С этой же целью он вступил в союз с нами и научил нас сражаться войском. Так мы наконец победили великанов.
Мэт раскрыл было рот.
— Помолчи, — буркнул дракон, — а то еще спросишь, кто такие великаны.
Мэт смущенно поежился.
Стегоман вздохнул, обвил хвостом лапы и сел поудобнее.
— Великаны пришли девять веков назад, когда пал великий Рэм. Рэм, к твоему сведению, это южный город, который сколотил империю из всех земель вокруг Срединного моря — пятнадцать веков назад, еще до пришествия Христа.
Итак, Рим здесь был, хотя и под именем Рэм. Вероятно, в их варианте битву выиграл именно Рэм, а не Ромул. Не в той ли точке их с Мэтом универсумы разошлись?
Но все же — Христос. Это имя осталось неизменным.
Почему бы и нет? Афины были в полном расцвете, когда Ромул и Рэм еще только сосали молоко волчицы. Греческий язык должен остаться в обоих универсумах, а Христос принадлежал греческому миру.
— Так, Рим, то есть Рэм, пал. Откуда же взялись великаны?
Стегоман нетерпеливо фыркнул.
— Из под земли, из скал, из пасти ада, не знаю. Взялись — и все тут. И напали на нас, и каждый дракон отражал нападение огнем, клыками и когтями. Нас осталось всего ничего. Эти великаны были страшные скоты, высотой с сосну, но толстые, как пигмеи, к тому же волосатые и грязные. Целых сто лет мы сражались и погибали, чтобы очистить наши горы.
Потом с севера верхом на коне приехал Гардишан, а с ним — Монкер, могущественный маг. Монкер превратил один холм в гиганта и дал ему имя Кольмейн.
Потом Гардишан собрал свои войска на тех нескольких свободных горах, которые у нас еще оставались; он научил драконов сражаться вместе, по единому плану, но чтобы ничья спина не гнулась перед вождем! А наших старейшин он научил приемам боя.
И когда на нас ордой пошли великаны, ревом сотрясая горы, они встретили войско, в пятьдесят раз превосходящее их численностью, с императором и магом во главе и с поддержкой гиганта, который был больше, чем самый огромный из этих скотов. Их тела завалили наши долины. Мы выкурили уцелевших из их укрытий и отдали на расправу Кольмейну. Наши горы были расчищены, и Гардишан смог перевести через них свое войско. Кольмейн отправился с ним — помочь освободить Аллюстрию. Так они ушли из нашей жизни, но мы их никогда не забудем.
Мэт прикрыл глаза, покачал головой и снова взглянул на Стегомана.
— Век героев...
Дракон кивнул.
— Мы слишком поздно родились, ты и я, в усохшем, остаточном мире, где вместо империи — королевства, вместо великанов — бароны...
— А от тех героев произошло твое племя?
Дракон снова кивнул.
— Наше племя, наш закон и учение. Ибо только тогда мы стали воспевать нашу историю и наши имена, славить наших героев и порицать трусов — как единое племя.
Он вздрогнул и отвел глаза.
Мэт насторожился. Что-то было не так. Здравый смысл подсказывал ему промолчать, но любопытство перевесило.
— Итак, ваши зонги и саги, ваши обычаи и традиции стали законом.
— Да. — Глаза Стегомана сверкнули. — Законом, который гласит, что честь дракона превыше всего, важнее самой жизни, но и то, и другое ниже интересов племени.
— Как же это понимать? — Мэт свел вместе брови. — Не в том ли смысле, что одним отдельным драконом можно пожертвовать, если он представляет собой опасность для всего общества?
Дракон поник головой.
— Ты облекаешь мысль в странные слова, но, в общем, да. Душа и личность каждого отдельного дракона неприкосновенны — но так же, как и всех остальных. Если дракон не поладил с драконом, они выходят на поединок или улаживают все полюбовно, кому как больше нравится! Но если какой-нибудь дракон своим поведением или самим своим существованием ставит под угрозу жизнь троих или более собратьев...
Он осекся. Воображение Мэта заработало: Стегоман каким-то образом стал представлять угрозу для драконьего общества, и тогда они изрезали ему крылья и отправили в изгнание.
За что? Стегоман показался ему вполне симпатичным парнем — несмотря на некоторую колючесть нрава, вероятно, характерную для члена в высшей степени индивидуалистического и милитаризованного общества. Мэт чувствовал, что по натуре своей он не задира и никогда не полезет в драку первым. Так за что же его?
«Слишком легко хмелеет!» — осенила Мэта догадка.
Если вспомнить, дракон явился в огне и пламени и как будто немного подвыпивший. С каждым огненным выдохом он хмелел все больше и больше, пока не начал шататься и промахиваться до неприличия. Зато когда перестал дышать огнем, быстро протрезвел.
