Имя собственное вообще
( и имя автора) имеет и другие функции, помимо указательной.
Оно больше, чем просто указание, жест,- чем просто
направленный на кого-то палец. До известной степени оно есть
эквивалент дескрипции. Когда говорят "Аристотель", то
употребляют слово, которое является эквивалентом одной или,
быть может, целой серии определенных дескрипций наподобие
таких, как "автор Аналитик", или "основатель онтологии" и т.д.
Но мало этого: имя собственное не только и не просто имеет
значение. Когда обнаруживается, что Рембо не писал Духовной
охоты, то нельзя сказать, чтобы это имя собственное или имя
автора изменило при этом смысл*. Имя собственное и имя автора
оказываются расположенными где-то между этими двумя полюсами:
дескрипции и десигнации; они, несомненно, имеют определенную
связь с тем, что они называют но связь специфическую: ни
целиком по типу десигнации, ни целиком по дескрипции. Однако -
и именно здесь и возникают трудности, характерные уже для имени
автора,- связи имени собственного с именуемым индивидом и
имени автора с тем, что оно именует, не являются изоморфными
друг другу и функционируют различно. Вот некоторые из различий.
Если я, например, узнаю, что у Пьера Дюпона глаза не
голубые, или что он не родился в Париже, или что он не врач и
т.д.,- само это имя "Пьер Дюпон", тем не менее, по-прежнему
будет относиться к тому же самому лицу; связь десигнации при
этом не так уж сильно изменится. Проблемы же, встающие в связи
с именем автора, оказываются куда более сложными: конечно же,
если бы выяснилось, что Шекспир не родился в доме, который
сегодня посещают, то это изменение, разумеется, не нарушило бы
функционирования имени автора. Однако если было бы доказано,
что Шекспир не написал сонетов, которые принимаются за его
сочинения, это было бы изменением совсем другого рода: оно
оказалось бы совсем не безразличным для функционирования имени
автора. А если бы было установлено, что Шекспир написал Органон
Бэкона просто потому, что произведения Бэкона и сочинения
Шекспира были написаны одним автором*, это было бы уже таким
типом изменения, которое полностью меняло бы функционирование
имени автора. Имя автора, стало быть, не есть такое же имя
собственное, как все другие.
Многие другие факты указывают на парадоксальное
своеобразие имени автора. Совсем не одно и то же сказать, что
Пьера Дюпона не существует, и сказать, что Гомера или Гермеса
Трисмегиста не существовало; в одном случае хотят сказать, что
никто не носит имени Пьера Дюпона; в другом - что несколько
авторов были совмещены под одним именем, или что подлинный
автор не обладает ни одной из черт, традиционно приписываемых
таким персонажам, как Гомер или Гермес. Точно так же совсем не
одно и то же сказать, что настоящее имя некоего Х не Пьер
Дюпон, а Жак Дюран, и сказать, что Стендаля на самом деле звали
Анри Бейль. Можно было бы также спросить себя о смысле и
функционировании предложения типа: "Бурбаки - это такой-то и
такой-то"** или "Виктор Эремита, Климакус, Антикпимакус, Фратер
Тацитурнус, Константин Констанциус - это Кьеркегор".
Эти различия, быть может, связаны со следующим фактом: имя
автора - это не просто элемент дискурса, такой, который может
быть подлежащим или дополнением, который может быть заменен
местоимением и т.д.; оно выполняет по отношению к дускурсам
определенную роль: оно обеспечивает функцию классификации;
такое имя позволяет сгруппировать ряд текстов, разграничить их,
исключить из их числа одни и противопоставить их друругим.
Кроме того, оно выполняет приведение текстов в определенное
между собой отношение. Гермеса Трисмегиста не существовало,
Гиппократа тоже,- в том смысле, в котором можно было бы
сказать о Бальзаке, что он существовал, но то, что ряд текстов
поставили под одно имя, означает, что между ними устанавливали
отношение гомогенности или преемственности, устанавливали
аутентичность одних текстов через другие, или отношение
взаимного разъяснения, или сопутствующего употребления.
