Старосте только одно и оставалось: часа через два-три Минк уйдет далеко и, наверно, навсегда, и никто не будет знать, да никогда и не спросит, куда он девался. И вообще тут уж все равно, где он будет: в ту минуту, как человек решил, что ему не нужны двести пятьдесят долларов, он как бы помер и сам только что узнал про свою смерть. Вот и все. Не знаю я…
– А я знаю, – сказал Стивенс. – Флем мне подсказал. Он в Мемфисе. Слишком он старый, слишком хилый и слабый, чтоб действовать ножом или дубинкой, значит, придется ему искать такое место поблизости, где есть надежда купить револьвер за десять долларов.
– Значит, вы Флему все сказали. А он что?
– Он сказал: «Очень благодарен», – сказал Стивенс. И, подождав, добавил: – Слышите? Когда я сказал Флему, что Минк вышел из Парчмена сегодня в восемь утра и едет сюда убивать его, он ответил: «Очень благодарен».
– Слышу, – сказал Рэтлиф. – А вы бы что сказали? Наверно, и вы бы ответили вежливо, не хуже Флема, правда? Должно быть, оно так и нужно. А с Мемфисом вы, наверно, уже переговорили?
– А что мне с ними говорить? – сказал Стивенс. – Как описать мемфисским полисменам человека, которого я бы и сам не узнал, тем более как их убедить, что человек этот действительно в Мемфисе и, по моим предположениям, делает то-то и то-то, раз я сам не знаю, что будет дальше?
– А что ж это Мемфис так оплошал? – сказал Рэтлиф.
– Сдаюсь! – сказал Стивенс. – Объясните!
– Я-то считал, что только в самых захолустных городишках нет никого из ваших дружков по Гарварду, но уж никак не в Мемфисе.
– Какой же я дурак! – сказал Стивенс. Он тут же позвонил и через минуту уже разговаривал с ним, со своим однокашником, любителем сельского уединения, жившим на плантации неподалеку от Джексона, – он уже помог Стивенсу получить амнистию для Минка, так что оставалось только объяснить, что произошло, не вдаваясь в подробности.
– Но ты, конечно, не знаешь, попал он в Мемфис или нет, – сказал его друг.
– Конечно, нет, – сказал Стивенс. – Но раз мы вынуждены найти его как можно скорее, то позволительно хотя бы это предположение считать правильным.
– Отлично, – сказал его друг. – Я знаком и с мэром города, и с комиссаром полиции. Ведь тебе прежде всего нужно – и это единственное, что они могут сделать, – чтобы прочесали все те места, где сегодня после полудня кто-то пытался купить револьвер за десять долларов. Правильно?
– Правильно, – сказал Стивенс. – И пожалуйста, попроси их позвонить мне за мой счет, когда они… вдруг что-нибудь найдут.
– Я сам тебе позвоню, – сказал его друг. – Можешь считать, что и я принимаю участие в судьбе твоего приятеля.
– Будешь говорить Флему Сноупсу, что я его приятель, так хотя бы улыбнись, – сказал Стивенс.
Это было в четверг: в пятницу телефонная станция разыскала бы его в каком угодно учреждении. Однако у него скопилось много дел, и он решил засесть у себя в служебном кабинете. Он только успел заняться делами, как вошел Рэтлиф с аккуратным бумажным пакетиком и сказал: «Доброе утро», – но Стивенс даже не поднял глаз и продолжал сосредоточенно и быстро писать на желтоватом блокноте: ему не помешало даже, когда Рэтлиф постоял перед ним, смотря ему в макушку. Потом Рэтлиф отошел, сел на один из стульев у стола, на тот, что был ближе к стенке, потом привстал, аккуратно положил свой пакетик на картотеку и снова сел, а Стивенс все писал не отрываясь, только изредка останавливался и справлялся по книге, лежавшей у его левой руки; наконец Рэтлиф потянулся за утренней мемфисской газетой и, взяв ее со стола, развернул, осторожно шелестя листами, а через некоторое время снова тихонько зашелестел, переворачивая страницу, пока Стивенс не сказал:
– Фу, черт, либо уходите отсюда, либо придумайте себе другое занятие. Вы меня нервируете.
– А у меня никаких занятий нынче утром нет, – сказал Рэтлиф. – Может, вам куда надо пойти, я могу посидеть послушать телефон.
– Я и тут могу работать, только не шелестите вы… – Он вдруг бросил, отшвырнул карандаш. – Как видно, он еще не доехал до Мемфиса или, во всяком случае, еще не пытался купить револьвер, иначе нам сообщили бы. А нам одно и нужно: заранее дать знать по всему Мемфису. Неужели вы думаете, что в любой ссудной лавке, в любом охотничьем магазине не побоятся потерять лицензию, если продадут ему револьвер, после того как полиция им…
– Если бы меня звали Минк Сноупс, то я нашел бы место, где не боятся потерять лицензию за продажу ружья или револьвера.
