Ах, одних насупленных бровей достаточно, чтобы дать делу ход, и тут не помогут ни униженность, ни угодливость, спасайся бегством, вовремя и зигзагом, как заяц. Я вот упустил время.
— О рок, свершись и раздави меня! — возразил дядя Ганс с горькой усмешкой.— Хватит! Чтобы скулить и спасаться бегством, я уже слишком стар, да и от других не люблю такое слышать.
Он сам был не в лучшем настроении: вернувшись домой, он застал Матиаса горько плачущим, исчезла ящерица, хотя Феликс поверх банки и натянул марлю и крепко перевязал ее бечевкой.
— Точно испарилась! Все поиски оказались напрасными: в доме и в са
на дороге и краю поля, на соседнем участке.
— Да, такой прыткости человеку не дано, так нашему брату никогда не спрятаться,— сказал Феликс и обещал другую, как только солнце пригреет грядки со спаржей Бёниша.— Я теперь там часто бываю; мы вовсе не сокрушаемся, напротив, мы смеемся над Хинцем.
— Но если всерьез, кто мог бы заменить Хинца? — спросил дядя Ганс; он не мог отделаться от мысли, что это самый больной вопрос, который намеренно не замечают или обходят, поскольку никто не желает брать на себя ответственность, так что даже такой проблемы не ставится.— Смеяться в сторонке может каждый, а вот отобрать кормило из рук того, кто плохо управляет,— дело другое. Надо ведь доказать, что ты это лучше можешь.
— Конечно,— ответил Феликс, но уклонился от прямого ответа.
Он упомянул свой договор, который предусматривал руководящую должность, возможность исследовательской работы для его диссертации, самостоятельность. Но на более высокий пост он не рвался, это не в его духе. Бёниша также нельзя обвинить в чрезмерном честолюбии или карьеризме.
— Мы хотим привести в соответствие теорию и практику на основании новейших данных,— пояснил он.— Но, конечно, я бы сюда не приехал, не имей я перспективы, теперь же она равна нулю.
На экране телевизора мелькали цветные изображения государства термитов, обосновавшихся на стволе дерева, отчего корни дерева погибли, а листья увяли. Африка перестала быть страной чудес, один учившийся с Феликсом студент, с которым он особенно дружил, был из Ганы.
— Его звали Уинстон Черчилль, такие вот имена давали они своим детям,— посмеиваясь, рассказал он.— Иногда у них дома в окно заползала змея, и ему снилось это еще в Кёпенике, и он, бывало, ночью кричал на соседней койке в общежитии Он уроженец Секонды, из племени рыболовов Фанти, недавно я получил от него письмо с приглашением. Весной они на сотнях лодок выходят в море и ловят больше рыбы, чем в состоянии привезти домой. Рыбы там хоть завались, наши траулеры теперь тоже там, и проезд мне ничего бы не стоил. Но Хинц не разрешил.
Феликс сказал это безо всякого сожаления, а тем более протеста. Его дом здесь, здесь хотел он сидеть в лодке и ловить рыбу, если уж ему нельзя населить свои сетные садки в Голубом озере карпами. Грузовик и несколько бочек он предпочел бы любой поездке. Только из-за Уинстона он осведомился в пароходстве и на вопрос о специальности ответил: «Рыбак, рыболовство во внутренних водах». Ему бы дали отдельную каюту, ялик у побережья Ганы, чтобы принять участие в весеннем выходе в море флотилии Фанти. Был заготовлен договор, но Феликс его не подписал, хотя к нему приезжали из Ростока.
— С дальним-то прицелом это было бы важно,— сказали ему.— Это рыбные банки будущего, и для вас тоже перспектива.
— В самом деле? — спросил дядя Ганс, которому никогда не приходили в голову столь удаленные возможности для Феликса.
Но в районе Зандберга у него вряд ли оставались хоть какие-то шансы. В кооперативе его бойкотировали, он был там совершенно одинок, во всей округе о гибели карпов среди рыбаков шли толки. Ни один человек за него не поручится, если он куда-нибудь сунется и захочет начать все сначала.
— У меня здесь нет друзей, разве что Бёниш,— ответил Феликс.
А с этим африканцем он пять лет жил в одной комнате, они делились последним ломтем хлеба, кружком колбасы, ложкой джема, вместе зубрили и порой мечтали вместе ловить рыбу, здесь или там, тогда это не имело значения. Вдалеке забрезжила робкая надежда, зной над мерцающим побережьем, которое он представлял себе наподобие песчаного откоса у Голубого озера в жаркий солнечный день. Он мог назвать лишь немногих рыб, обитающих в том краю, никогда он особенно внимательно не слушал, когда Уинстон рассказывал об их яркой окраске, причудливой форме и гигантских размерах. Этому можно было удивляться и об этом мечтать, но в учебную программу и в ясно начертанный жизненный путь не входила экзотика. Его предмет, его специальность, дом и Голубое озеро — вот его мечта, а не Африка.
