Разумеется, он состоит на службе у семейства Борджа, — поспешила пояснить она, заметив мелькнувшее у меня в глазах сомнение, — но, несмотря на это, он утверждает, что предан мне и ради меня пойдет против воли своих синьоров.
— В таком случае он окажется предателем, — ответил я, уязвленный неожиданным открытием, что не один я являюсь ее советчиком. — А разве можно верить предателям? Тот, кто однажды изменил, не остановится перед тем, чтобы вновь изменить.
С этим она, к моему удивлению, с готовностью согласилась.
— Именно такая мысль, — сказала она, — сразу же пришла мне в голову, когда во время своего последнего визита сюда он предложил мне свою помощь.
— Вот как! — воскликнул я. — И что же он предложил?
— Сперва я расскажу о нем, Ладдзаро. Этот человек пользуется неограниченным доверием герцога Валентино и часто приезжает из Чезены в Пезаро, никогда не забывая появиться у нас во дворце. Он вдвое старше меня и, будучи одинок, возможно, относится ко мне как к своей дочери, — несколько торопливо добавила она.
Но я сразу почуял, откуда надвигается беда. Я слышал о таких желающих «покровительствовать» молоденьким девушкам.
— Неделю назад, когда губернатор Чезены в последний раз был здесь, он застал меня в унылом и подавленном настроении, поскольку в тот самый день Филиппо впервые завел речь о моей свадьбе с синьором Игнасио. Всякий, кто видит его впервые, счел бы его грубым воякой, типичным солдафоном, успевшим забыть, что такое доброта и сострадание к ближнему; однако он, видимо, почувствовал, что у меня неприятности, и по-отцовски попытался утешить меня.
Я рассказала ему о своих горестях, он внимательно выслушал меня и сказал, что, если я доверюсь ему, он найдет способ помочь мне. Готовность, с которой он согласился поступиться интересами своего господина, Чезаре Борджа, весьма удивила и одновременно насторожила меня. Когда же я высказала ему — возможно, напрасно — охватившие меня сомнения, это как будто глубоко задело его, и я сочла за лучшее прекратить наш разговор. Я много размышляла об этом с тех пор и пришла к выводу, что, наверное, я действовала чересчур неосмотрительно и поспешно...
— В чем, однако, вас трудно упрекнуть, если вспомнить, в сколь отчаянной ситуации вы оказались, — закончил за нее я. — И вы совершенно справедливо усомнились в своем новом друге.
Но главный сюрприз ждал меня впереди. Через два дня я услышал, что во дворец прибыл его превосходительство губернатор Чезены собственной персоной. Решив посмотреть на человека, готового ради мадонны Паолы стать изменником, а заодно попытаться проверить искренность его намерений, тем же вечером я спустился в банкетный зал. Там как раз собирались усаживаться за стол, и небольшая кучка придворных суетилась вокруг рыжеволосого и рыжебородого великана, едва завидев которого я с радостью повернулся бы и безвылазно засел бы у себя в комнате, если бы его по-волчьи хищные и острые глаза уже не заметили меня.
— Черт возьми! — только и выругался он.
Секунду он недоуменно глядел на меня, а затем разразился оглушительным хохотом, от которого завибрировало все его громадное тело, а лицо пошло мелкими морщинками. Оттолкнув окружавших его придворных, словно это были не люди, а путавшиеся у него под ногами ветки кустарника, он прямиком направился ко мне. В нескольких шагах от меня он остановился и, подбоченясь, с нескрываемым удовольствием оглядел меня с головы до пят.
— И чем же ты сейчас занимаешься? — спросил он, и в его голосе смешивались ирония и презрение.
— Так же, как и вы, я успел поменять профессию, — беззаботно ответил я — от моего взора не укрылось богатство его одежд: сейчас на нем был шитый золотом камзол и дорогая малиновая накидка с меховой опушкой, что лучше всяких слов свидетельствовало о занимаемом им высоком положении.
— Не увиливай, — рявкнул он, игнорируя явную неучтивость моего ответа. — Ты продолжаешь совершенствоваться в военном искусстве или нет?
— Мне кажется, ваше превосходительство в чем-то ошибается, — поспешил вмешаться синьор Филиппо. — Это мессер Ладдзаро Бьянкомонте, поэт, которым когда-нибудь будет гордиться вся Италия. Раньше он был придворным шутом синьора Джованни Сфорца, но это не меняет дела.
Гигант посмотрел на моего непрошеного заступника, как бульдог мог бы посмотреть на не вовремя затявкавшую комнатную собачонку, и пренебрежительно хмыкнул.