– Например? – сказал Стивенс.
– Во Французовой Балке всегда поговаривали, что Минк в молодости мог задать жару, конечно, насколько ему средства позволяли, а средств было маловато. Но он ездил, как все деревенские парни, в Мемфис раза два-три в год со своими сверстниками, тогдашними головорезами – с Квиками, с Тэрпинами, с Таллами, словом, с кем придется: значит, была у него возможность узнать, в каких местах торгуют без всяких лицензий, так чтоб полиция не трепала их каждый раз, как найдет ружье или револьвер в неположенном месте или не найдет в положенном.
– Неужто вы думаете, что мемфисская полиция знает про Мемфис меньше, чем какой-то сумасшедший ублюдок, убийца, да еще просидевший в каторжной тюрьме чуть ли не сорок лет? Мемфисская полиция, да это же лучшая полиция, не то что в десяти, в ста городах, черт возьми, да я вам их и назвать могу.
– Ну ладно, ладно, – сказал Рэтлиф.
– Честное слово, даже сам господь бог не настолько занят, чтобы позволить маньяку-убийце с десятью долларами в кармане проехать на попутных машинах сто миль, купить револьвер за эти десять долларов, потом, опять же на попутных, проехать еще сто миль и пристрелить человека!
– А может, тут все зависит от того, хочет бог кого-то убить или нет, – сказал Рэтлиф. – А к шерифу вы сегодня утром заходили?
– Нет, – сказал Стивенс.
– А я заходил. Флем еще к нему не обращался. И из города не уезжал. Я и это проверил. Так что, может, это самый лучший признак: Флем не беспокоится. Как вы полагаете, сказал он Линде или нет?
– Нет, – сказал Стивенс.
– Почем вы знаете?
– Он мне говорил.
– Флем говорил? Прямо так, сам, или вы у него спросили?
– Спросил, – сказал Стивенс. – Я спросил: «А вы Линде расскажете?»
– И что же он ответил?
– Сказал: «Зачем?»
– А-а, – сказал Рэтлиф.
Пробило двенадцать. У Рэтлифа в аккуратном пакетике оказался такой же аккуратный сандвич.
– Вы ступайте домой обедать, – сказал он, – а я тут посижу, послушаю телефон.
– Да вы же сами только что сказали, что раз Флем не беспокоится, так какого черта нам волноваться?
– А я волноваться и не буду, – сказал Рэтлиф. – Просто посижу, послушаю.
Но Стивенс уже успел вернуться в свой кабинет к концу дня, когда раздался телефонный звонок.
– Пока ничего, – сказал голос его товарища по университету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
– А я знаю, – сказал Стивенс. – Флем мне подсказал. Он в Мемфисе. Слишком он старый, слишком хилый и слабый, чтоб действовать ножом или дубинкой, значит, придется ему искать такое место поблизости, где есть надежда купить револьвер за десять долларов.
– Значит, вы Флему все сказали. А он что?
– Он сказал: «Очень благодарен», – сказал Стивенс. И, подождав, добавил: – Слышите? Когда я сказал Флему, что Минк вышел из Парчмена сегодня в восемь утра и едет сюда убивать его, он ответил: «Очень благодарен».
– Слышу, – сказал Рэтлиф. – А вы бы что сказали? Наверно, и вы бы ответили вежливо, не хуже Флема, правда? Должно быть, оно так и нужно. А с Мемфисом вы, наверно, уже переговорили?
– А что мне с ними говорить? – сказал Стивенс. – Как описать мемфисским полисменам человека, которого я бы и сам не узнал, тем более как их убедить, что человек этот действительно в Мемфисе и, по моим предположениям, делает то-то и то-то, раз я сам не знаю, что будет дальше?
– А что ж это Мемфис так оплошал? – сказал Рэтлиф.
– Сдаюсь! – сказал Стивенс. – Объясните!
– Я-то считал, что только в самых захолустных городишках нет никого из ваших дружков по Гарварду, но уж никак не в Мемфисе.
– Какой же я дурак! – сказал Стивенс. Он тут же позвонил и через минуту уже разговаривал с ним, со своим однокашником, любителем сельского уединения, жившим на плантации неподалеку от Джексона, – он уже помог Стивенсу получить амнистию для Минка, так что оставалось только объяснить, что произошло, не вдаваясь в подробности.
– Но ты, конечно, не знаешь, попал он в Мемфис или нет, – сказал его друг.
– Конечно, нет, – сказал Стивенс. – Но раз мы вынуждены найти его как можно скорее, то позволительно хотя бы это предположение считать правильным.
– Отлично, – сказал его друг. – Я знаком и с мэром города, и с комиссаром полиции. Ведь тебе прежде всего нужно – и это единственное, что они могут сделать, – чтобы прочесали все те места, где сегодня после полудня кто-то пытался купить револьвер за десять долларов. Правильно?