— С тех пор как Хинц отказал, я все ломаю себе голову, как написать об этом моему другу, чтобы дело не кончилось разрывом,— сказал Феликс.— И так уже слишком многое рушилось
26
Матиас получил новую ящерку со спаржевых плантаций Бёниша. Хвост у нее потемней, а глаза светлей, уверял мальчик, кроме того, она куда проворней и слух у нее острей, только вечером она заползает под камень и не двигается, когда он ее зовет. С ней и с зеленой «попрыгушкой» в банке он, весь сияя, и отправился в путь, когда нежданно-негаданно в одно воскресенье за ним приехала мать и увезла его домой. Дядя Ганс провожал их до автобуса, по дороге им встретился Феликс с женой и детьми; еще раз животные были осмотрены, даны советы и произнесены добрые пожелания в дорогу.
Дядя Ганс стоял один посреди деревни, смотрел вслед удалявшемуся автобусу и видел, как Феликс с,семейством скрылся в лесу. Говорили, что в этом году будто бы раньше обычного пошли лисички, кое-кто даже утверждал, что находил белые, не говоря уж о сыроежках, которые отпускники корзинами приносили из высокоствольного леса у Голубого озера. «Гниет рыба, растут грибы»,— говорили старые рыбаки. Быть может, Феликс все же прислушивался к их поговоркам и ему больше посчас1Ливится в лесу, чем в озере, по крайней мере в ЭЮ1 несчастливый день.
«Плохо, что нас разлучили». Дядя Ганс очень привязался к мальчику, никогда еще тот так долго у него не гостил.
— Я скоро выхожу замуж,— сообщила мать мальчика перед тем, как сесть в автобус.— За инженера, который тоже был на курсах, он Матиаса усыновит.
А это вполне могло означать, что внук уже больше не приедет к нему в Зандберг и, значит, не будет испуга при виде погибших рыб, запущенных в небо змеев, историй об аистах, «попрыгушках» и пресмыкающихся, беганья к Феликсу, знавшему все, что Матиасу хотелось узнать.
Дядя Ганс до этого дня надеялся, что его сын приедет или по меньшей мере напишет, чтобы справиться о Матиасе. Ничуть не бывало. Какой же смысл ставить его теперь в известность о планах Эльвиры, об инженере и
намечающемся усыновлении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— О рок, свершись и раздави меня! — возразил дядя Ганс с горькой усмешкой.— Хватит! Чтобы скулить и спасаться бегством, я уже слишком стар, да и от других не люблю такое слышать.
Он сам был не в лучшем настроении: вернувшись домой, он застал Матиаса горько плачущим, исчезла ящерица, хотя Феликс поверх банки и натянул марлю и крепко перевязал ее бечевкой.
— Точно испарилась! Все поиски оказались напрасными: в доме и в са
на дороге и краю поля, на соседнем участке.
— Да, такой прыткости человеку не дано, так нашему брату никогда не спрятаться,— сказал Феликс и обещал другую, как только солнце пригреет грядки со спаржей Бёниша.— Я теперь там часто бываю; мы вовсе не сокрушаемся, напротив, мы смеемся над Хинцем.
— Но если всерьез, кто мог бы заменить Хинца? — спросил дядя Ганс; он не мог отделаться от мысли, что это самый больной вопрос, который намеренно не замечают или обходят, поскольку никто не желает брать на себя ответственность, так что даже такой проблемы не ставится.— Смеяться в сторонке может каждый, а вот отобрать кормило из рук того, кто плохо управляет,— дело другое. Надо ведь доказать, что ты это лучше можешь.
— Конечно,— ответил Феликс, но уклонился от прямого ответа.
Он упомянул свой договор, который предусматривал руководящую должность, возможность исследовательской работы для его диссертации, самостоятельность. Но на более высокий пост он не рвался, это не в его духе. Бёниша также нельзя обвинить в чрезмерном честолюбии или карьеризме.
— Мы хотим привести в соответствие теорию и практику на основании новейших данных,— пояснил он.— Но, конечно, я бы сюда не приехал, не имей я перспективы, теперь же она равна нулю.
На экране телевизора мелькали цветные изображения государства термитов, обосновавшихся на стволе дерева, отчего корни дерева погибли, а листья увяли. Африка перестала быть страной чудес, один учившийся с Феликсом студент, с которым он особенно дружил, был из Ганы.
