«…безоговорочно признаю в человеке, представленном мне как Жан Рамюэль, то самое лицо, которое является абонентом в моем частном почтовом агентстве под инициалами Ж.М.Д…» Все правильно, господин Мейер?
— Где подписаться?
— Погодите! Сейчас добавлю: — «Утверждаю также, что в последний раз этот человек приходил ко мне за письмом такого-то числа…» Теперь можете подписаться… Вы старый хитрец, господин Мейер, ведь вы прекрасно понимаете, что это дело послужит вам рекламой и все, кто еще не знал о вашем «агентстве», ринутся к вам… Торанс! Господин Мейер, вы можете уйти…
Затворив дверь, комиссар с удовлетворением перечитал показания противного старика и внезапно вздрогнул, услышав чей-то унылый голос. Голос этот шел откуда-то из полумрака — ведь в кабинете горела только настольная лампа.
— Я протестую, господин комиссар, против…
И только тут Мегрэ как будто вспомнил, что он забыл что-то сделать. Прежде всего он опустил на окне штору из небеленого полотна. Затем посмотрел на свои руки. Нежданно возник тот Мегрэ, которого знали лишь немногие, а узнав, редко хвастались этим знакомством…
— Ну-ка, иди сюда, голубчик Рамюэль… Иди, говорят тебе! Поближе… Не бойся…
— В чем дело?
— Представь себе… Как только я открыл всю правду, мне не дает покоя одно бешеное желание…
И, размахнувшись, Мегрэ дал Рамюэлю по физиономии. Тот не успел прикрыться локтем.
— Вот!.. Это, конечно, против правил, но уж очень приятно… Завтра следователь допросит тебя вежливо, и все будут с тобой любезны, потому что ты станешь знаменитостью, героем сенсационного процесса… А господа судьи всегда питают уважение к знаменитостям… Понял? Вон там, в стенном шкафу, водопроводный кран, умойся над раковиной, а то смотреть на тебя противно…
Рамюэль, у которого обильно текла кровь из носа, торопливо умылся.
— Ну-ка, покажись. Теперь лучше… Почти приличный вид!.. Торанс!.. Люка!.. Жанвье!.. Пожалуйте сюда, ребятки! Пригласите и всю честную компанию.
Даже его сотрудники были удивлены: обычно Мегрэ никогда не бывал в таком возбужденном состоянии, хотя бы и после трудного расследования. Он раскурил новую трубку. Первым вошел в кабинет, в сопровождении двух жандармов, Проспер Донж, неловко держа перед собою кисти рук, скованных наручниками.
— У тебя есть ключ? — спросил Мегрэ одного из жандармов. Он отпер замок, а через мгновение наручники дважды щелкнули, обхватив запястья Рамюэля. Донж смотрел на него с почти комическим изумлением.
Мегрэ заметил тогда, что у Донжа нет ни галстука, ни шнурков на ботинках, и приказал отобрать у Рамюэля шнурки и черный шелковый галстук бабочкой.
— Прошу дам войти… Входите, мистер Кларк… Да, правда, вы не понимаете… Но мистер Дэвидсон, надеюсь, будет вам переводить… Для всех хватило стульев? Да, да, Шарлотта, можете сесть рядом с Проспером…
Только уж, пожалуйста, сейчас никаких излияний чувств!.. Все в сборе?.. Запри дверь, Торанс.
— Что он сделал? — спросила хриплым голосом госпожа Рамюэль.
— Сядьте, пожалуйста, мадам!.. Я терпеть не могу разговаривать, когда люди стоят передо мной… Нет, Люка, не стоит зажигать люстру… Так уютнее… Вы спрашиваете, что Рамюэль сделал? Продолжал те фортели, которые выкидывал всю жизнь: совершал подлоги… Ручаюсь, что если он на вас женился и столько лет прожил с подобной ехидной (не в обиду вам будь сказано), то лишь потому, что он был в ваших руках, так как вы знали о его махинациях в Гуаякиле… Мы уже послали туда телеграмму, а также телеграфировали в Лондон, в правление компании. Я заранее уверен в ответе, который мы получим…
Раздался устрашающий голос Мари Делижар:
— Что же ты молчишь, Жан?.. Значит, двести восемьдесят тысяч франков и бегство в Брюссель — все это правда?