Наконец, имя автора функционирует, чтобы характеризовать
определенный способ бытия дискурса: для дискурса тот факт, что
он имеет имя автора, тот факт, что можно сказать: "Это было
написано таким-то", или: "Такой-то является автором зтого",
означает, что этот дискурс - не обыденная безразличная речь,
не речь, которая уходит, плывет и проходит, не речь, немедленно
потребляемая, но что тут говорится о речи, которая должна
приниматься вполне определенным образом и должна получать в
данной культуре определенный статус. В силу всего этого можно
было бы прийти в конце концов к идее, что имя автора не идет,
подобно имени собственному, изнутри некоторого дискурса к
реальному и внешнему индивиду, который его произвел, но что оно
стремится в некотором роде на границу текстов, что оно их
вырезает, что оно следует вдоль этих разрезов, что оно
обнаруживает способ их бытия, или по крайней мере его
характеризует. Оно обнаруживает событие некоторого ансамбля
дискурсов и отсылает к статусу этого дискурса внутри некоторого
общества и некоторой культуры. Имя автора размещается не в
плане гражданского состояния людей, равно, как и не в плане
вымысла произведения,- оно размещается в разрыве,
устанавливающем определенную группу дискурсов и ее особый
способ бытия. Можно было бы, следовательно, сказать, что в
цивилизации, подобной нашей, имеется некоторое число дискурсов,
наделенных функцией "автор", тогда как другие ее лишены.
Частное письмо вполне может иметь подписавшего, но оно не имеет
автора; у контракта вполне может быть поручитель, но у него нет
автора. Анонимный текст, который читают на улице на стене,
имеет своего составителя, но у него нет автора. Функция
"автор", таким образом, характерна для способа существования,
обращения и функционирования вполне определенных дискурсов
внутри того или иного общества.
Теперь следовало бы проанализировать эту функцию "автор".
Как в нашей культуре характеризуется дискурс, несущий функцию
"автор"? В чем он противостоит другим дискурсам? Я полагаю,
что даже если рассматривать только автора книги или текста,
можно распознать у него четыре различных характерных черты.
Прежде всего эти дискурсы являются объектами присвоения;
форма собственности, к которой они относятся, весьма
своеобразна; она была узаконена уже достаточно давно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
( и имя автора) имеет и другие функции, помимо указательной.
Оно больше, чем просто указание, жест,- чем просто
направленный на кого-то палец. До известной степени оно есть
эквивалент дескрипции. Когда говорят "Аристотель", то
употребляют слово, которое является эквивалентом одной или,
быть может, целой серии определенных дескрипций наподобие
таких, как "автор Аналитик", или "основатель онтологии" и т.д.
Но мало этого: имя собственное не только и не просто имеет
значение. Когда обнаруживается, что Рембо не писал Духовной
охоты, то нельзя сказать, чтобы это имя собственное или имя
автора изменило при этом смысл*. Имя собственное и имя автора
оказываются расположенными где-то между этими двумя полюсами:
дескрипции и десигнации; они, несомненно, имеют определенную
связь с тем, что они называют но связь специфическую: ни
целиком по типу десигнации, ни целиком по дескрипции. Однако -
и именно здесь и возникают трудности, характерные уже для имени
автора,- связи имени собственного с именуемым индивидом и
имени автора с тем, что оно именует, не являются изоморфными
друг другу и функционируют различно. Вот некоторые из различий.
Если я, например, узнаю, что у Пьера Дюпона глаза не
голубые, или что он не родился в Париже, или что он не врач и
т.д.,- само это имя "Пьер Дюпон", тем не менее, по-прежнему
будет относиться к тому же самому лицу; связь десигнации при
этом не так уж сильно изменится. Проблемы же, встающие в связи
с именем автора, оказываются куда более сложными: конечно же,
если бы выяснилось, что Шекспир не родился в доме, который
сегодня посещают, то это изменение, разумеется, не нарушило бы
функционирования имени автора. Однако если было бы доказано,
что Шекспир не написал сонетов, которые принимаются за его
сочинения, это было бы изменением совсем другого рода: оно
оказалось бы совсем не безразличным для функционирования имени
автора. А если бы было установлено, что Шекспир написал Органон
Бэкона просто потому, что произведения Бэкона и сочинения
Шекспира были написаны одним автором*, это было бы уже таким
типом изменения, которое полностью меняло бы функционирование
имени автора. Имя автора, стало быть, не есть такое же имя
собственное, как все другие.