Очевидно было, что хмелел он от собственной огнедышащести.
Мэт представил себе такую картину: дракон пляшет в воздухе и, переполняемый восторгом полета, извергает пятифутовый столб пламени. А извергнув, хмелеет, восторг переходит в эйфорию, что означает еще больше огня и, следовательно, еще больше хмеля и так далее, и так далее.
Судя по Стегомановым словам, драконы — племя весьма здравомыслящее. Они довольно скоро заметили, что Стегоман представляет опасность для воздухоплавания, — может быть, когда он два-три раза причинил вред собрату.
Итак, его наказали за полеты в пьяном виде. И чтобы впредь это не повторялось, распороли ему крылья и отправили в ссылку.
Стегоман тяжело вздохнул и закончил свой рассказ:
— Пять веков продержался мир. До тех пор, пока империя Гардишана не распалась, никто больше не ходил на нас войной. Мы привыкли жить дружиной даже в мирное время — такой порядок себя оправдал. Построили свой город и покончили с междоусобицами.
Мы размножились и зажили богаче, спокойнее. Когда же империя пала, в нашу страну вторглось первое человеческое войско.
— И вы дали ему должный отпор?
— Разумеется. Но время от времени они предпринимают очередную попытку, хотя на то, чтобы собраться с духом, уходит у них лет по сто.
— А в промежутках люди не причиняют вам никакого беспокойства?
— Нападать на нас никто не смеет — разве паскудные охотники на драконят, которые продают драконову кровь колдунам.
Стегоман грозно щелкнул зубами, держа Мэта под прицелом сверкающих глаз.
Мэт тяжело сглотнул. Он-то надеялся, что Стегоман закрыл эту тему.
Стегоман распрямился и, шурша и погромыхивая, подошел поближе.
— Так что признавайся, кто ты: охотник, колдун или и то, и другое вместе?
— Ни то, ни другое, — быстро отверг его подозрения Мэт. — Я — маг.
Звучало это на его слух по-дурацки. Но Стегоман, немного подумав, кивнул:
— Пожалуй, я склонен тебе поверить.
Мэт вздохнул с облегчением.
— Что же тебя убедило? Неужели мое доброе сердце просвечивает насквозь?
— Нет, твое невежество. Поскольку ты так мало знаешь, очевидно, что ты совсем недавно открыл в себе Силу и все еще добрый волшебник. Но тебя уже, без сомнения, пытались искушать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Мэт раскрыл было рот.
— Помолчи, — буркнул дракон, — а то еще спросишь, кто такие великаны.
Мэт смущенно поежился.
Стегоман вздохнул, обвил хвостом лапы и сел поудобнее.
— Великаны пришли девять веков назад, когда пал великий Рэм. Рэм, к твоему сведению, это южный город, который сколотил империю из всех земель вокруг Срединного моря — пятнадцать веков назад, еще до пришествия Христа.
Итак, Рим здесь был, хотя и под именем Рэм. Вероятно, в их варианте битву выиграл именно Рэм, а не Ромул. Не в той ли точке их с Мэтом универсумы разошлись?
Но все же — Христос. Это имя осталось неизменным.
Почему бы и нет? Афины были в полном расцвете, когда Ромул и Рэм еще только сосали молоко волчицы. Греческий язык должен остаться в обоих универсумах, а Христос принадлежал греческому миру.
— Так, Рим, то есть Рэм, пал. Откуда же взялись великаны?
Стегоман нетерпеливо фыркнул.
— Из под земли, из скал, из пасти ада, не знаю. Взялись — и все тут. И напали на нас, и каждый дракон отражал нападение огнем, клыками и когтями. Нас осталось всего ничего. Эти великаны были страшные скоты, высотой с сосну, но толстые, как пигмеи, к тому же волосатые и грязные. Целых сто лет мы сражались и погибали, чтобы очистить наши горы.
Потом с севера верхом на коне приехал Гардишан, а с ним — Монкер, могущественный маг. Монкер превратил один холм в гиганта и дал ему имя Кольмейн.
Потом Гардишан собрал свои войска на тех нескольких свободных горах, которые у нас еще оставались; он научил драконов сражаться вместе, по единому плану, но чтобы ничья спина не гнулась перед вождем! А наших старейшин он научил приемам боя.
И когда на нас ордой пошли великаны, ревом сотрясая горы, они встретили войско, в пятьдесят раз превосходящее их численностью, с императором и магом во главе и с поддержкой гиганта, который был больше, чем самый огромный из этих скотов. Их тела завалили наши долины. Мы выкурили уцелевших из их укрытий и отдали на расправу Кольмейну. Наши горы были расчищены, и Гардишан смог перевести через них свое войско. Кольмейн отправился с ним — помочь освободить Аллюстрию. Так они ушли из нашей жизни, но мы их никогда не забудем.