— Я прекрасно помню, кем он был раньше, — сказал он, — и у меня есть причины помнить это, поскольку этот малый — единственный в Италии, кто может похвастаться тем, что сбил с лошади Рамиро дель Орка, не говоря уже о том, что на час он стал самим синьором Джованни Сфорца, тираном Пезаро.
— Как же так? — изумился Филиппо, и все остальные приблизились к нам, чтобы ничего не упустить из разоблачений, которые, казалось, вот-вот последуют.
— Я удивляюсь, почему этот паладин [Паладин — первоначально так называли в средневековых романах ближайших соратников Карла Великого. Позднее слово стало обозначать странствующего рыцаря, носителя рыцарских доблестей] одет как приказчик, — все в том же сардоническом тоне продолжал Рамиро. — А может быть, он так хорошо хранил свой секрет, что все вы до сих пор ничего не знаете о нем?
— Уж не хотите ли вы сказать, — предположил синьор Филиппо, успевший сделать выводы из оброненных Рамиро намеков, — что та битва на улицах Пезаро, в которой отряд вашего превосходительства потерпел поражение, возглавлялся Бьянкомонте, облаченный в доспехи Джованни Сфорца?
Рамиро с неудовольствием посмотрел на него, явно досадуя на его сообразительность.
— Так вы знали об этом? — буркнул он.
— Только что услышал от вас. Однако это ничуть не удивило меня, — неспешно проговорил он, переводя взгляд на сестру, буквально пожиравшую меня глазами. Я же уставился в пол, не зная, куда деваться от стыда, и чувствуя себя как пойманный за руку вор.
— Если бы на его месте находился синьор Джованни, он был бы сейчас давно мертв, — мрачно усмехнулся Рамиро. — Когда отскочила застежка его забрала и я увидел эту чернявую рожу, — тут он ткнул в меня пальцем, — я от изумления позабыл, что собрался проткнуть его мечом, чем он, конечно, не преминул воспользоваться. Но я не держу на тебя зла за это, — свирепо улыбнулся он мне, — и готов простить тебе также и ту шутку, которую ты как-то раз, когда тебя все называли Боккадоро, сыграл со мной на дороге в Фабриано. Я не люблю, когда мне ставят палки в колеса, но я уважаю мужество и восхищаюсь находчивостью. Не вздумай, однако, еще раз проявить эти замечательные качества, имея дело со мной, — с неожиданной яростью добавил он, и его лицо побагровело еще сильнее. — Я знаю, по какой причине ты оказался придворным шутом в Пезаро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— В таком случае он окажется предателем, — ответил я, уязвленный неожиданным открытием, что не один я являюсь ее советчиком. — А разве можно верить предателям? Тот, кто однажды изменил, не остановится перед тем, чтобы вновь изменить.
С этим она, к моему удивлению, с готовностью согласилась.
— Именно такая мысль, — сказала она, — сразу же пришла мне в голову, когда во время своего последнего визита сюда он предложил мне свою помощь.
— Вот как! — воскликнул я. — И что же он предложил?
— Сперва я расскажу о нем, Ладдзаро. Этот человек пользуется неограниченным доверием герцога Валентино и часто приезжает из Чезены в Пезаро, никогда не забывая появиться у нас во дворце. Он вдвое старше меня и, будучи одинок, возможно, относится ко мне как к своей дочери, — несколько торопливо добавила она.
Но я сразу почуял, откуда надвигается беда. Я слышал о таких желающих «покровительствовать» молоденьким девушкам.
— Неделю назад, когда губернатор Чезены в последний раз был здесь, он застал меня в унылом и подавленном настроении, поскольку в тот самый день Филиппо впервые завел речь о моей свадьбе с синьором Игнасио. Всякий, кто видит его впервые, счел бы его грубым воякой, типичным солдафоном, успевшим забыть, что такое доброта и сострадание к ближнему; однако он, видимо, почувствовал, что у меня неприятности, и по-отцовски попытался утешить меня.
Я рассказала ему о своих горестях, он внимательно выслушал меня и сказал, что, если я доверюсь ему, он найдет способ помочь мне. Готовность, с которой он согласился поступиться интересами своего господина, Чезаре Борджа, весьма удивила и одновременно насторожила меня. Когда же я высказала ему — возможно, напрасно — охватившие меня сомнения, это как будто глубоко задело его, и я сочла за лучшее прекратить наш разговор. Я много размышляла об этом с тех пор и пришла к выводу, что, наверное, я действовала чересчур неосмотрительно и поспешно...
— В чем, однако, вас трудно упрекнуть, если вспомнить, в сколь отчаянной ситуации вы оказались, — закончил за нее я. — И вы совершенно справедливо усомнились в своем новом друге.