Она вскочила, словно игрушечный чертик из шкатулки, бросилась к Рамюэлю:
— Мерзавец!.. Вор!.. Гадина!.. Подумать только…
— Успокойтесь, мадам… Для вас гораздо лучше, что он ничего вам не сказал, иначе я должен был бы арестовать и вас как его сообщницу не только в подлогах, но и в двух убийствах…
С этой минуты в происходившей сцене появилась почти комическая черточка: мистер Кларк, не сводивший с Мегрэ глаз, то и дело наклонялся к своему солиситору и что-то говорил ему по-английски. И каждый раз Мегрэ бросал на него взгляд, будучи уверен, что американец, несомненно, спрашивает на своем родном языке: «Что он говорит?»
А Мегрэ говорил следующее:
— Что касается вас, бедняжка Шарлотта, должен открыть вам одну вещь, хотя Проспер, может быть, и признался вам во всем в тот последний вечер, который провел дома… Когда вы, думая, что он уже исцелился от былого чувства, рассказали ему о письме, которое прислала Мими, и о родившемся у нее ребенке, он на самом-то деле вовсе не исцелился… Вам он об этом не сказал, но вскоре сочинил в кафетерии около трех часов дня, во время затишья, как говорит Рамюэль, длинное письмо своей бывшей любовнице… Вы не помните, Донж?.. Не вспоминаются вам некоторые подробности?
Но Донж уже ничего не соображал, ничего не мог понять и только растерянно смотрел вокруг своими голубыми выпуклыми глазами.
— Не понимаю, о каких подробностях вы говорите, господин комиссар…
— Сколько писем вы написали?
— Три…
— А в то время, как вы их писали, хоть раз вас не отрывал от этого дела телефонный звонок?.. Не вызывали вас на склад получить запас кофе и чая на завтра?
— Возможно… Да… даже вполне вероятно…
— Вы уходили, а письмо оставалось на столе, который стоит как раз напротив стеклянной клетки Рамюэля… Рамюэля Неудачника! Рамюэля, который всю свою жизнь занимался подлогами и все же не добился таким путем богатства… А кому вы поручали сдавать письма на почту?
— Рассыльному… Он относил их в холл, там висит почтовый ящик.
— Значит, Рамюэлю нетрудно было перехватить хоть одно письмо… И, стало быть, Мими… Прошу прощения, мистер Кларк… для нас она по-прежнему Мими… Иначе говоря, миссис Кларк, получив в Детройте несколько посланий от человека, влюбленного в нее, посланий, в которых речь шла главным образом о ее сыне, стала вдруг получать угрожающие письма, написанные, однако, тем же почерком и за подписью того же Проспера Донжа… Но теперь в этих письмах требовали денег… Новый Проспер Донж желал, чтоб ему заплатили за молчание…
— Господин комиссар!.. — воскликнул Проспер.
— А вы помолчите. Ради бога, постарайтесь понять… Работа-то какая была великолепная!.. И это еще лишнее доказательство, что Рамюэлю никогда не везло…. Сначала надо было уверить Мими, что у вас переменился адрес. Сделать это было легко, так как вы в своих подлинных письмах не очень много говорили о своем житье-бытье на новом месте… Вот тогда Рамюэлем и снято было конторское помещение на имя Проспера Донжа…
— Но ведь…
— Чтобы снять конторское помещение, не требуется никакого удостоверения личности, и нанимателю передают корреспонденцию, поступающую на его имя… К несчастью, чеки, которые присылала Мими, выданы были ею на имя Проспера Донжа, а для оплаты чеков банки требуют надлежащие документы… Повторяю, Рамюэль в своем ремесле просто артист… Но, чтобы открыть это, мне надо было установить, что у вас в кафетерии днем на полчаса, на сорок пять минут наступает затишье и вы, сидя напротив стеклянной клетки счетовода, так сказать, на его глазах, пользовались этой передышкой для того, чтобы писать письма… И вот вы вдруг пишете в банк, просите закрыть ваш счет, остаток же денег выслать вам в Сен-Клу… Однако в Лионский кредитный банк поступило не это письмо, а другое — написанное Рамюэлем, но вашим почерком и представлявшее собою просто уведомление о перемене адреса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Где подписаться?