— Его звали Уинстон Черчилль, такие вот имена давали они своим детям,— посмеиваясь, рассказал он.— Иногда у них дома в окно заползала змея, и ему снилось это еще в Кёпенике, и он, бывало, ночью кричал на соседней койке в общежитии Он уроженец Секонды, из племени рыболовов Фанти, недавно я получил от него письмо с приглашением. Весной они на сотнях лодок выходят в море и ловят больше рыбы, чем в состоянии привезти домой. Рыбы там хоть завались, наши траулеры теперь тоже там, и проезд мне ничего бы не стоил. Но Хинц не разрешил.
Феликс сказал это безо всякого сожаления, а тем более протеста. Его дом здесь, здесь хотел он сидеть в лодке и ловить рыбу, если уж ему нельзя населить свои сетные садки в Голубом озере карпами. Грузовик и несколько бочек он предпочел бы любой поездке. Только из-за Уинстона он осведомился в пароходстве и на вопрос о специальности ответил: «Рыбак, рыболовство во внутренних водах». Ему бы дали отдельную каюту, ялик у побережья Ганы, чтобы принять участие в весеннем выходе в море флотилии Фанти. Был заготовлен договор, но Феликс его не подписал, хотя к нему приезжали из Ростока.
— С дальним-то прицелом это было бы важно,— сказали ему.— Это рыбные банки будущего, и для вас тоже перспектива.
— В самом деле? — спросил дядя Ганс, которому никогда не приходили в голову столь удаленные возможности для Феликса.
Но в районе Зандберга у него вряд ли оставались хоть какие-то шансы. В кооперативе его бойкотировали, он был там совершенно одинок, во всей округе о гибели карпов среди рыбаков шли толки. Ни один человек за него не поручится, если он куда-нибудь сунется и захочет начать все сначала.
— У меня здесь нет друзей, разве что Бёниш,— ответил Феликс.
А с этим африканцем он пять лет жил в одной комнате, они делились последним ломтем хлеба, кружком колбасы, ложкой джема, вместе зубрили и порой мечтали вместе ловить рыбу, здесь или там, тогда это не имело значения. Вдалеке забрезжила робкая надежда, зной над мерцающим побережьем, которое он представлял себе наподобие песчаного откоса у Голубого озера в жаркий солнечный день. Он мог назвать лишь немногих рыб, обитающих в том краю, никогда он особенно внимательно не слушал, когда Уинстон рассказывал об их яркой окраске, причудливой форме и гигантских размерах. Этому можно было удивляться и об этом мечтать, но в учебную программу и в ясно начертанный жизненный путь не входила экзотика. Его предмет, его специальность, дом и Голубое озеро — вот его мечта, а не Африка.
— С тех пор как Хинц отказал, я все ломаю себе голову, как написать об этом моему другу, чтобы дело не кончилось разрывом,— сказал Феликс.— И так уже слишком многое рушилось
26
Матиас получил новую ящерку со спаржевых плантаций Бёниша. Хвост у нее потемней, а глаза светлей, уверял мальчик, кроме того, она куда проворней и слух у нее острей, только вечером она заползает под камень и не двигается, когда он ее зовет. С ней и с зеленой «попрыгушкой» в банке он, весь сияя, и отправился в путь, когда нежданно-негаданно в одно воскресенье за ним приехала мать и увезла его домой. Дядя Ганс провожал их до автобуса, по дороге им встретился Феликс с женой и детьми; еще раз животные были осмотрены, даны советы и произнесены добрые пожелания в дорогу.
Дядя Ганс стоял один посреди деревни, смотрел вслед удалявшемуся автобусу и видел, как Феликс с,семейством скрылся в лесу. Говорили, что в этом году будто бы раньше обычного пошли лисички, кое-кто даже утверждал, что находил белые, не говоря уж о сыроежках, которые отпускники корзинами приносили из высокоствольного леса у Голубого озера. «Гниет рыба, растут грибы»,— говорили старые рыбаки. Быть может, Феликс все же прислушивался к их поговоркам и ему больше посчас1Ливится в лесу, чем в озере, по крайней мере в ЭЮ1 несчастливый день.
«Плохо, что нас разлучили». Дядя Ганс очень привязался к мальчику, никогда еще тот так долго у него не гостил.
— Я скоро выхожу замуж,— сообщила мать мальчика перед тем, как сесть в автобус.— За инженера, который тоже был на курсах, он Матиаса усыновит.
А это вполне могло означать, что внук уже больше не приедет к нему в Зандберг и, значит, не будет испуга при виде погибших рыб, запущенных в небо змеев, историй об аистах, «попрыгушках» и пресмыкающихся, беганья к Феликсу, знавшему все, что Матиасу хотелось узнать.
Дядя Ганс до этого дня надеялся, что его сын приедет или по меньшей мере напишет, чтобы справиться о Матиасе. Ничуть не бывало. Какой же смысл ставить его теперь в известность о планах Эльвиры, об инженере и
намечающемся усыновлении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76