Многие другие факты указывают на парадоксальное
своеобразие имени автора. Совсем не одно и то же сказать, что
Пьера Дюпона не существует, и сказать, что Гомера или Гермеса
Трисмегиста не существовало; в одном случае хотят сказать, что
никто не носит имени Пьера Дюпона; в другом - что несколько
авторов были совмещены под одним именем, или что подлинный
автор не обладает ни одной из черт, традиционно приписываемых
таким персонажам, как Гомер или Гермес. Точно так же совсем не
одно и то же сказать, что настоящее имя некоего Х не Пьер
Дюпон, а Жак Дюран, и сказать, что Стендаля на самом деле звали
Анри Бейль. Можно было бы также спросить себя о смысле и
функционировании предложения типа: "Бурбаки - это такой-то и
такой-то"** или "Виктор Эремита, Климакус, Антикпимакус, Фратер
Тацитурнус, Константин Констанциус - это Кьеркегор".
Эти различия, быть может, связаны со следующим фактом: имя
автора - это не просто элемент дискурса, такой, который может
быть подлежащим или дополнением, который может быть заменен
местоимением и т.д.; оно выполняет по отношению к дускурсам
определенную роль: оно обеспечивает функцию классификации;
такое имя позволяет сгруппировать ряд текстов, разграничить их,
исключить из их числа одни и противопоставить их друругим.
Кроме того, оно выполняет приведение текстов в определенное
между собой отношение. Гермеса Трисмегиста не существовало,
Гиппократа тоже,- в том смысле, в котором можно было бы
сказать о Бальзаке, что он существовал, но то, что ряд текстов
поставили под одно имя, означает, что между ними устанавливали
отношение гомогенности или преемственности, устанавливали
аутентичность одних текстов через другие, или отношение
взаимного разъяснения, или сопутствующего употребления.
Наконец, имя автора функционирует, чтобы характеризовать
определенный способ бытия дискурса: для дискурса тот факт, что
он имеет имя автора, тот факт, что можно сказать: "Это было
написано таким-то", или: "Такой-то является автором зтого",
означает, что этот дискурс - не обыденная безразличная речь,
не речь, которая уходит, плывет и проходит, не речь, немедленно
потребляемая, но что тут говорится о речи, которая должна
приниматься вполне определенным образом и должна получать в
данной культуре определенный статус. В силу всего этого можно
было бы прийти в конце концов к идее, что имя автора не идет,
подобно имени собственному, изнутри некоторого дискурса к
реальному и внешнему индивиду, который его произвел, но что оно
стремится в некотором роде на границу текстов, что оно их
вырезает, что оно следует вдоль этих разрезов, что оно
обнаруживает способ их бытия, или по крайней мере его
характеризует. Оно обнаруживает событие некоторого ансамбля
дискурсов и отсылает к статусу этого дискурса внутри некоторого
общества и некоторой культуры. Имя автора размещается не в
плане гражданского состояния людей, равно, как и не в плане
вымысла произведения,- оно размещается в разрыве,
устанавливающем определенную группу дискурсов и ее особый
способ бытия. Можно было бы, следовательно, сказать, что в
цивилизации, подобной нашей, имеется некоторое число дискурсов,
наделенных функцией "автор", тогда как другие ее лишены.
Частное письмо вполне может иметь подписавшего, но оно не имеет
автора; у контракта вполне может быть поручитель, но у него нет
автора. Анонимный текст, который читают на улице на стене,
имеет своего составителя, но у него нет автора. Функция
"автор", таким образом, характерна для способа существования,
обращения и функционирования вполне определенных дискурсов
внутри того или иного общества.
Теперь следовало бы проанализировать эту функцию "автор".
Как в нашей культуре характеризуется дискурс, несущий функцию
"автор"? В чем он противостоит другим дискурсам? Я полагаю,
что даже если рассматривать только автора книги или текста,
можно распознать у него четыре различных характерных черты.
Прежде всего эти дискурсы являются объектами присвоения;
форма собственности, к которой они относятся, весьма
своеобразна; она была узаконена уже достаточно давно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11