— Погодите! Сейчас добавлю: — «Утверждаю также, что в последний раз этот человек приходил ко мне за письмом такого-то числа…» Теперь можете подписаться… Вы старый хитрец, господин Мейер, ведь вы прекрасно понимаете, что это дело послужит вам рекламой и все, кто еще не знал о вашем «агентстве», ринутся к вам… Торанс! Господин Мейер, вы можете уйти…
Затворив дверь, комиссар с удовлетворением перечитал показания противного старика и внезапно вздрогнул, услышав чей-то унылый голос. Голос этот шел откуда-то из полумрака — ведь в кабинете горела только настольная лампа.
— Я протестую, господин комиссар, против…
И только тут Мегрэ как будто вспомнил, что он забыл что-то сделать. Прежде всего он опустил на окне штору из небеленого полотна. Затем посмотрел на свои руки. Нежданно возник тот Мегрэ, которого знали лишь немногие, а узнав, редко хвастались этим знакомством…
— Ну-ка, иди сюда, голубчик Рамюэль… Иди, говорят тебе! Поближе… Не бойся…
— В чем дело?
— Представь себе… Как только я открыл всю правду, мне не дает покоя одно бешеное желание…
И, размахнувшись, Мегрэ дал Рамюэлю по физиономии. Тот не успел прикрыться локтем.
— Вот!.. Это, конечно, против правил, но уж очень приятно… Завтра следователь допросит тебя вежливо, и все будут с тобой любезны, потому что ты станешь знаменитостью, героем сенсационного процесса… А господа судьи всегда питают уважение к знаменитостям… Понял? Вон там, в стенном шкафу, водопроводный кран, умойся над раковиной, а то смотреть на тебя противно…
Рамюэль, у которого обильно текла кровь из носа, торопливо умылся.
— Ну-ка, покажись. Теперь лучше… Почти приличный вид!.. Торанс!.. Люка!.. Жанвье!.. Пожалуйте сюда, ребятки! Пригласите и всю честную компанию.
Даже его сотрудники были удивлены: обычно Мегрэ никогда не бывал в таком возбужденном состоянии, хотя бы и после трудного расследования. Он раскурил новую трубку. Первым вошел в кабинет, в сопровождении двух жандармов, Проспер Донж, неловко держа перед собою кисти рук, скованных наручниками.
— У тебя есть ключ? — спросил Мегрэ одного из жандармов. Он отпер замок, а через мгновение наручники дважды щелкнули, обхватив запястья Рамюэля. Донж смотрел на него с почти комическим изумлением.
Мегрэ заметил тогда, что у Донжа нет ни галстука, ни шнурков на ботинках, и приказал отобрать у Рамюэля шнурки и черный шелковый галстук бабочкой.
— Прошу дам войти… Входите, мистер Кларк… Да, правда, вы не понимаете… Но мистер Дэвидсон, надеюсь, будет вам переводить… Для всех хватило стульев? Да, да, Шарлотта, можете сесть рядом с Проспером…
Только уж, пожалуйста, сейчас никаких излияний чувств!.. Все в сборе?.. Запри дверь, Торанс.
— Что он сделал? — спросила хриплым голосом госпожа Рамюэль.
— Сядьте, пожалуйста, мадам!.. Я терпеть не могу разговаривать, когда люди стоят передо мной… Нет, Люка, не стоит зажигать люстру… Так уютнее… Вы спрашиваете, что Рамюэль сделал? Продолжал те фортели, которые выкидывал всю жизнь: совершал подлоги… Ручаюсь, что если он на вас женился и столько лет прожил с подобной ехидной (не в обиду вам будь сказано), то лишь потому, что он был в ваших руках, так как вы знали о его махинациях в Гуаякиле… Мы уже послали туда телеграмму, а также телеграфировали в Лондон, в правление компании. Я заранее уверен в ответе, который мы получим…
Раздался устрашающий голос Мари Делижар:
— Что же ты молчишь, Жан?.. Значит, двести восемьдесят тысяч франков и бегство в Брюссель — все это правда?