Но главный сюрприз ждал меня впереди. Через два дня я услышал, что во дворец прибыл его превосходительство губернатор Чезены собственной персоной. Решив посмотреть на человека, готового ради мадонны Паолы стать изменником, а заодно попытаться проверить искренность его намерений, тем же вечером я спустился в банкетный зал. Там как раз собирались усаживаться за стол, и небольшая кучка придворных суетилась вокруг рыжеволосого и рыжебородого великана, едва завидев которого я с радостью повернулся бы и безвылазно засел бы у себя в комнате, если бы его по-волчьи хищные и острые глаза уже не заметили меня.
— Черт возьми! — только и выругался он.
Секунду он недоуменно глядел на меня, а затем разразился оглушительным хохотом, от которого завибрировало все его громадное тело, а лицо пошло мелкими морщинками. Оттолкнув окружавших его придворных, словно это были не люди, а путавшиеся у него под ногами ветки кустарника, он прямиком направился ко мне. В нескольких шагах от меня он остановился и, подбоченясь, с нескрываемым удовольствием оглядел меня с головы до пят.
— И чем же ты сейчас занимаешься? — спросил он, и в его голосе смешивались ирония и презрение.
— Так же, как и вы, я успел поменять профессию, — беззаботно ответил я — от моего взора не укрылось богатство его одежд: сейчас на нем был шитый золотом камзол и дорогая малиновая накидка с меховой опушкой, что лучше всяких слов свидетельствовало о занимаемом им высоком положении.
— Не увиливай, — рявкнул он, игнорируя явную неучтивость моего ответа. — Ты продолжаешь совершенствоваться в военном искусстве или нет?
— Мне кажется, ваше превосходительство в чем-то ошибается, — поспешил вмешаться синьор Филиппо. — Это мессер Ладдзаро Бьянкомонте, поэт, которым когда-нибудь будет гордиться вся Италия. Раньше он был придворным шутом синьора Джованни Сфорца, но это не меняет дела.
Гигант посмотрел на моего непрошеного заступника, как бульдог мог бы посмотреть на не вовремя затявкавшую комнатную собачонку, и пренебрежительно хмыкнул.
— Я прекрасно помню, кем он был раньше, — сказал он, — и у меня есть причины помнить это, поскольку этот малый — единственный в Италии, кто может похвастаться тем, что сбил с лошади Рамиро дель Орка, не говоря уже о том, что на час он стал самим синьором Джованни Сфорца, тираном Пезаро.
— Как же так? — изумился Филиппо, и все остальные приблизились к нам, чтобы ничего не упустить из разоблачений, которые, казалось, вот-вот последуют.
— Я удивляюсь, почему этот паладин [Паладин — первоначально так называли в средневековых романах ближайших соратников Карла Великого. Позднее слово стало обозначать странствующего рыцаря, носителя рыцарских доблестей] одет как приказчик, — все в том же сардоническом тоне продолжал Рамиро. — А может быть, он так хорошо хранил свой секрет, что все вы до сих пор ничего не знаете о нем?
— Уж не хотите ли вы сказать, — предположил синьор Филиппо, успевший сделать выводы из оброненных Рамиро намеков, — что та битва на улицах Пезаро, в которой отряд вашего превосходительства потерпел поражение, возглавлялся Бьянкомонте, облаченный в доспехи Джованни Сфорца?
Рамиро с неудовольствием посмотрел на него, явно досадуя на его сообразительность.
— Так вы знали об этом? — буркнул он.
— Только что услышал от вас. Однако это ничуть не удивило меня, — неспешно проговорил он, переводя взгляд на сестру, буквально пожиравшую меня глазами. Я же уставился в пол, не зная, куда деваться от стыда, и чувствуя себя как пойманный за руку вор.
— Если бы на его месте находился синьор Джованни, он был бы сейчас давно мертв, — мрачно усмехнулся Рамиро. — Когда отскочила застежка его забрала и я увидел эту чернявую рожу, — тут он ткнул в меня пальцем, — я от изумления позабыл, что собрался проткнуть его мечом, чем он, конечно, не преминул воспользоваться. Но я не держу на тебя зла за это, — свирепо улыбнулся он мне, — и готов простить тебе также и ту шутку, которую ты как-то раз, когда тебя все называли Боккадоро, сыграл со мной на дороге в Фабриано. Я не люблю, когда мне ставят палки в колеса, но я уважаю мужество и восхищаюсь находчивостью. Не вздумай, однако, еще раз проявить эти замечательные качества, имея дело со мной, — с неожиданной яростью добавил он, и его лицо побагровело еще сильнее. — Я знаю, по какой причине ты оказался придворным шутом в Пезаро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59