Мэт прикрыл глаза, покачал головой и снова взглянул на Стегомана.
— Век героев...
Дракон кивнул.
— Мы слишком поздно родились, ты и я, в усохшем, остаточном мире, где вместо империи — королевства, вместо великанов — бароны...
— А от тех героев произошло твое племя?
Дракон снова кивнул.
— Наше племя, наш закон и учение. Ибо только тогда мы стали воспевать нашу историю и наши имена, славить наших героев и порицать трусов — как единое племя.
Он вздрогнул и отвел глаза.
Мэт насторожился. Что-то было не так. Здравый смысл подсказывал ему промолчать, но любопытство перевесило.
— Итак, ваши зонги и саги, ваши обычаи и традиции стали законом.
— Да. — Глаза Стегомана сверкнули. — Законом, который гласит, что честь дракона превыше всего, важнее самой жизни, но и то, и другое ниже интересов племени.
— Как же это понимать? — Мэт свел вместе брови. — Не в том ли смысле, что одним отдельным драконом можно пожертвовать, если он представляет собой опасность для всего общества?
Дракон поник головой.
— Ты облекаешь мысль в странные слова, но, в общем, да. Душа и личность каждого отдельного дракона неприкосновенны — но так же, как и всех остальных. Если дракон не поладил с драконом, они выходят на поединок или улаживают все полюбовно, кому как больше нравится! Но если какой-нибудь дракон своим поведением или самим своим существованием ставит под угрозу жизнь троих или более собратьев...
Он осекся. Воображение Мэта заработало: Стегоман каким-то образом стал представлять угрозу для драконьего общества, и тогда они изрезали ему крылья и отправили в изгнание.
За что? Стегоман показался ему вполне симпатичным парнем — несмотря на некоторую колючесть нрава, вероятно, характерную для члена в высшей степени индивидуалистического и милитаризованного общества. Мэт чувствовал, что по натуре своей он не задира и никогда не полезет в драку первым. Так за что же его?
«Слишком легко хмелеет!» — осенила Мэта догадка.
Если вспомнить, дракон явился в огне и пламени и как будто немного подвыпивший. С каждым огненным выдохом он хмелел все больше и больше, пока не начал шататься и промахиваться до неприличия. Зато когда перестал дышать огнем, быстро протрезвел.
Очевидно было, что хмелел он от собственной огнедышащести.
Мэт представил себе такую картину: дракон пляшет в воздухе и, переполняемый восторгом полета, извергает пятифутовый столб пламени. А извергнув, хмелеет, восторг переходит в эйфорию, что означает еще больше огня и, следовательно, еще больше хмеля и так далее, и так далее.
Судя по Стегомановым словам, драконы — племя весьма здравомыслящее. Они довольно скоро заметили, что Стегоман представляет опасность для воздухоплавания, — может быть, когда он два-три раза причинил вред собрату.
Итак, его наказали за полеты в пьяном виде. И чтобы впредь это не повторялось, распороли ему крылья и отправили в ссылку.
Стегоман тяжело вздохнул и закончил свой рассказ:
— Пять веков продержался мир. До тех пор, пока империя Гардишана не распалась, никто больше не ходил на нас войной. Мы привыкли жить дружиной даже в мирное время — такой порядок себя оправдал. Построили свой город и покончили с междоусобицами.
Мы размножились и зажили богаче, спокойнее. Когда же империя пала, в нашу страну вторглось первое человеческое войско.
— И вы дали ему должный отпор?
— Разумеется. Но время от времени они предпринимают очередную попытку, хотя на то, чтобы собраться с духом, уходит у них лет по сто.
— А в промежутках люди не причиняют вам никакого беспокойства?
— Нападать на нас никто не смеет — разве паскудные охотники на драконят, которые продают драконову кровь колдунам.
Стегоман грозно щелкнул зубами, держа Мэта под прицелом сверкающих глаз.
Мэт тяжело сглотнул. Он-то надеялся, что Стегоман закрыл эту тему.
Стегоман распрямился и, шурша и погромыхивая, подошел поближе.
— Так что признавайся, кто ты: охотник, колдун или и то, и другое вместе?
— Ни то, ни другое, — быстро отверг его подозрения Мэт. — Я — маг.
Звучало это на его слух по-дурацки. Но Стегоман, немного подумав, кивнул:
— Пожалуй, я склонен тебе поверить.
Мэт вздохнул с облегчением.
— Что же тебя убедило? Неужели мое доброе сердце просвечивает насквозь?
— Нет, твое невежество. Поскольку ты так мало знаешь, очевидно, что ты совсем недавно открыл в себе Силу и все еще добрый волшебник. Но тебя уже, без сомнения, пытались искушать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96