.. Но он пришел сюда восемнадцатого мая, и ему задали несколько шаблонных вопросов… После этого он был вызван во второй раз на двадцать второе или двадцать третье мая, не знаю, для чего, возможно, инспектор Люка захотел кое-что уточнить. Итак, двадцать второго мая после полудня Буле снял со счета в банке пятьсот тысяч франков… Ему срочно понадобились наличные деньги… Он не мог ждать до вечера, чтобы взять их в кассе своего кабаре… И эта сумма бесследно исчезла… Я не спрашиваю, не вы ли ее получили… Я это знаю…
Он произнес последние слова с презрением, какого никогда еще не выражал ни одному человеческому существу.
– Восьмого или девятого июня Буле получил третий вызов в полицию на среду, на двенадцатое июня… Он испугался, он страшился скандала… Несмотря на свое ремесло, а может, именно благодаря ему он превыше всего ставил свою респектабельность… Вечером одиннадцатого июня, накануне того дня, когда он должен был явиться по повестке, он был встревожен и в то же время негодовал, ведь пятьсот тысяч франков он выложил за свое спокойствие… С десяти часов вечера он звонил вам по телефону, но ему никто не отвечал… Он много раз набирал номер, и, наконец, вы взяли трубку и согласились принять его минут через пятнадцать или через полчаса… Легко себе представить, что он сказал вам в тиши вашего кабинета. Он заплатил, чтобы его не вмешивали в дело Мазотти, чтобы его имя не попало на страницы газет… А вместо того, чтобы оставить его, в покое, на что он мог бы рассчитывать, его собираются допрашивать снова, да еще в стенах Уголовной полиции, где он рискует нарваться на журналистов и фоторепортеров… Он почувствовал себя обманутым. Он негодовал так же, как сейчас Гастон Моран… Он заявил вам, что будет говорить начистоту и напомнит полиции о сделке, которую заключил с ней. Вот и все… Если бы он вышел от вас живым, если бы на следующее утро пришел сюда и здесь излил свою злость… Дальнейшее меня уже не касается, мсье Гайар… Я не стремлюсь получить от вас признание…
Он снял трубку.
– Торанс?.. Ты можешь отпустить парня… Не забудь записать его адрес, судебному следователю он потребуется… А потом приходи за тем, который находится у меня…
Он ждал стоя, жаждая поскорее избавиться от присутствия адвоката.
И тогда адвокат, не подымая головы, едва слышно произнес:
– У вас когда-нибудь была страсть, мсье Мегрэ? Мегрэ сделал вид, что не услышал вопроса.
– У меня было две страсти…
Комиссар счел за лучшее повернуться к нему спиной, твердо решив не дать себя разжалобить.
– Сначала – моя жена, которую я всеми силами пытался сделать счастливой…
В его голосе звучала горечь. Он помолчал.
– Потом, когда она заточилась в своей комнате и я почувствовал необходимость развлечься, у меня появилась новая страсть – игра…
В коридоре послышались шаги. В дверь тихо постучали.
– Войдите!
Торанс застыл в проеме двери.
– До моего возвращения из Дворца правосудия отведи его в задний кабинет…
Мегрэ не взглянул на уходящего Гайара. Потом он снял трубку, чтобы спросить у судебного следователя, могут ли они немедленно увидеться.
Несколько минут спустя он миновал маленькую застекленную дверь, которая отделяла здание полиции от Дворца правосудия.
Отсутствовал он час. Когда вернулся, в его руке была официальная бумага. Открыв дверь в комнату инспекторов, он нашел Люка, сгорающего от нетерпения все узнать.
Без лишних слов комиссар протянул ему ордер на арест Жан-Шарля Гайара.
– Он сейчас в заднем кабинете с Торансом… Вдвоем отведете его в камеру предварительного заключения…
– Надеть наручники?
Это было правило, в котором иногда допускались исключения. Мегрэ не хотелось выглядеть мстительным… Последние слова адвоката внесли в его душу смятение.
– Нет…
– Что сказать охране?.. Снять с него галстук, ремень, шнурки?..
Опять правило и опять не без исключений.
Мегрэ поколебался, помотал головой – нет. И остался один в своем кабинете.
Когда в этот вечер комиссар с некоторым опозданием пришел обедать, мадам Мегрэ заметила, что глаза у него немного осоловелые, но поблескивают и от него попахивает вином.
Во время обеда он почти все время молчал и встал, чтобы выключить телевизор, который раздражал его.
– Ты уходишь?
– Нет.
– Твое дело закончено?
Он не ответил.
Спал он беспокойно, поднялся в мрачном настроении и решил, как он иногда делал, отправиться на набережную Орфевр пешком.
Едва он ступил на порог своего кабинета, как дверь комнаты инспекторов открылась. Люка притворил ее за собой, серьезный и таинственный.
– У меня для вас новость, патрон…
Догадался ли он, что хочет сообщить ему инспектор? Люка не раз задавал себе этот вопрос, но так никогда и не узнал ответа на него.
– Жан-Шарль Гайар повесился в своей камере…
Мегрэ не встрепенулся, не стиснул зубы, продолжал стоять и смотреть в открытое окно на шумящие листвой деревья, на лодки, что скользили по Сене, на прохожих, которые, словно муравьи, кишели на мосту Сен-Мишель.
