипятком.
— Знаете,— понизив вдруг голос, обращается Сорпо к Байюреку.— Был я сейчас у юрты Йугуша. Он там с Кепешем говорил... Вас ругал...
— Как ругал?
— Щенком назвал... И еще... чесоточный козел, говорит, отару хочет вести... Кепешу грозил. Свяжу, говорит, и в аймак отвезу.
— А как ты там оказался, Сорпо шел мимо. Вижу, жена Йугуша целое ведро костей несет, вывалила возле изгороди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Теперь в селе три коммуниста.
Некоторые пробовали подавать заявления Йугушу, но все зря. Кириш, комсомолец, пастух-передовик, тоже пробовал. Встречает его на улице Йугуш.
— Значит, в партию вступать захотелось?
— Да
— А позорить партию не захотелось?
- Так-то, и не думай, парень, больше шутить над партией...
Вот и весь разговор.
...Сидит Байюрек, мысли его бегут и бегут.
Вдруг «крак!» Скрипнула дверь, не решается кто-то войти.
— Это ты, Сорпо?
— Ага.
— Ну-ну, проходи... Откуда ты, Сорпо?
— Просто так хожу,— отвечает Сорпо баском, степенно, как взрослый мужчина. — В чайнике чай. Согрей себе.
— Не хочется. Сыт и пить не хочу — на свадьбе чаю напился. Не засну теперь.
— Почему не заснешь, Сорпо?
— Да говорю же — сыт. Когда сыт, никогда не сплю. А если хочется есть, лягу — и сразу засыпаю, могу спать долго-долго. Уснуть бы до самого начала сенокоса.
— Сенокос скоро. А ты все-таки согрей чай, хоть и сыт. Почаевничаем. Да и талкам у меня есть...
Сорпо одиннадцать, а может быть, даже десять лет— никто точно не знает. Он круглый сирота. Родителей не помни! Пикю не знает — откуда взялся Сорио, чей он. Таких, как он, бездомных сирот в селе насчитывалось человек десять. Гражданская прошла, то красные, то белые, то бандиты появлялись, людей то в коммуну сгоняли, то в ТОЖ, то в колхоз, то опять разгоняли — народ перемешался как тесто. От этих перекочевок люди теряли не только друг друга, но и детей. Возможно, что сироты, жившие в селе, имели недалеко родителей, а те знали, где находятся их дети. Знали, но молчали. Время трудное, многодетную семью не прокормить, не одеть. Знали, что село сообща подкармливает сирот зимой, а летом кормят их горы и леса. Потом в городе открылся детдом. Увезли сирот туда, чтобы Советская власть накормила, обула, выучила их, сделала настоящими людьми. Некоторые ребята помнили свои фамилии, остальным, кто забыл, дали новую, общую — Алтайский. Сорпо перезимовал в том детдоме, а весной по первым проталинам убежал из него в село. «Сорпо, зачем ты убежал от бесплатной пищи и одежды?» — спрашивали люди. «Не нравится мне там жизнь,— отвечал Сорпо.— Бывало, как вспомню поле за селом, где ставил капканы на сусликов, так и хочется убежать... Вот и решился. Ох, и вырос я на дармовых харчах за зиму! Теперь могу работать, прокормлю себя сам».
Байюрек и Сорпо большие друзья. Придет к нему домой Сорпо, и Байюрек уже не знает покоя — обогреть, накормить надо парня. Делает он это всегда с радостью, кажется ему, что Сорпо — брат его родной Кебелек. Очень подходило брату это имя — бабочка, был он тоненький, легкий, глаза большие и кроткие, такие же, как у Сорпо... В тот жуткий, незабываемый 1919-й братишке было столько же лет, сколько сейчас Сорпо. На их летнее кочевье (три юрты) наткнулись незнакомые всадники. Кто они были, Байюрек не знает до сих пор. Не узнал этого тогда и отец Байюрека — старый Чокондой. Прискакали. Был среди них один алтаец, тот приказал заколоть барана, достать араки, сам же пошел привязывать в лощине лошадей. Все было исполнено тотчас. Приезжие наелись, напились, легли спать в тень. Только двое — тот алтаец и один русский — не спали. Кебелек, тоже наевшись, сидел возле них, от нечего делать ковыряя палочкой землю. Русский указал на лошадей и что-то сказал мальчику.
— Смотри, гнедой запутался в аркане. Иди развяжи, — перевел, улыбаясь, алтаец.
— Беги, беги, сынок, освободи,— сказал отец, вешая на юрту баранью шкуру повыше, чтобы не разодрали собаки.
Он вскочил и пустился вниз, только пятки засверкали. Бегал он очень хорошо, а тут ведь гости попросили — полетел как птица. Видит Байюрек — прыгает его брат по кочкам, будто бабочка порхает. И тут... раздался выстрел, Кебелек, как подкошенный, упал в траву. Байюрек бросился на стрелявшего... что было дальше, не помнит. Когда очнулся, отец в луже крови лежал рядом, баранов не было, лошадей ни своих, ни чужих не было, гостей тоже...
— Ну, Сорпо, что нового слышал, что хорошего видел? Садись, рассказывай.
— Два дня назад рассказывал вам все новости. С тех пор ничего не случилось... Ходил в соседний колхоз.
— А там что?
— Не было времени новостями заниматься. Залез на скотный двор и целый день просидел на крыше, рисовал на кусках лиственничной коры, они прочные, гладкие, хорошо на них рисовать, и лошади у них сытые, красивые — ох и лошади! Много лошадей нарисовал...
Сорпо очень любил рисовать. Особенно лошадей. Попадется клочок бумаги, сразу же принимается его разрисовывать. Но достать бумагу и карандаши почти невозможно, взрослые и то днем с огнем их ищут. Однажды Сорпо вошел в контору и видит — на столе бумага, забрал ее и начал рисовать. Сарбан тогда под давлением Йугуша чуть в тюрьму не засадил бухгалтера за то, что тот не сдал годовой отчет. Хорошо, что Сорпо любил показывать свои рисунки, — отчет нашелся, а художника Сарбан двое суток продержал в сарае.
Байюрек встает, берет с полки две пиалы. Насыпает в них талкан, заливает кипятком.
— Знаете,— понизив вдруг голос, обращается Сорпо к Байюреку.— Был я сейчас у юрты Йугуша. Он там с Кепешем говорил... Вас ругал...
— Как ругал?
— Щенком назвал... И еще... чесоточный козел, говорит, отару хочет вести... Кепешу грозил. Свяжу, говорит, и в аймак отвезу.
— А как ты там оказался, Сорпо шел мимо. Вижу, жена Йугуша целое ведро костей несет, вывалила возле изгороди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93