Она вскочила, словно игрушечный чертик из шкатулки, бросилась к Рамюэлю:
— Мерзавец!.. Вор!.. Гадина!.. Подумать только…
— Успокойтесь, мадам… Для вас гораздо лучше, что он ничего вам не сказал, иначе я должен был бы арестовать и вас как его сообщницу не только в подлогах, но и в двух убийствах…
С этой минуты в происходившей сцене появилась почти комическая черточка: мистер Кларк, не сводивший с Мегрэ глаз, то и дело наклонялся к своему солиситору и что-то говорил ему по-английски. И каждый раз Мегрэ бросал на него взгляд, будучи уверен, что американец, несомненно, спрашивает на своем родном языке: «Что он говорит?»
А Мегрэ говорил следующее:
— Что касается вас, бедняжка Шарлотта, должен открыть вам одну вещь, хотя Проспер, может быть, и признался вам во всем в тот последний вечер, который провел дома… Когда вы, думая, что он уже исцелился от былого чувства, рассказали ему о письме, которое прислала Мими, и о родившемся у нее ребенке, он на самом-то деле вовсе не исцелился… Вам он об этом не сказал, но вскоре сочинил в кафетерии около трех часов дня, во время затишья, как говорит Рамюэль, длинное письмо своей бывшей любовнице… Вы не помните, Донж?.. Не вспоминаются вам некоторые подробности?
Но Донж уже ничего не соображал, ничего не мог понять и только растерянно смотрел вокруг своими голубыми выпуклыми глазами.
— Не понимаю, о каких подробностях вы говорите, господин комиссар…
— Сколько писем вы написали?
— Три…
— А в то время, как вы их писали, хоть раз вас не отрывал от этого дела телефонный звонок?.. Не вызывали вас на склад получить запас кофе и чая на завтра?
— Возможно… Да… даже вполне вероятно…
— Вы уходили, а письмо оставалось на столе, который стоит как раз напротив стеклянной клетки Рамюэля… Рамюэля Неудачника! Рамюэля, который всю свою жизнь занимался подлогами и все же не добился таким путем богатства… А кому вы поручали сдавать письма на почту?
— Рассыльному… Он относил их в холл, там висит почтовый ящик.
— Значит, Рамюэлю нетрудно было перехватить хоть одно письмо… И, стало быть, Мими… Прошу прощения, мистер Кларк… для нас она по-прежнему Мими… Иначе говоря, миссис Кларк, получив в Детройте несколько посланий от человека, влюбленного в нее, посланий, в которых речь шла главным образом о ее сыне, стала вдруг получать угрожающие письма, написанные, однако, тем же почерком и за подписью того же Проспера Донжа… Но теперь в этих письмах требовали денег… Новый Проспер Донж желал, чтоб ему заплатили за молчание…
— Господин комиссар!.. — воскликнул Проспер.
— А вы помолчите. Ради бога, постарайтесь понять… Работа-то какая была великолепная!.. И это еще лишнее доказательство, что Рамюэлю никогда не везло…. Сначала надо было уверить Мими, что у вас переменился адрес. Сделать это было легко, так как вы в своих подлинных письмах не очень много говорили о своем житье-бытье на новом месте… Вот тогда Рамюэлем и снято было конторское помещение на имя Проспера Донжа…
— Но ведь…
— Чтобы снять конторское помещение, не требуется никакого удостоверения личности, и нанимателю передают корреспонденцию, поступающую на его имя… К несчастью, чеки, которые присылала Мими, выданы были ею на имя Проспера Донжа, а для оплаты чеков банки требуют надлежащие документы… Повторяю, Рамюэль в своем ремесле просто артист… Но, чтобы открыть это, мне надо было установить, что у вас в кафетерии днем на полчаса, на сорок пять минут наступает затишье и вы, сидя напротив стеклянной клетки счетовода, так сказать, на его глазах, пользовались этой передышкой для того, чтобы писать письма… И вот вы вдруг пишете в банк, просите закрыть ваш счет, остаток же денег выслать вам в Сен-Клу… Однако в Лионский кредитный банк поступило не это письмо, а другое — написанное Рамюэлем, но вашим почерком и представлявшее собою просто уведомление о перемене адреса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34