– Правильно, – сказал Стивенс. – И пожалуйста, попроси их позвонить мне за мой счет, когда они… вдруг что-нибудь найдут.
– Я сам тебе позвоню, – сказал его друг. – Можешь считать, что и я принимаю участие в судьбе твоего приятеля.
– Будешь говорить Флему Сноупсу, что я его приятель, так хотя бы улыбнись, – сказал Стивенс.
Это было в четверг: в пятницу телефонная станция разыскала бы его в каком угодно учреждении. Однако у него скопилось много дел, и он решил засесть у себя в служебном кабинете. Он только успел заняться делами, как вошел Рэтлиф с аккуратным бумажным пакетиком и сказал: «Доброе утро», – но Стивенс даже не поднял глаз и продолжал сосредоточенно и быстро писать на желтоватом блокноте: ему не помешало даже, когда Рэтлиф постоял перед ним, смотря ему в макушку. Потом Рэтлиф отошел, сел на один из стульев у стола, на тот, что был ближе к стенке, потом привстал, аккуратно положил свой пакетик на картотеку и снова сел, а Стивенс все писал не отрываясь, только изредка останавливался и справлялся по книге, лежавшей у его левой руки; наконец Рэтлиф потянулся за утренней мемфисской газетой и, взяв ее со стола, развернул, осторожно шелестя листами, а через некоторое время снова тихонько зашелестел, переворачивая страницу, пока Стивенс не сказал:
– Фу, черт, либо уходите отсюда, либо придумайте себе другое занятие. Вы меня нервируете.
– А у меня никаких занятий нынче утром нет, – сказал Рэтлиф. – Может, вам куда надо пойти, я могу посидеть послушать телефон.
– Я и тут могу работать, только не шелестите вы… – Он вдруг бросил, отшвырнул карандаш. – Как видно, он еще не доехал до Мемфиса или, во всяком случае, еще не пытался купить револьвер, иначе нам сообщили бы. А нам одно и нужно: заранее дать знать по всему Мемфису. Неужели вы думаете, что в любой ссудной лавке, в любом охотничьем магазине не побоятся потерять лицензию, если продадут ему револьвер, после того как полиция им…
– Если бы меня звали Минк Сноупс, то я нашел бы место, где не боятся потерять лицензию за продажу ружья или револьвера.
– Например? – сказал Стивенс.
– Во Французовой Балке всегда поговаривали, что Минк в молодости мог задать жару, конечно, насколько ему средства позволяли, а средств было маловато. Но он ездил, как все деревенские парни, в Мемфис раза два-три в год со своими сверстниками, тогдашними головорезами – с Квиками, с Тэрпинами, с Таллами, словом, с кем придется: значит, была у него возможность узнать, в каких местах торгуют без всяких лицензий, так чтоб полиция не трепала их каждый раз, как найдет ружье или револьвер в неположенном месте или не найдет в положенном.
– Неужто вы думаете, что мемфисская полиция знает про Мемфис меньше, чем какой-то сумасшедший ублюдок, убийца, да еще просидевший в каторжной тюрьме чуть ли не сорок лет? Мемфисская полиция, да это же лучшая полиция, не то что в десяти, в ста городах, черт возьми, да я вам их и назвать могу.
– Ну ладно, ладно, – сказал Рэтлиф.
– Честное слово, даже сам господь бог не настолько занят, чтобы позволить маньяку-убийце с десятью долларами в кармане проехать на попутных машинах сто миль, купить револьвер за эти десять долларов, потом, опять же на попутных, проехать еще сто миль и пристрелить человека!
– А может, тут все зависит от того, хочет бог кого-то убить или нет, – сказал Рэтлиф. – А к шерифу вы сегодня утром заходили?
– Нет, – сказал Стивенс.
– А я заходил. Флем еще к нему не обращался. И из города не уезжал. Я и это проверил. Так что, может, это самый лучший признак: Флем не беспокоится. Как вы полагаете, сказал он Линде или нет?
– Нет, – сказал Стивенс.
– Почем вы знаете?
– Он мне говорил.
– Флем говорил? Прямо так, сам, или вы у него спросили?
– Спросил, – сказал Стивенс. – Я спросил: «А вы Линде расскажете?»
– И что же он ответил?
– Сказал: «Зачем?»
– А-а, – сказал Рэтлиф.
Пробило двенадцать. У Рэтлифа в аккуратном пакетике оказался такой же аккуратный сандвич.
– Вы ступайте домой обедать, – сказал он, – а я тут посижу, послушаю телефон.
– Да вы же сами только что сказали, что раз Флем не беспокоится, так какого черта нам волноваться?
– А я волноваться и не буду, – сказал Рэтлиф. – Просто посижу, послушаю.
Но Стивенс уже успел вернуться в свой кабинет к концу дня, когда раздался телефонный звонок.
– Пока ничего, – сказал голос его товарища по университету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128