– Я еще не знаю подробностей… Вы думаете, что…
– Думаю что? – спросил Мегрэ неожиданно агрессивным тоном.
Люка пошел на попятный:
– Я хотел бы узнать…
Он быстро закрыл дверь, а всего час спустя Мегрэ можно было увидеть спокойным, занятым, судя по всему, текущими делами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Он произнес последние слова с презрением, какого никогда еще не выражал ни одному человеческому существу.
– Восьмого или девятого июня Буле получил третий вызов в полицию на среду, на двенадцатое июня… Он испугался, он страшился скандала… Несмотря на свое ремесло, а может, именно благодаря ему он превыше всего ставил свою респектабельность… Вечером одиннадцатого июня, накануне того дня, когда он должен был явиться по повестке, он был встревожен и в то же время негодовал, ведь пятьсот тысяч франков он выложил за свое спокойствие… С десяти часов вечера он звонил вам по телефону, но ему никто не отвечал… Он много раз набирал номер, и, наконец, вы взяли трубку и согласились принять его минут через пятнадцать или через полчаса… Легко себе представить, что он сказал вам в тиши вашего кабинета. Он заплатил, чтобы его не вмешивали в дело Мазотти, чтобы его имя не попало на страницы газет… А вместо того, чтобы оставить его, в покое, на что он мог бы рассчитывать, его собираются допрашивать снова, да еще в стенах Уголовной полиции, где он рискует нарваться на журналистов и фоторепортеров… Он почувствовал себя обманутым. Он негодовал так же, как сейчас Гастон Моран… Он заявил вам, что будет говорить начистоту и напомнит полиции о сделке, которую заключил с ней. Вот и все… Если бы он вышел от вас живым, если бы на следующее утро пришел сюда и здесь излил свою злость… Дальнейшее меня уже не касается, мсье Гайар… Я не стремлюсь получить от вас признание…
Он снял трубку.
– Торанс?.. Ты можешь отпустить парня… Не забудь записать его адрес, судебному следователю он потребуется… А потом приходи за тем, который находится у меня…
Он ждал стоя, жаждая поскорее избавиться от присутствия адвоката.
И тогда адвокат, не подымая головы, едва слышно произнес:
– У вас когда-нибудь была страсть, мсье Мегрэ? Мегрэ сделал вид, что не услышал вопроса.
– У меня было две страсти…
Комиссар счел за лучшее повернуться к нему спиной, твердо решив не дать себя разжалобить.
– Сначала – моя жена, которую я всеми силами пытался сделать счастливой…
В его голосе звучала горечь. Он помолчал.
– Потом, когда она заточилась в своей комнате и я почувствовал необходимость развлечься, у меня появилась новая страсть – игра…
В коридоре послышались шаги. В дверь тихо постучали.
– Войдите!
Торанс застыл в проеме двери.
– До моего возвращения из Дворца правосудия отведи его в задний кабинет…
Мегрэ не взглянул на уходящего Гайара. Потом он снял трубку, чтобы спросить у судебного следователя, могут ли они немедленно увидеться.
Несколько минут спустя он миновал маленькую застекленную дверь, которая отделяла здание полиции от Дворца правосудия.
Отсутствовал он час. Когда вернулся, в его руке была официальная бумага. Открыв дверь в комнату инспекторов, он нашел Люка, сгорающего от нетерпения все узнать.
Без лишних слов комиссар протянул ему ордер на арест Жан-Шарля Гайара.
– Он сейчас в заднем кабинете с Торансом… Вдвоем отведете его в камеру предварительного заключения…
– Надеть наручники?
Это было правило, в котором иногда допускались исключения. Мегрэ не хотелось выглядеть мстительным… Последние слова адвоката внесли в его душу смятение.
– Нет…
– Что сказать охране?.. Снять с него галстук, ремень, шнурки?..
Опять правило и опять не без исключений.
Мегрэ поколебался, помотал головой – нет. И остался один в своем кабинете.
Когда в этот вечер комиссар с некоторым опозданием пришел обедать, мадам Мегрэ заметила, что глаза у него немного осоловелые, но поблескивают и от него попахивает вином.
Во время обеда он почти все время молчал и встал, чтобы выключить телевизор, который раздражал его.
– Ты уходишь?
– Нет.
– Твое дело закончено?
Он не ответил.
Спал он беспокойно, поднялся в мрачном настроении и решил, как он иногда делал, отправиться на набережную Орфевр пешком.
Едва он ступил на порог своего кабинета, как дверь комнаты инспекторов открылась. Люка притворил ее за собой, серьезный и таинственный.
– У меня для вас новость, патрон…
Догадался ли он, что хочет сообщить ему инспектор? Люка не раз задавал себе этот вопрос, но так никогда и не узнал ответа на него.
– Жан-Шарль Гайар повесился в своей камере…
Мегрэ не встрепенулся, не стиснул зубы, продолжал стоять и смотреть в открытое окно на шумящие листвой деревья, на лодки, что скользили по Сене, на прохожих, которые, словно муравьи, кишели на мосту Сен-Мишель.
– Я еще не знаю подробностей… Вы думаете, что…
– Думаю что? – спросил Мегрэ неожиданно агрессивным тоном.
Люка пошел на попятный:
– Я хотел бы узнать…
Он быстро закрыл дверь, а всего час спустя Мегрэ можно было увидеть спокойным, занятым, судя по всему, текущими делами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29