Не знаю, упились ли мы до белой горячки, но на восьмой бутылки
"Полярного медведя" (или "медведицы") Одри вдруг нарушила наше спортивное
молчание и тишину опустевшей "Вешнаге", до этого нарушаемую лишь звоном
бутылок, бульканьем, да тяжелым дыханием олимпийцев, сказав совершенно
трезвым голосом:
- Все, я сдаюсь.
- Предлагаю боевую ничью, - по-джентельменски промямлил я, пытаясь
согнать с краев стакана зеленых толстеньких чертиков, который неимоверно
утяжеляли его и не давали удобно приложиться к емкости.
- Тогда пойдем прогуляемся по свежему воздуху, - сказала Одри, легко
поднимаясь из-за стола.
- Пойдем, - согласился я, тоже слезая с насиженного места.
Вернее я сделал такую попытка, не очень-то надеясь на успех. Надежды на
чудо действительно не оправдались - пол со сверхсветовой скоростью
вздыбился, встав вертикально, я испугался за бутылки, которые должны были
вот-вот свалиться с нашего столика, сделал обнимающее движение, желая
принять их родимых в свои объятия, неосмотрительно при этом выпустил из рук
край столешницы и полетел вниз, подчиняясь взбунтовавшейся гравитации.
Резкость в глазах восстановилась, аберрация и прочие астигматизмы
исчезли и без всяких менисков. Я опять сидел на своем стуле, пол принял
нормальное положение, а Одри стояла надо мной, задумчиво покусывая губки и
критически меня осматривая.
- Ты видела?, - возмущенно спросил я, - Опять кто-то с тяготением
балуется!
- Видела, - подтвердила Одри, - и могу предложить тебе радикальное
средство.
- Воду с нашатырем внутрь?, - с отвращением поинтересовался я, - Нет уж
увольте. Не зря же я весь вечер пировал. Да и пол пачкать неохота.
- Не надо воды, - успокоила девушка, - все гораздо проще, но не
приятнее, - и с этими словами она быстро наклонилась и своими острыми
зубками впилась в мочку моего левого уха.
От жуткой боли я заорал, вскочил на ноги и заплясал по "Вешнаге",
схватившись за укушенное место, забыв про пьянку и вестибулярный аппарат.
Потом мы долго пытались образумить разбушевавшееся ухо, прикладывая к
нему горы льда, снега, поливая его жидким азотом и просто элементарно дуя на
него. Суетился при этом в основном Гедеминас, так как Одри, не желая
попадать под мою горячую руку, скромно сидела в уголке, трезвея и шепотом
подавая советы охающему и причитающему бармену.
Когда боль немного утихла, а злость на бедовую девчонку улеглась, меня
начал разбирать смех. Вид у меня был еще тот - распухшее как оладьи ухо,
растрепанные волосы (это Гедеминас всеобщим маминым средством пытался
облегчить мои страдания), мокрый от растаявшего льда костюм, бешеные глаза и
трясущиеся руки. Наверное, даже месячный запой не смог бы довести меня до
такого состояния.
Вслед за мной с облегчением засмеялись Одри и Гедеминас. Марта,
убиравшая кафе, долго с недоумением смотрела на нашу ржущую компанию, пока
сама не начала тихо посмеиваться, просто так, без повода.
Прошел уже час. Холод мне надоел и я, выбравшись из-под теплого пледа,
закрыл окно, опустил шторы и на всю мощность включил обогреватели. В комнате
быстро стало жарко, лед в аквариуме растаял и от такой смены климата меня
потянуло в сон. Боясь проспать звонок Эпштейна и вызвать новую волну
нареканий этого зануды, я взял со стола свою биографию и попытался ее
почитать.
Как это бывает, когда очень хочется спать, глаза никак не могла
сфокусироваться на странице, разбегаясь, разъезжаясь и закрываясь. Голова
тоже не держалась на шее и я периодически клевал носом в книгу. Пришлось с
сожалением отложить том, закрыть глаза и пообещать себе, что спать не буду,
а только вот так посижу, поборясь со сном.
Проснулся я от настойчивого писка видеофона. Солнце уже взошло, на небе
было ни облачка и гостиную заливал яркий свет. Если бы не голые клены и не
снег на улице, то можно было подумать, что на дворе весна. На часах было
девять двадцать и я со страхом ткнул в кнопку приема.
Моисей в отличие от меня был умыт, побрит, свеж и одет. И если меня
кормили мои мозги и фантазии, в которых я слабоват, то этого литературного
волка, помимо всего этого, кормили еще и ноги и его опрятный вид.
- Ну и задал ты мне работенку, - радостно сообщил он, - Я только на
звонки потратил весь твой будущий гонорар.
- А он будет, гонорар-то?, - с нетерпением спросил я.
Эпштейн демонстративно задумался.
Больше всего на свете я не люблю просить и быть зависимым от других
людей. Возможно это следствие моей чрезмерной гордости, из-за которой мне
кажется, что окружающие просто обязаны читать мои мысли и приносить все
нужное по первому мысленному требованию. Или это следствие моей тщательно
скрываемой робости, и я просто терпеть не могу беспокоить людей своими
мелкими проблемами. А возможно мне просто не нравится телесное ощущение
ожидания - исполнится твое желание или нет - сердце начинает биться быстрее,
в середине груди появляется тепло, руки начинают подрагивать, а лицевые
мышцы каменеть, складываясь в невозмутимо-непроницаемую маску.
Я молчал, не прерывая размышлений Моисея.
- Сложно сказать, - ответил он наконец, - все будет от тебя самого и
твоего желания написать эту чертову книгу. Но сначала все по порядку.
Во все времена властью обладали те, кто владел информацией. Поэтому в
любой компании, особенно относящейся к средствам массовой информации, самых
могущественных людей, как правило, двое - сам хозяин, или топ-менеджер (этот
факт известен всякому) и - хранитель архива (этот факт мало кому знаком).
Для многих людей, привыкших отождествлять символы власти, как то: шикарный
автомобиль, трехэтажное бунгало и персональную гробницу, с самой властью
вышеприведенное утверждение не является очевидным в силу его прагматичности.
Люди любят принцев и принцесс, но потом, почему-то, изменяют им с их
конюхами и служанками.
Моисей, как человек прагматичный, всегда утверждал, что на любой работе
надо перво-наперво выучить расположение трех комнат - своего кабинета,
кабинета своего начальника и сортира, и быть в хороших отношениях с тремя
людьми - с президентом, с привратником и с его собакой.
Именно это ноу-хау позволяет Эпштейну добывать такую информацию,
которой порой не владеет Директорат Евро-Азиатского Конгломерата. Надо быть
ближе к народу, друзья! В моем агенте умер незаурядный шпион и журналист.
Естественно, Моисей не собирался звонить после нашего разговора в такую
рань (да и в любое другое время) Президенту ТВФ или Вице-президенту и трясти
их за грудки (или груди), требуя вернуть бедному Кириллу Малхонски его
интеллектуальную собственность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80